Личный демон. Книга 1 - Инесса Ципоркина

— Merde, — чертыхнулась уже не Катя, а Китти, хладнокровная француженка из салона Мамы Лу.

Китти обладала всем, чего была лишена Кэт. Заведение Ма стало для Китти чашечкой Петри, в которой, невидимая для невооруженных глаз, мутировала и разрасталась ее ядовитая душа. Питательной средой служили вечные страхи Кэт и чутье уличной девки, безупречный инструмент для уловления запаха крови. Жаль, Кэт не родилась акулой — крови вокруг было много. Кровью пахли комнаты в подвале, куда, как в ад, сходили забеременевшие подопечные Мамы — и, бывало, не возвращались. Кровью пахли пристрастия некоторых «особых» клиентов. Кровью пахли деньги, оставленные на прикроватной тумбочке. Кровью пахли украшения Мамы Лу и кровяной отрыжкой несло из ее распяленного в любезной улыбке рта.

Кэт спятила бы в этой сладко-удушливой атмосфере, непременно спятила. В запахе распаленных тел ей уже начал чудиться аромат переваренной пасты, сдобренной дешевым пальмовым маслом, крепко пованивающей сыром и кусочками омара, недоеденного вчерашними гостями. Причудливая смесь отвращения и удовольствия уже раздергивала сознание Кэт на волоконца, как черномазая ведьма Абойо раздергивала куриное мясо, прежде чем начинить им пирог… Быть девчонке начинкой для дьявольского пирога, кабы не демон, великодушно взявший опеку над ее душой, демон-хранитель по имени Наама. Это он создал Китти, которую простушка Кэт выставляла впереди себя, словно щит, почуяв, что очередной клиент не просто животное, а животное опасное, разозленное жизнью, будто неотвязным облаком гнуса.

Китти легко давалось то, чего совсем не умела Кэт — внушать почтение. Рожденное демоном альтер-эго вело себя так, словно привыкло к рабскому подчинению окружающих. Китти произносила свое «хочу!» тоном приказа, а не каприза — и на расстоянии целой Атлантики от якобы родного булонского поместья она повелевала, а не клянчила. Разумеется, мнимое дворянство здесь, на дне жизни, имелось у каждого третьего. Графини и маркизы в рванье, сверкая щербатыми ухмылками на простецких физиономиях, просили накинуть цену — за бла-ародное происхождение! Над ними потешались, зная: каждый тысячный, а может, и каждый сотый из этих, в рванье — не самозванец. Что делало потеху еще более захватывающей. Удовольствие при мысли: гляньте, как простой контрабандист насмехается над урожденным виконтом! — обжигало волной адреналина. Мнимые и истинные аристократы сильно рисковали, объявляя себя потомками древних, славных и оттого особо ненавистных фамилий.

Но альтер-эго Кэт было невозможно сломать, не то что дрянной дешевый нож. Чаще всего человек ломается, пытаясь выбрать добро и все глубже увязая в зле. А Китти доподлинно знала, какого рода зло требуется ей для достижения поставленной цели. Оттого и не тратила времени на пустые угрызения, и не считала людей за препятствие, как если бы действительно усвоила от рождения: ее право — божественное.

Китти и Наама быстро нашли общий язык, ведь у них имелась общая задача — помочь выжить Кэт. Теперь они боролись за выживание Кати.

— А чего ты, собственно, боишься? — деловито спросил чуть картавящий голос в катиной голове. — Ему двадцать лет, охламону. Если он сейчас не начнет трахать всех подвернувшихся баб, то через пару лет свихнется на национальной идее. Моральный урод, делающий политическую карьеру, будет раздавать предвыборные листовки медсестрам у твоего смертного одра. Ты этого хочешь?

— Нет, — твердо ответила Катерина, борясь с Китти, точно с навалившимся кошмаром, — этого я не хочу. Но речь вообще не обо мне, не о моем одре и не о том, что у мальчика потребности. Речь о НЕЙ.

— А чем тебе не потрафила ОНА?

Ну нет, подумала Катя. Привыкла, французская стерва, чтобы все подавали. А не изволите ли, ваша пиратская светлость, оглядеться в моем подсознании, где вы, собственно, и окопались? Авось и найдете ответ, чем мне не потрафила таинственная незнакомка, число двенадцать и межвозрастные романы. Сама-то я ничего, кроме чаячьих воплей ужаса, по этому вопросу издать не могу.

Отчего-то именно двенадцатилетняя разница в возрасте между мужчиной и женщиной с детства казалась Кате береговой зоной, по обе стороны которой мирно или немирно существовали либо суша, либо море, среда со своими законами, правдой и кривдой, в то время как здесь… здесь энергия волн, накопленная в открытом море, лупила в песок и камни, рассеиваясь, распадаясь. Умирая. И походя убивая тех, кто, не будучи достаточно силен, чтобы выдержать удар, не сбежал от греха подальше.

Через год они угомонятся, эти снежные королевы с безумной жаждой тепла! — злорадно повторяла про себя Катерина. Научатся пить из своих чаш потихонечку, повторяя, будто опьяневший от зелена вина викарий: «Multum nocet, multum nocet»[21] перед каждым глотком. Грезы о безвозвратно ушедшем лете и благодарность судьбе за теплую осень смирят ярость прибоя. А там и до кризиса среднего возраста недалеко, до бесприютно сухого и твердого мира, где, точно кистеперая рыба в аду палеозоя, иссохнет твоя душа, зрелая женщина.

А те, что на год моложе, даже не замечают, как судьба дает им отступного — последнюю страсть, по-молодому бешеную и по-молодому же мимолетную… В них еще звучит глупо-слащавое «А знаешь, все еще будет!», крутится, словно поставленное на ротацию, утешает, обнадеживает. Врет.

Но пройдут каких-то жалких двенадцать месяцев — и откроется истина: это она, полоса прибоя с кривыми зубами волноломов, место угасания энергии волн, рассеяния надежд и распада иллюзий. Четвертый десяток. Он все-таки пришел. Как в матерном анекдоте: ну и что? — да вот, пришел.

Предчувствия жалят, будто комары, мучительно звенят в опустевшей голове: Витька и замужняя тридцати-с-лишним-летняя женщина, секс без обязательств, наслаждение без вины, оплата в кредит, кредит на всю жизнь, проценты грабительские. Обычная практика судьбы. Прикоснись к ее подарку — и тот обернется дорогим товаром. Сколько же всяких «а если» приходит на ум: а если любовь, а если ребенок, а если муж ревнивец, а самое страшное «если» — сама эта женщина, неведомая опасность, непредсказуемая страсть.

Она возникла из ниоткуда и сразу воцарилась на кухне — на ее, катиной, кухне. Легкая, гибкая — нет, не гибкая — эластичная. Такая нигде не пропадет. Женщина-змея, женщина-хлыст, женщина-удавка. Даже в компании ангела и демона она ухитрялась быть главнее (по крайней мере для Кати). Дамочки вроде нее и в борделе строят из себя цариц — а клиент им верит!

Не думать, приказала себе Катерина, не вспоминать. Если в твой внутренний монолог вступит Китти с ее богатым опытом дешевой проститутки, ты сорвешься. Только не Китти! Заткнись, Шлюха с Нью-Провиденса!