Всегда на страже (сборник) - Эдмунд Низюрский

Черепанову начинало казаться, что вот пройдет еще какое-то время и аисты перестанут тревожиться, возвратятся в свои гнезда. Может, что произошло - временное, случайное… Новиков отбил какую-то провокацию. И самолеты вражеские далеко не ушли. Не может быть, чтобы вдруг война… Вчера привезли на заставу еще «теплый» номер пограничной газеты, там писалось о летней спартакиаде в войсках.

Сердце сильно билось, порой неудержимо трепетало, резко и остро стучало в висках. Нет, нет, это не война! Не может быть, чтоб это была война!…

В ту же минуту прибежал Храмцов и доложил, что немцы уже в деревне, в тылу заставы.

То, что произошло потом, сохранилось в памяти Черепанова на всю жизнь. Бывает, что некоторые незабываемые эпизоды оживают во сне, и тогда наступает тревожная тоскливая ночь. Немало времени потребуется, пока успокоятся холодная дрожь в теле, тревожный и затяжной звон в ушах. Но сон уже не приходит, тяжелые, мучительные, неотступные воспоминания нарастают, порой всплывает в памяти и то, о чем и не помнилось раньше. Тогда иной раз кажется, что это вовсе и не он был там, а кто-то другой, может быть, более смелый, более решительный и отчаянный.

Разве это он, сам Черепанов, поднял, повернул назад всю свою боевую группу и побежал впереди всех… Ему под ноги упал подстреленный аист… Наверное, тот самый, что вещал тревогу… Хозяин векового дуба…

Как подстрелили враги честного вестуна, неутомимого защитника границы? Может, снизу, а может, сверху, так как вражеские самолеты пошли вскоре снова. На земле аист казался очень большим, намного большим, чем в воздухе или даже на буслянке. Широко распластанные крылья еще пытались сделать взмах, поднять птицу в воздух, но ноги уже не держали тело, не могли дать необходимую опору, пружинистый подскок. Черепанов подхватил аиста на руки и почувствовал на ладонях теплую кровь. В тот же момент ощутил пальцами, как резко и прощально застучало сердце аиста… Застучало и стихло… Куда же теперь деть мертвого аиста?…

Подумалось тогда об этом или не подумалось? Может, только теперь возникают такие мысли?…

За ним бежали пограничники… У них карабины, ручные пулеметы, У него самого - только наган… Какое оружие у немцев? Думалось ли тогда об этом?…

…Возле небольшого придорожного бугорка лежит богатырь-пограничник… Новые петлицы на расстегнутом воротнике свежо зеленеют и почти сливаются с травой, ствол пулемета торчит вверх. Пограничник своими плечами занял чуть ли не весь бугор, жилистые окровавленные руки раскинуты, как в крепком непробудном сне.

Возле пограничника пересеченный пополам немец-оккупант, голова накрыта огромной железной каской. Вот он, самый безжалостный, вероломный враг!…

И тут Черепанов заметил, что в правой руке богатыря-пограничника оголенная шашка… Значит, он пошел врукопашную, когда его пулемет заглох…

У него, у начальника заставы, тоже есть шашка… Это кроме нагана, кроме двух гранат, подвешенных на поясе. Можно идти и врукопашную!…

…Пока бежали, попадались убитые фашисты,- должно быть, их уложил пограничник-богатырь. Как они сюда прошли?… Там же Новиков возле дуба… С таким же ручным пулеметом, с такой же шашкой и сам такой же могучий, как и тот, что погиб первым, но пока что неизвестным героем.

…В тылу группы послышалась пулеметная очередь, а потом и одиночные винтовочные выстрелы. Диски, видимо, кончились. А может подать их некому. Там же у Новикова был второй номер. Был, но - есть ли теперь?…

…В зарослях мелькнула жена Храмцова с ребенком на руках. Потом и сам Храмцов: значит, и его группа поблизости.

…Последние кусты, последние деревья заповедной территории… Дальше - колхозные поля, потом деревенские огороды. Открытое место… Но это же свои поля, свои огороды!…

Последний рубеж для атаки, маленькая передышка в зарослях. Трудновато и самому расставаться с привычными, такими близкими сердцу и надежными местами, и все пограничники залегли словно бы и не было команды.

…Перед глазами - давно распаханное, красочное от цветов и злаков поле, затянутое дымом пожара в деревне; на поле немцев не видно. Значит, они за околицей деревни, а может, и дальше. Их надо нагнать и уничтожить: может, только тут они и прорвались. Новиков задержит тех, а мы настигнем этих…

Дым стелется по земле, достигает кустов. За ним приплывает запах, не такой горький, как там, в лесу, от взрывов, но все же неприятный, так как не из труб этот дым, не домашний… Плывет этот дым от горящих хат, от большой беды людской. И все больше густеет, все больше ширится по полю.

