Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

Фаддей замолчал. Слушатели его тоже молчали, находясь под впечатлением от рассказа. Даже книжник молчал и лишь медленно качал головой, то ли удивляясь, то ли осуждая.

Первым нарушил молчание Биннуй:

— А Каин, разумеется, попал в ад?

— Ты правильно сказал: «разумеется», — ответил Фаддей. — Но не Каин, а дух его, потому что даже у злого человека дух бессмертен. И когда достали весы, разумеется, зло пересилило. И Митра, то есть Михаил, изрек: «Мы рассмотрели, и взвесили, и рассудили, и пусть этот дух получит то, что он заслужил». И тут выскочила из Каина его вера — отвратительная зловонная старая ведьма, которая схватила его и потащила на мост-радугу. А мост обратился красным концом вверх и стал узким, острым и обжигающим, как клинок, на огне раскаленный. И едва дух Каина вступил на него, как тотчас завопил и полетел в пропасть ада — жилище дурного помысла. А ведьма ринулась за ним, чтобы терзать и мучить его во мраке до Последнего Суда и Эры Разделения.

— Но истинно говорю вам, — прибавил Фаддей, поднял вверх палец с длинным ногтем и в упор посмотрел на книжника, — Каин умер не сразу. Как свидетельствует Моисей, Господь проклял его от земли и сделал ему знамение — печать каинову. И изгнал его в землю Нод, где Каин построил город, который одни называют Содомом, другие — Гоморрой, а некоторые — Иерихоном. И в городе этом он родил Еноха. А от Еноха пошли люди со злыми мыслями, лицемерными словами и дурными делами. И стали они строить другие города. И чем больше город, тем больше в нем лжи и скверны каиновой. Потому что человек был помещен Богом в сад, на лоно благодатной природы…

— Погоди, — прервал его книжник. — Насколько я понял, ты говоришь, что каждый город… Значит, ты утверждаешь, что священный Иерусалим… — Он не договорил, но выпучил глаза, как бы в гневе и ужасе.

— Ты правильно понял, книжник, — спокойно отвечал Фаддей. — Каждый город, как учит Спаситель и как разъясняет его слова апостол Филипп, каждый город уродует красоту, заслоняет свет, отнимает любовь и лжет на Истину. И Рим — самый страшный из этих городов. А Иерусалим — из городов самый больной и несчастный. Ибо в нем смешение добра и зла, красоты и уродства, высшей правды и нижайшего лицемерия достигло уже своего предела!

Книжник не успел ему возразить. Потому что в следующее мгновение из-за пальмы выбежал Филипп, который не то закричал, не то прошипел:

— Хватит, Фаддей! Прекрати! Оставь Филиппа в покое!

Глава восьмая

КНЯЗЬ МИРА СЕГО

Оставь Филиппа в покое! Хватит на меня ссылаться! Сколько можно! — прорычал Филипп, выбегая из-за пальмы.

Он был в гневе. Глаза его вращались, как колесничные колеса, щеки покрылись пятнами, губы шевелились и вздрагивали даже тогда, когда он замолкал и не говорил, нос шмыгал и свистел, толстый живот колыхался.

— Я никогда не говорил, что город — зло! А тем более — «каждый город»! Я не мог этого говорить, потому что вырос в городе! И люблю города! И не учил я тебя, что Ева — это совесть Адама! И тем более — его вера!.. Откуда ты взял?! Зачем сочиняешь?!

Иуда, стоявший за спиной у Филиппа, попытался было угомонить рассерженного урода и положил ему руку на плечо. Но Филипп так резко обернулся назад, что Иудина рука соскользнула и слетела с его покатого плеча.

— Я давно тебя знаю. Да, мы много с тобой беседовали! — кричал Филипп. — Но, клянусь собакой, Фаддей…

Тут собака, дремавшая у ног Фаддея, вдруг залаяла и бросилась на Филиппа, и сперва лизнула его в руку, а потом подпрыгнула и лизнула в лицо с точностью, поразительной для слепого животного.

Филипп запоздало взмахнул рукой. А потом с неожиданным для его комплекции проворством присел на корточки и, протянув ладони, сказал:

— Маленькая моя! Ты подтвердила мою клятву! Иди ко мне. Я тебя поцелую.

И тотчас собака положила морду ему на ладони, и Филипп несколько раз поцеловал ее в нос, а собака лизала ему руки и заглядывала в глаза.

Смена настроения Филиппа, поцелуи с собакой произошли так стремительно, что все опешили. И даже книжник не успел придать своему лицу брезгливое выражение.

Не растерялся один Фаддей. Он и при неожиданном появлении Филиппа, казалось, нисколько не смутился и гневные слова в свой адрес воспринял чуть ли не с удовольствием, словно аплодисменты.

