Синдром Клинтона. Моральный ущерб - Макс Нарышкин

— Трудности с поставщиками, верно?

— Причина такого предположения? — прищурился Истасов.

— Процесс бросания мужчиной полураздетой и уже готовой ко всему женщины на пол при виде полок с продуктами оставляет неоднозначное впечатление. На такой поступок способен только очень голодный мужчина. Либо сытый, но больной на голову. Либо педераст. Таким образом, ваши плакаты, развешанные по всему городу, призывают посещать ваши магазины либо голубых, либо дебилов, либо тех, кто наголодался до того, что ему уже все равно, какой магазин попался на дороге первым. А женщинам в вашем магазине делать нечего. Их там обязательно кинут.

Истасов откинулся на спинку кресла и посмотрел на Куртеева, лениво кусающего фильтр и щурящегося от дыма, уже с другим интересом.

— А при чем здесь трудности с поставщиками?

— Начнем не с поставщиков, а с фирмы, которая вас рекламирует. Это тоже ваш партнер. Они не слишком высокого мнения о вас, если вашей рекламой занимается их уборщица. О моральной стороне дела мы уже поговорили, теперь посмотрим на техническое исполнение. «Беспрецедентные скидки» — на что? На все? Тогда это не скидки, а четкое указание на жадность президента компании, который, открывая магазин, завысил цены до такого потолка, что теперь, чтобы не провалиться, вынужден идти на поводу покупателя и их опускать. Все знают, что скидки — лохотрон для клиента. Но нельзя же заявлять об этом клиенту с порога! И с какого, извините, хрена понадобилось вдруг беспрецедентно скидывать цены в продуктовом магазине? Не потому ли, что хозяин по дешевке сбывает скупленную «просрочку»? Вы платите за рекламу, чтобы обратить на себя внимание. И немалые, я понимаю, деньги. Однако PR-акция проводится так, словно рекламиста тошнит при виде вас. — Закинув ногу на ногу, Куртеев и вовсе лег в кресло. Если бы не постоянные мысли о Вике, он заснул бы на полуслове, как Жеглов, рассказывающий Шарапову пять своих правил. — Все это видят, в том числе и ваши поставщики, так почему же, спрашивается, они не будут поступать с вами так же?

— Если вы пришли устраиваться на работу, я готов обсудить зарплату.

— Плевать я хотел на работу. На работу у вас. Вы еще живы, потому что магазинов много. Но скоро все изменится. Вас вытеснят, вы займетесь реализацией всегда продаваемой винно-водочной продукции, продав половину «Улиц». Смените название, имидж компании и снова обратитесь к уборщице из компании, — Куртеев приподнялся и пригляделся к названию фирмы, тиражирующей плакаты, — «Рекамбус». И она вам нарисует что-нибудь типа: «Магазины компании „Макарена“ — рекомендации лучших наркологов России». Дело не в размерах компании, а в ее долговечности. Поэтому я не пошел бы к вам на работу.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Чтобы вы поняли, что имеете дело с умным человеком.

Истасов рассмеялся и принялся искать пепельницу. Найдя ее рядом с Куртеевым, придвинул к себе.

— Ну, понял. Дальше что?

— У меня пропала девушка.

— Она сотрудница моей компании?

— Нет. Как я уже говорил, к вам бы я ее близко не подпустил, — и Куртеев даже покачал головой.

— Тогда что тебе от меня нужно? — совершенно искренне изумился Истасов.

— Я думаю, вы знаете, где она.

Бориса Борисовича осенило. Причем так резко и неожиданно, что его левый глаз нервно подмигнут. В его воображении всплыла квартира на Академика Варги. Девочка пропала. Скорее всего, милашка дала отворот поворот бывшему бойфренду, и теперь он двинул искать правду в соответствии с его толкованием сатисфакции.

— Ну, во-первых, какая девушка? — стараясь понять, где у гостя находится нож или пистолет, заговорил Истасов.

— А вы похищаете их каждый день?

— Я никого не похищаю, любезный. Как зовут пропавшую без вести?

— Викой, — с каким-то неприятным для Истасова металлическим голосом произнес Куртеев.

Истасов почувствовал, как у него отлегло от сердца. Мысль о том, что милашка назвалась, как это у них принято, чужим именем, появилась и тут же отпала: оформляя «Тойоту», он сам держал в руках ее паспорт. И там было написано: «Мимолетова Жанна».

— Не знаю такой.

Куртеев вынул из кармана листок.

— Вот три фамилии. Одна из них — «Истасов». Хорошо видно?

— А хорошо видно, что перед этой фамилией стоят не мои инициалы?

— Я думаю, Вика ошиблась, вписывая вас в список.

— Так, может, она и с фамилией чего недосмотрела? — стал суроветь Борис Борисович. — Хотела написать: «Петровский», а вышло — «Истасов»?

