Коллекция королевы - Ан Ци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Признавайся уж, что ты его «напоила, накормила и спать уложила».
— Вроде того.
Бисер состроил лукавую многозначительную мину.
— Да нет, охальник! Не в этом смысле. Просто мы ещё потрепались, и тогда я осторожно спросила: «Может, всё же встречу устроить?»
— С Петей?
— Ясное дело, с Петей!
— А Синица?
— Он сказал: «Нет, поздно, Катюша. Это только неловкость выйдет. Я хочу помочь, но иначе. Ты узнаешь как, но попозже». Он меня, Кира, целую вечность Катюшей не называл. И вот ещё что. Достаёт он из нагрудного кармана синий листочек. Я его сохранила и тебе покажу, и говорит так странно настойчиво: «У меня к тебе просьба. Не удивляйся, ради бога. Это важно для нас всех. Обещай, что выполнишь!» Я отвечаю: «Андрей, как я могу обещать вслепую? Я человек старомодный. Если пообещаю, значит сделать должна». А он: «Ты не бойся и только не спрашивай меня ни о чём. Всё потом сама поймёшь».
— Вдруг ему стало нехорошо. Почти предынфарктное снова. Я его уложила, укол сделала, а он, как только немного полегчало, снова просит: «Катя, сделаешь? Скажи!» Тут уж я ему чёрта лысого в ступе обещала. Тогда он мне листочек опять даёт и шепчет: «Напиши, пожалуйста, песню. К тебе однажды Кирилл Бисер придёт. Ты ему песню отдай, только ещё два слова добавь». Кир, ты уже что-нибудь понимаешь?
— Пока почти ничего. Песню… О чём?
— На листочке стояли слова, их надо было обязательно использовать. Сказал, напишешь, положишь в конверт. А что добавить?
— Он сказал внизу поставишь: карта и ключ. Бисер озадаченно слушал. Он хотел было пошутить, что за детские игры? Но, вспомнив, что «ребёнок» погиб, сдержался и промолчал. Катя тоже помолчала. Потом тряхнула головой и горько добавила.
— Андрей после антигистаминного и барбитуратов быстро уснул, а я полночи сидела с этим листком. Утром просыпаюсь. Нет моего Синицы. Словно не прилетал. Нет его, и уж теперь навсегда.
— Ты мне песню покажешь? — быстро спросил Кирилл, чтобы отвлечь Катю.
— Конечно, сейчас.
Она подошла к лакированному тёмному секретеру, открыла ключом откидывающуюся переднюю крышку и из небольшого ящичка достала конверт. На нём стояла дата, и было аккуратно выведено: Кириллу Игнатьевичу Бисеру. Екатерина Сарьян.
— Кира, у меня песни не получилось. Я взяла все слова. Ну, ты сам суди. Это какой-то чёртов реквием. Хочешь, я тебе прочитаю?
Кирилл кивнул. Катя тихо начала. Он слушал, не отводя о неё глаз. Голос Катюши дрожал от слёз, но она всё-таки дочитала.
Глава 18
— Послушайте, Стасик, голубчик, что Вы упрямитесь? Поезжайте! Это просто уму непостижимо — я ж Вас не на Колыму посылаю. Город сам по себе чудесный, и не просто старый, а древний! С богатейшей историей! Вот Вы даже имени его не знаете, а ещё историк искусств! Что, нечего сказать, а?
Старик лукаво захихикал, с удовольствием отправил в рот кусок шашлыка из осетрины и снова настойчиво заговорил:
А Вы слыхали, например про Аугсбургское Исповедание? Или о том, что там в этом самом городе, вероятно, впервые в мире состоялся «договор о ненападении» религиозных фанатиков — католиков и евангелистов? Город Моцарта — отца, Гольбайнов — папы и сына, Бертольда Брехта, в конце концов, а я его уговариваю, мальчишку! За хорошие Деньги, да «по Саксонии туманной, по Баварии хмельной…»!
— А что бы Вам самому не поехать, Оскар Исаевич? — недовольно пробасил в ответ высокий парень с отлично развитой мускулатурой. Блондин с очень светлыми, коротко стриженными волосами сидел против старого Брука и лениво потягивал молочный коктейль.
— Да я бы не просто поехал — полетел! Только кто у нас специалист по старо и верхненемецкому? Кто будет читать готический шрифт? Вы же там по архивам полазить должны, в университетской библиотеке посидеть. И потом, Вы подумайте, заказчик, он же источник…
— Презренного металла?
— Можно и так сказать. Он нам — то есть вам — готов всё предоставить. Вы вообще в Германии были, Стасик? Сейчас ведь не то, что мы, болезные. Молодёжь к тридцати годам уже по всему миру проскакала, — продолжал наступление Оскар Исаевич.
— Вы не поверите, но я со своим, действительно, пристойным немецким после диплома сначала «краснофигурными»17 и «чернофигурными» в Афинах занимался, и там больше на паршивом английском объяснялся, ну а затем целый год в Италии сидел и тоже «на посуде». Причём не в Тироле, где по-немецки можно, а в Падуе, — улыбнулся в ответ его собеседник.
— В Пудуе «на посуде» может означать и Челлини..?
— Нет, не удостоился. «Мастерские», но тоже, знаете, не шутка. Там лет триста назад у падуанского купца дом сгорел. А богатый был купчина, и посему столовое серебро имел на двести персон! Нет, вы представляете, Наставник? В городе чума. Все, кто мог, бежали. Ужас, смрад, разложение. Этот ирод, Теренцио, сам тоже с семьёй утёк, но слуг сторожить добро оставил. Потому что мародёры — они и в Африке, то есть в Падуе, мародёры. Им не то. что чума не страшна, но и… А в самом деле, почему их зараза не берёт?
Добродушный Брук только покряхтел в ответ.
— Да, так о чём я? — блеснул глазами Стас.
— Так вот слуги, они против «чёрной смерти» душистые травы и птичьи перья жгли. Ну и спалили дом. Сам купец тогда в Падую больше не вернулся. У него и без того достаточно всего было. И о доме забыли.
Оскар Исаевич внимательно слушал и удовлетворённо улыбался. Наконец-то с молодого коллеги соскочила противная ленца.
— На месте пепелища построили сперва арсенал, потом красильню, потом доходный дом, — продолжал между тем, коллега. — Участок переходил из рук в руки. И вот лет пять назад под домом просела земля, а там…
— Подвалы?
— Угадали. Но какие! «Не то, что в нынешнее время, богатыри, не Вы!» Ну, это редкая удача для музейщика.
— А как вы-то сподобились? Там и своих желающих хватает.
— Очень просто. У моего тогдашнего шефа в Русском музее жена итальянка была.
— Красавица, конечно? — на щеках Брука от улыбки появились забавные складочки и ямочки.
— Вовсе нет. Она, знаете, такая чёрно-седая полная дама, громкая, как литавры. Специалистка по Кватроченто. Так вот, оказалось, что этот участок земли по наследству принадлежит ей. Что тут началось! Наследники купца…
— Отыскались?
— Как не отыскаться. Затем закон о национальном достоянии Италии, семья нашей матроны Ринальдини, тяжбы, разные склоки… Неохота даже продолжать. Но! Мы —