Окинув сверкающим взглядом слушателей, он радостно объявил:

— К сожалению, друзья мои, я больше не могу продолжать нашу беседу. И если у вас есть вопросы, предлагаю задать иx моему другу Бинную, которого я с вами оставляю и который о злом воинстве может рассуждать ничуть не хуже меня. А брат мой Хамон сам когда-то служил вместилищем бесов. И если вам удастся его разговорить, он много любопытного может вам поведать… Нам же надо идти. Покойной ночи. И храни вас Господь от козней и искушений!

Последнюю фразу Фаддей произнес, пристально взглянув в глаза книжнику. А после шагнул к Филиппу, оторвал его от собаки, заставил подняться, взял под руку и повел между пальм по направлению к югу.

Иуда пошел следом.

В сосуде на каменной подставке продолжал гореть огонь.

Собака не последовала за Фаддеем, а вернулась на то место, на котором он стоял, легла и уставилась на огонь, словно он был ей хозяином и она не могла его оставить без присмотра.

Как только удалились из пальмовой рощи и оказались на Вифанской дороге, Филипп выдернул руку из-под руки Фаддея и резко остановился.

— Ты, в общем, сказочник, — объявил он Фаддею. — И сказочник очень ловкий. Иногда ты так ярко и захватывающе излагаешь, что даже я, знающий, откуда берется весь этот… весь твой хлам про бесов и демонов…

Фаддей смотрел на него внимательно, почтительно, и черные глаза его продолжали блестеть, но каким-то иным блеском, блеском ожидания, что ли.

— Это не сказки. Это — притчи, — сказал Фаддей. — Спаситель тоже часто говорит притчами с народом.

Филипп в отчаянии закатил глаза.

— Сколько раз я просил тебя: «Забудь о Парфии!» — воскликнул Филипп. — И ты мне разве не обещал?

— Я не мог тебе обещать, — ответил Фаддей. — Я почти десять лет провел в Парфии, вернее, три года в Армении и семь лет — в Адиабене.

— Но вылечил тебя Иисус! А парфяне тебя десять лет очищали и, как выяснилось, без толку.

— Они научили меня мудрости Заратуштры, — возразил Фаддей.

— Ну да, любопытное учение. Весьма развита демонология, намного богаче, чем в иудействе… Но сколько же можно про бесов и демонов?! И зачем ты всё время на меня ссылаешься?

— А ты разве не учил меня, что в человеке только дух бессмертен, а душа умирает вместе с телом? — быстро спросил Фаддей.

— Я тебе совсем в другой связи о душе и духе говорил. А твой зороастризм с его двумя близнецами-богами ко мне и к моим взглядам не имеет ни малейшего отношения! Бог — один. А дьявол, или сатана, или Злой Дух, если он вообще существует, — даже не пародия на Бога, а злая собачонка, которая кусает тех, кто ее боится!

— Но ведь именно Заратуштра за тысячу лет до нас предсказал, что явится Спаситель, чтобы начать Разделение и навсегда избавить мир Божий от Злого Духа и его творений, — спокойно возразил Фаддей.

— Твой Заратуштра обещал не одного, а трех Спасителей. Ну, и какой из этих, как вы говорите, Саошьянтов явился теперь в Иисусе? Третий, я полагаю, если речь идет о Разделении? А куда тогда подевались первый и второй?

— Они уже рождались от семени Пророка. Второй — пятьсот, а первый — тысячу лет назад.

— Значит, первые два уже родились, уже проповедовали, но никто их не заметил, кроме тебя и твоих парфян? — спросил Филипп и вновь закатил глаза.

— Еще как заметили, — отвечал Фаддей. — И первого спасителя люди называют Моисеем, а второго — Ильей.

— Да что ты говоришь! Вот это откровение! Но погоди, погоди… Ведь озеро с семенем Пророка находится в Иране, почти что в Индии. У него даже имя есть — Касоя, кажется…

— Пророк называл это озеро Касаойа, — уточнил Филипп. — Парфяне называют Хамун. Но никто точно не знает, где оно находится. И в разных местах люди указывают на разные озера… Один египтянин, который, кстати сказать, не был ашаваном, рассказывал мне, что возле того места на Ниле, где мать родила Моисея, есть озеро, которое с древних времен египтяне считают священным и к водам которого у них запрещено прикасаться…

Филипп молчал, свирепо выкатив глаза на Фаддея.

— И мать Ильи, — продолжал тот, — как рассказывают, искупалась в озере, которое сейчас называют Мером, а потом пришла в Фесву и там родила своего великого сына… Обрати внимание: обоих, Моисея и Кира Великого, нашли в корзинке, которая плыла по воде…

— Кира? — сперва испуганно спросил Филипп, а затем в отчаянии взревел: — Кир тут с какого боку?! При чем тут персидский царь?!