Куртеев поморщился. Один категоричный отказ сегодня он уже слышал. Известно, чем это закончилось.

— Вы знаете, сколько Истасовых в Москве? — продолжал натиск Борис Борисович, даже не догадываясь, что убеждать в чем-то гостя не нужно, его нужно выставить за дверь. Но тема его захватила, и, чувствуя свою правоту, он сражался до конца.

— Ни одного, если верить базам МВД.

Борис Борисович осекся на полуслове. Он этого не знал. Но в голове начался процесс логического мышления, и он выдал:

— Тогда какого черта вы ко мне явились?!

Куртеев тоже был логиком.

— Потому что вы, как выяснилось, Истасов.

— Все, довольно, — и Борис Борисович нервно сдернул с аппарата трубку.

— Меняю информацию на информацию.

— Какую на какую? — машинально бросил Истасов, набирая номер начальника СБ.

Куртеев спокойно вынул вторую сигарету. Он уже чувствовал, что если сегодня умрет, то не от рака легких.

— Вы мне адрес, где находится Вика, я вам имя человека, который по четным дням месяца удовлетворяет похоть с бухгалтером компании «Макарена».

Трубка выскользнула из руки Бориса Борисовича и стукнула о стол. Стараясь не смотреть на бесконечно спокойного, выпускающего в потолок кольца дыма гостя, он положил трубку на место и так же, не глядя, постучал пальцами по столешнице.

— В старину, молодой человек, за такие новости голову отрубали.

— Я бы на вашем месте концы рубил, а не головы. И не курьерам, а любителям вашей жены.

— Вот сука…

— Это вы о ком? — покосился Куртеев.

— Кто он?

— А, о нем… Где Вика? — глядя на идеально чистую и, по всей видимости, истинно хрустальную люстру, напомнил главную тему разговора Куртеев.

Истасов впервые в жизни оказался в положении, спасти которого не могли ни кровные связи, ни талант пассивного агрессора. Никаких Вик он не знал, а если и знал, то очень давно. Так давно, что тогда имя Вика только входило в моду.

— Ты денег хочешь? Давай обсудим. Сколько ты хочешь за имя этого…

— Кого?

— Ну… этого.

— Того, кто скучает в Новый год и на Первое мая, но зажигает Восьмого марта и в День космонавтики?

— Да.

Куртеев ткнул сигаретой в пепельницу, забрав ее у Истасова.

— Наверное, ты глухой. Я же сказал: информацию — за информацию.

— Я дам много денег, — по-купечески небрежно пообещал Истасов.

— Я как-нибудь подумаю об этом. Но сейчас мне нужен адрес.

— Вот тварь…

— Это ты о ком?

— Об этом…

— О том, кто устраивает party пятнадцать раз в месяц? Борис Борисович, я вижу, разговор наш как-то не клеится. Вы не хотите узнать имя любовника вашей жены. Давайте я попробую зайти с другого боку. Как отреагирует ваша жена на новость, что ее муж все четные дни месяца проводит в компании платиновой киски на улице Академика Варги?

— Вот сука!.. — Истасов округлил глаза и с отчаянием вонзил взгляд в переносицу Куртеева.

— Это вы о ком?

— О той, которая, вместо того чтобы в День всех влюбленных сидеть дома и рыло за дверь не высовывать, шарахается по кабакам и языком метет, как помелом!.. Нимфа, мать!..

Куртеев вздохнул.

— Это закон корпоративного устройства такой, Борис Борисович. Пока одни выбирают нимф с длинным язычком, другие подбирают их духовно богатых дам. Но не будем отвлекаться, босс.

— Почему ты не хочешь взять денег? — занервничал Истасов.

— В наше время, Борис Борисович, нужно выбирать: либо баба, либо деньги. А иметь деньги да еще и двух баб одновременно — это безумие.

— Я не знаю, где ваша Вика. Я вообще Вик не знаю.

— А вот это — безумие в степени. — Куртеев встал и посмотрел на часы: — Значит, так. Я потратил на тебя четверть часа. Результата — ноль. Никуда звонить ты не станешь, меня задерживать тоже. Как умный человек должен понимать, что я подстраховался. Я даю тебе еще одну минуту. Ты знаешь, Истасов, почему в таких случаях всегда дают ровно одну минуту? Я имею в виду умных людей, а не тех, что считают до пяти? Дело в том, что в минуте — шестьдесят секунд. А это единственное число, которое имеет максимальное количество делителей. Человеку предлагается все взвесить и принять верное решение. Так вот, минута пошла.

— Не надо передо мной своей «Омегой» светить! — вдруг раздраженно буркнул Истасов. — Математик херов. Ты думал Истасова на испуг взять? Ты думал, Истасов — лох? Так вот, ничего ты от Истасова не дождешься. Истасов молчит, а с бабами своими он сам как-нибудь разберется.