Владычица озера - Анджей Сапковский

Уселись поудобнее. Чтобы лучше видеть, Филиппа заклинанием приглушила свет.

Было видно, как от скал отделяются быстрые черные фигуры, бесшумные и юркие, словно летучие мыши. Как на бреющем полете опускаются на зубцы и навесные бойницы замка Рыс-Рун.

– Почти сотню лет, – буркнула Филиппа, – не держала я метлы между ногами. Еще немного – и вообще забуду, что значит летать.

Шеала, всматривавшаяся в изображение, успокоила ее нетерпеливым шиканьем.

В окнах черной громады замка кратко блеснул огонь. Раз, другой, третий. Они знали, что это. Запертые двери и внутренние цепи разлетелись вдребезги под ударами шаровых молний.

– Они внутри, – тихо произнесла Ассирэ вар Анагыд, единственная, кто наблюдал картину не на стене, а вглядываясь в лежащий на столе хрустальный шар. – Ударная группа внутри. Но что-то у них неладно. Не так, как должно бы.

Фрингилья почувствовала, как кровь от сердца отливает куда-то вниз, к животу. Она уже знала, что именно не так, как должно было бы быть.

– Госпожа Глевиссиг, – продолжала докладывать Ассирэ, – включает прямой коммуникатор.

Пространство между колоннами зала неожиданно разгорелось, в материализующемся овале они увидели Сабрину Глевиссиг в мужской одежде, с волосами, перехваченными на лбу шифоновым шарфом, и лицом, зачерненным полосками маскирующей краски. За спиной чародейки просматривались грязные каменные стены, на них висели обрывки лохмотьев, некогда бывших гобеленами.

Сабрина указала на них затянутой в перчатку рукой, с которой свисали длинные полоски паутины.

– Только этого, – сказала она, бурно жестикулируя, – тут полным-полно! Только этого! Дьявол меня побери, что за идиотизм, какой провал...

– Говори понятней, Сабрина.

– Что понятней? – взвизгнула каэдвенская магичка. – Что тут можно сказать понятней? Не видите? Это замок Рыс-Рун! Он пуст! Пуст и грязен! Это чертовски пустая развалюха! Нет тут ничего! Ничего!

Из-за спины Сабрины выглянула Кейра Мец, с маскирующей раскраской на лице выглядевшая как черт из ада.

– В этом замке, – спокойно подтвердила она, – нет и не было никого. Уже лет пятьдесят. Всего каких-то пятьдесят годков здесь не появлялась ни одна живая душа, если не считать пауков, крыс и летучих мышей, у которых, как известно, душ нет. Мы десантировались не туда.

– Вы проверили, не иллюзия ли это?

– Ты нас детьми считаешь, Филиппа?

– Слушайте обе, – Филиппа Эйльхарт нервно пригладила волосы, – наемницам и адепткам скажете, что это были учения. Заплатите им и возвращайтесь. Возвращайтесь немедленно! И с хорошей миной, слышите? Делайте хорошую мину!

Овал коммуникатора погас. Осталось только изображение на стенном экране. Замок Рыс-Рун на фоне черного, усеянного звездами неба. И озеро, в котором эти звезды отражались.

Фрингилья Виго уставилась в крышку стола. Она чувствовала, что приливающая к щекам кровь вот-вот разорвет кожу.

– Я... поверьте... – выдавила она наконец, не в силах больше переносить молчания, заполнившего колонный зал замка Монтекальво. – Я... поверьте, я... действительно не понимаю...

– А я – понимаю, – сказала Трисс Меригольд.

– Этот замок, – задумчиво проговорила Филиппа, совершенно не обращая внимания на сообщниц. – Этот замок... Рыс-Рун... следует уничтожить. Превратить в развалины, в груду кирпичей и камней. А когда об этом деянии начнут слагать легенды и сказания, надо будет подвергнуть их тщательной цензуре. Вы улавливаете мою мысль?

– Вполне, – кивнула молчавшая до того Францеска Финдабаир.

Ида Эмеан, тоже молчавшая, позволила себе многозначительно фыркнуть.

– Я... – Фрингилья Виго все еще сидела словно оглушенная. – Я действительно не понимаю... Как такое могло случиться...

– Ох, – после очень долгого молчания сказала Шеала де Танкарвилль, – ничего особенного, мазель Виго. Идеальных людей не бывает.

Филиппа тихонько прыснула в кулак. Ассирэ вар Анагыд вздохнула и воздела глаза к потолку.

– В конце концов, – добавила Шеала, выпятив губы, – с каждой из нас такое когда-нибудь да случалось. Каждую из нас, здесь сидящих, когда-нибудь обольстил, использовал, обманул и выставил на посмешище какой-нибудь мужчина.

ГЛАВА 5

"Дитя, я пленился твоей красотой,

Неволей иль волей, а будешь ты мой".

"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".

И. В. Гете

Все уже когда-то было, все уже когда-то случилось и все уже когда-то было описано.