Этот дымовой заслон может помочь проскочить открытое место и вплотную приблизиться к немцам. Только бы нагнать их, только бы перехватить!…

…Храмцов подбежал почему-то без фуражки. Рыжеватые волосы вздыбились, веснушчатый нос топорщится вверх. Весь зелено-юный, хоть и женатый.

- Где фуражка? - не сдержался Черепанов.

Храмцов левой ладонью провел по волосам, очевидно, он сам не чувствовал, что на голове нет фуражки. Потом этой же рукой махнул в ту сторону, откуда прибежал: правую руку держал наготове, в ней был наган.

- Веди левый фланг! - приказал ему Черепанов.

- Куда вести? - переспросил Храмцов.

- Как куда? - начальник заставы только теперь заметил в безбровых глазах своего подчиненного безнадежность и крикнул так, что услышали даже и те пограничники, что лежали дальше.

- На нарушителей границы! Разве не ясно?

- Это не то, что ты думаешь,- вглядываясь в задымленное поле, сказал Храмцов.- Это - война, и мы уже в тылу врага.

- Выполняй приказ! - решительно повторил Черепанов и подал знак всем двигаться вперед. Сам поднялся первым.

…Немцев настигли возле деревни… Настигли и открыли огонь из всего огнестрельного оружия, которое у них было. Черепанов готов был подать команду и на рукопашную - шашек и штыков хватало. Никакой враг не выдержал бы такой яростной русской атаки - это он знал из истории прошлых войн, но совершенно неожиданно для себя увидел возле деревенских плетней два немецких танка. «Как они очутились тут, когда и где перешли границу?»

Танки развернулись на внезапные выстрелы и открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Разрывные пули косили, выжигали траву, заросли, оглушали лязгом пограничников и создавалось впечатление, будто стрельба идет со всех сторон. В ту же минуту зловеще и страшно зашуршали мины и начали рваться одна за другой, одна за другой…

…Даже в этом несмолкаемом гуле вдруг послышался пронзительный и отчаянный крик женщины. Скачала крик, потом, будто болезненный, удивленный возглас, а затем плач, тяжелый, надрывный. Черепанов узнал голос жены Храмцова: единственную женщину на заставе сразу и всюду узнавали все - по говору, по походке, по одежде и по многим другим, еле уловимым, приметам.

Когда затихла, как бы захлебнулась слезами, женщина, заплакал ребенок. Этот плач, резкий, сильный, требовательный, пробивался сквозь все громы и шумы, пронизывал все вокруг, проникал в сердце каждому, волновал, тревожил, пугал, взывал к милосердию, защите и помощи. Наступил миг, когда ничего другого и не было слышно, кроме этого детского плача: даже немецкие пулеметы и минометы замолчали, и по всей задымленной окрестности разносился только этот детский голос.

…Плач единственного на заставе ребенка, все перекрывающий голос человека, который еще только и умел, что плакать, остался в ушах Черепанова надолго. Этот плач вдруг на какой-то момент слился с близким зловещим визгом мины и потом начал звенеть, сверлить все внутри, затмевать глаза, затягивая в беспокойную мрачно-бурливую бездну.

* * *

…Сознание вернулось к нему не скоро. Да вряд ли можно было считать это полным сознанием, В ушах звенело и шумело, все еще слышался безнадежный детский плач, В первый момент Черепанов не мог понять, где он и что с ним случилось. Почувствовал только, что у него в правой руке нет нагана. Протянул левую руку к ножнам шашки и нащупал, что ножны висят на ремнях, а самой шашки нет. Вспомнил про гранаты. Были на поясе, а теперь их нет. А дальше - провал в памяти: швырнул он их в немцев или не сделал этого?… Не смог, не успел? А куда девались наган и шашка?…

В глазах мрак… А может уже стемнело и затихло все вокруг,- настала ночь? Пошарил руками, ощупал землю возле себя: сыро, прохладно. Ощутил по влажному запаху, что лежит в какой-то низине, возможно, даже в яме. Как это могло случиться? До слуха вновь донесся пронзительный детский плач… И откуда? Будто сверху, из далекой вышины, или снизу, из глубокого подземелья. Этот плач что-то напоминает: будто недавнее, только что происшедшее…

Из всего этого сумбура смутно всплыло только то, что в последнюю минуту лежал не в яме, а на ровном месте. Кругом была росистая густая зелень: может, поздние яровые, отсеянные, а может, просто луговая трава.