РАССКАЗЫ ОСВОБОДИТЕЛЯ - Виктор Суворов (Резун)

Тут же батальон был поднят и построен. Комбат лично пошел вдоль колонны, открывая в каждой машине сливные краны радиаторов. Осенний лес быстро наполнялся чудесным ароматом.

Через день радиста, открывшего общую тайну, нашли в кустах возле узла связи избитого до такой степени, что требовалось серьезное медицинское вмешательство. Его срочно увезли в госпиталь, объяснив медикам, что пострадал он при встрече с контрреволюцией.

Еще через три дня, когда другие события заставили забыть злосчастный образ раскрытого стукача, ко мне подошел другой радист и протянул мои золотые часы «Полёт».

— Товарищ лейтенант, это ваши часы?

— Э... — сказал я, — вообще-то мои. Спасибо. А где вы их нашли?

— Один из нас, видимо, украл их у вас.

— И за это вы так зверски его обработали?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— И за это тоже.

Проводы освободителей

Сентябрь 1968 года

1

Тревогу объявили в пять утра.

Холод в лесу собачий. Спать бы да спать, уткнувшись носом в воротник шинели. Я медленно выполз из-под теплой шинели. В голове шумело после вчерашнего «торжества». Товарищам офицерам тоже ведь иногда надо расслабиться.

Ни одна живая душа во всей роте и ухом не повела на сигнал тревоги. Всего за один месяц дисциплина упала до катастрофического уровня.

Я извлек из глубин своей памяти специально приготовленную для подобного случая тираду и тихо, без особой злобы проговорил ее на ухо старшине роты, который норовил прикинуться спящим. Старшина мгновенно вскочил: не то чтобы испугался моих угроз, нет, просто фраза была затейливой.

Старшина пошел вдоль рядов спящих солдат и сержантов, толкая их носком сапога и покрывая матом.

Когда меня будят на рассвете после ночи в холодном лесу, я всегда становлюсь очень злым. Не знаю почему. В глотке моей скапливаются самые грязные ругательства, и я посматриваю по сторонам в поисках кого-нибудь, в чей адрес я мог бы их изрыгнуть. Но на этот раз, посмотрев в глаза первому попавшемуся солдату, я сдержался. В глазах его было, пожалуй, больше злобы, чем в моих. Грязный, небритый, нестриженый, много недель не видавший горячей воды, с автоматом через плечо и полными подсумками патронов. Поди задень — убьет не задумываясь.

Офицеров собрали на совещание. Начальник штаба полка объявил боевой приказ, согласно которому наша дивизия срочно передавалась из 38-й армии Прикарпатского фронта в 20-ю гвардейскую армию Центрального фронта. Нам предстояло совершить многосоткилометровый марш через всю страну и к вечеру развернуться севернее Праги для прикрытия войск 20-й гвардейской армии. Всю гусеничную технику — танки, тягачи, тяжелые бронетранспортеры, — было приказано оставить на месте и двигаться налегке, используя только колесные машины.

Приказ был совершенно непонятен, в том числе и начальнику штаба, получившему его свыше. Но времени на дискуссии не было. Колонны вытянули быстро; над командирскими люками начали появляться белые флажки — сигнал готовности (радиосвязь при перемещениях войск была запрещена). Наконец, белые флажки появились над всеми машинами. Сигнальщик головной машины покрутил флажком над головой и четко указал на запад. Мы снова двинулись в неизвестность.

Тем для тревожных раздумий было достаточно. Если силу танков принять за единицу, то в сравнении с ними мотопехота — ноль. Но именно тот ноль, который из единицы делает десятку. Танки и мотопехота во взаимодействии — несокрушимая сила. Сейчас мы на бешеной скорости неслись на наших «гробах на колесах» по стране, бросив свои танки. Без них, без этой единицы, мы превращались в ноль, хотя и очень большой. Возникал вопрос, кому и зачем это нужно. Более того, мы шли без гусеничных тягачей, то есть без артиллерии, и это окончательно убеждало нас в том, что мы идем не на войну. Тогда куда и зачем? Неужели в районе Праги наших войск не достаточно?

Во время коротких привалов, когда солдаты дозаправляли машины и проверяли их, офицеры, собравшись в кружок, делились худшими своими опасениями. Еще никто из нас не решился произнести вслух страшный диагноз, но в воздухе уже висели два жутких слова «разложение войск».

2

Ах, если бы чехи стреляли!

В наших полках, особенно прибывших из Прикарпатья, в то время было много офицеров, побывавших в Венгрии в 1956 году. Но ни один из ветеранов не видел в Венгрии и намеков на разложение, которое началось теперь.