Высогота из Корво

Полдень сошел на лес зноем и духотой, а совсем еще недавно темная, как жадеит, гладь озера запылала золотом, заиграла солнечными бликами. Цири пришлось заслонить глаза рукой: отраженный от воды свет слепил, отзывался болью в зрачках и висках.

Она проехала сквозь прибрежные заросли, загнала Кэльпи в озеро, так чтобы вода покрыла кобыле колени. Вода была настолько прозрачной, что в отбрасываемой лошадью тени Цири даже с высоты седла различала цветную мозаику дня, беззубок и водоросли. Видела она и маленького рака, с чувством собственного достоинства ползущего меж камней.

Кэльпи заржала. Цири дернула поводья, выехала на мель, а не на берег, потому что берег был песчаный, выстланный камнями, а это не позволяло ехать быстро. Кобыла пошла вдоль самой кромки, ступая по твердой гальке дна. И почти сразу – рысью, а в этом-то Кэльпи была мастерицей, не хуже настоящей ездовой лошади, которую тренировали не под седло, а для брички или ландо. Но Цири быстро пришла к выводу, что рысь – все же слишком медленно. Ударом пяток и голосом Цири послала кобылу в галоп. Они неслись в блестящих на солнце, как капли расплавленного серебра, брызгах разлетающейся во все стороны воды.

Цири не замедлила темп даже тогда, когда увидела башню. Мчалась быстро, так быстро, что обыкновенная лошадь, наверно, пала бы. Но в дыхании Кэльпи не пробивалось ни малейшего храпа, а ее галоп по-прежнему был легок и непринужден.

Она влетела во двор со всего разгона, под звон копыт, остановила кобылу так, что несколько мгновений копыта скользили по плитам с протяжным скрежетом. Остановилась совсем рядом с поджидавшими у башни эльфками. Чуть ли не наехав на них. Это доставило ей удовольствие, потому что две из них, обычно невозмутимые и бесстрастные, сейчас невольно попятились.

– Не бойтесь, – фыркнула она. – Не задавлю. Если не захочу.

Эльфки быстро успокоились, лица снова разгладились, глаза стали равнодушно-самоуверенными.

Цири соскочила, – вернее, спорхнула с седла. В глазах у нее был вызов.

– Браво, – сказал светловолосый эльф с треугольным лицом, выходя из тени под аркой. – Отличный спектакль. Loc'hlaith.

Eогда она вошла в Башню Ласточки и оказалась среди цветущей весны, он назвал ее так же. Loc'hlaith. Но это было давно, и на Цири такие вещи уже перестали действовать.

– Никакая я не Владычица Озера, – огрызнулась она. – Я тут – пленница. А вы – тюремщики! И нечего суп-ритатуй именовать консоме-де-валяем [бульон с гренками (иск. фр.).]. Надо называть вещи своими именами. А ну-ка! – бросила она одной из эльфок. – Лошадь протереть. Когда остынет, напоить. И вообще – позаботиться!

Светловолосый эльф едва заметно улыбнулся.

– Действительно, – сказал он, глядя, как эльфки, не вымолвив ни слова, отводят лошадь в конюшню. – Ты тут – всеми обижаемая, бесправная узница, а они – строгие тюремщики. Невооруженным глазом видно.

– За что купил, за то и продал. – Она подбоченилась, задрала нос, смело глянула ему в глаза, бледно-голубые, как аквамарины, и не очень строгие. – Обращаюсь с ними, как и они со мной. А тюрьма есть тюрьма!

– Ты удивляешь меня, Loc'hlaith.

– А ты меня, видать, за дурочку держишь! И даже не представился.

– Извини. Я – Crevan Espane aep Caomhan Macha. Я, если ты знаешь, что это значит, – Aen Saevherne.

– Знаю. – Она не смогла полностью скрыть удивления. – Знающий. Ведун... Эльфий чародей.

– Можно сказать и так. Для удобства я пользуюсь более коротким, но равнозначным именем: Avallac'h. Так ты и можешь ко мне обращаться.

– Кто тебе сказал, – нахмурилась она, – что мне вообще захочется к тебе обращаться? Ведун ты или нет, все едино – надзиратель, а я...

– Узница, – саркастически закончил он. – Это я уже слышал. К тому же узница, с которой скверно обращаются. Разгуливать по округе тебя, видимо, принуждают силой, меч на спине ты носишь в наказание, как и модную и достаточно дорогую одежду, во много раз более элегантную и чистую, нежели та, в которой явилась сюда. Но, несмотря на столь жуткие условия, ты не сдаешься. Отвечаешь на наносимые тебе обиды резкостями. С величайшей отвагой и запалом бьешь зеркала, представляющие собой выдающиеся произведения искусства.

Она покраснела. Страшно злая на самое себя.

– О, – быстро сказал он. – Можешь бить сколько твоей душе угодно, в конце концов, это ведь всего-навсего неодушевленные предметы. Правда, изготовили их семь столетий назад. Не желаешь ли прогуляться со мной по берегу озера?