За освобождение Венгрии Советская Армия платила кровью. В Чехословакии цена была выше. Мы платили разложением. Дело в том, что когда в тебя стреляют, ситуация упрощается до предела. Думать не приходится. Задумавшиеся погибают первыми.

Поначалу в Чехословакии все шло хорошо: они в нас — помидорами, мы — из автоматов в воздух. Но весьма скоро ситуация изменилась. Была ли это продуманная тактика или стихийное явление, но народ стал к нам относиться совсем по-другому — мягче. А вот к этому наша армия, выросшая в изоляции от всего мира, была не готова. Было взаимное, исключительно опасное сближение населения и солдат.

С одной стороны, население Чехословакии вдруг поняло, что подавляющая масса наших бойцов понятия не имеет, где и почему они находятся. И население, особенно сельское, проявляло к нашим солдатам какое-то непонятное нам сострадание и жалость. Отсутствие враждебности в отношении простых солдат породило в солдатской массе недоверие к нашей пропаганде, ибо что-то не стыковалось. Теория противоречила практике.

С другой стороны, среди солдат с невиданной быстротой начало распространяться мнение о том, что контрреволюция есть явление положительное, повышающее жизненный уровень народа. Солдатам было совсем не ясно, зачем нужно силой опускать такую красивую страну до состояния нищеты, в которой живем мы. Особенно сильным это чувство было среди советских солдат, пришедших в Чехословакию из ГДР. Дело в том, что эти отборные соединения укомплектованы в основном русскими солдатами, а большинство регионов РСФСР снабжали по крайней мере в два раза хуже, чем Эстонию, Литву и Латвию, и во много раз хуже, чем Кавказ. Голодные бунты, вроде забастовки в Новочеркасске, возникали именно среди русских, а не среди народов Кавказа, где чуть ли не каждая третья семья имела собственный автомобиль.

В наших дивизиях второго эшелона, укомплектованных в основном солдатами кавказских и азиатских республик, брожение только начиналось, в то время как в дивизиях первого эшелона, прибывших из ГСВГ, оно зашло катастрофически далеко. Ибо именно для русских контраст в жизненном уровне Чехословакии и СССР был особенно разительным, и именно этим солдатам было не понятно, зачем же такой порядок нужно разрушать. Сказывалась, конечно, и общность славянских языков, и то, что в дивизиях первого эшелона все могли объясняться между собой и делиться впечатлениями, а в дивизиях второго эшелона все нации и языки были преднамеренно перемешаны, и оттого дискуссия не могла разгореться.

3

Мы прибыли в назначенный район глубокой ночью. Предположения (самые худшие) полностью оправдались. Наша задача заключалась не в том, чтобы остановить вражеские танки, и не в том, чтобы разгонять буйствующую контрреволюцию, а чтобы в случае необходимости нейтрализовать русских солдат, которых увозили из Чехословакии.

20-я гвардейская армия постоянно базировалась в ГДР, управление и штаб — в районе Бернау, прямо у Берлина. Армия эта была одной из лучших во всей Группе советских войск в Германии. Она первой вошла в Прагу. И вот теперь она первой из Чехословакии уходила. Странный это был выход. Знамена, штабы и большая часть старших офицеров вернулись в ГДР. Часть боевой техники была отправлена туда же. Немедленно из Прибалтики были направлены в 20-ю гвардейскую десятки тысяч новых солдат и офицеров. И все встало на свои места: вроде бы армия никуда и не уходила, но большая часть солдат и молодых офицеров этой армии прямо из Чехословакии попала на китайскую границу на перевоспитание. Освободителей гнали к эшелонам, словно арестантов. А мы их охраняли.

Тем временем из Союза шли новые эшелоны с молодыми солдатами, которым предстояло постоянно служить в Чехословакии. Этих с самого первого дня размещали за высокими заборами. Печальный опыт освобождения был учтен. Все мы сознавали, что в ближайшее десятилетие, что бы ни случилось в мире, послать нас на освобождение страны с более высоким жизненным уровнем никто из кремлевских вождей не решится.

Земля родная

Район города Мукачево

12 октября 1968 года

1

Наши дивизии, выходившие из Чехословакии, напоминали остатки разбитой армии, уходящей от преследования после сокрушительного поражения. Мог ли какой офицер без боли смотреть на бесконечные колонны грязных танков, искалеченных варварской эксплуатацией, лишенных в течение многих месяцев человеческой заботы и ласки. Поредели наши полки. Многие взводы и роты в полном составе еще в Чехословакии сводили в маршевые батальоны и гнали на китайскую границу. Солдат, которым оставалось служить по несколько месяцев, досрочно разгоняли по домам. В экипажах часто оставалось по одному водителю, и никого больше.