Салам тебе, Далгат! (сборник) - Алиса Ганиева

Однако тот факт, что несколько молодых писателей живут двумя ипостасями – тихой интеллектуальной и шумной публичной – совсем не свидетельствует о какой-то экспансии глянца в литературу. Сами авторы четко разделяют оба формата. Тот же Садулаев публикует в «Знамени» толстожурнальные по фактуре повести «Шалинский рейд» или «Одна ласточка не делает весны», но отрывки коммерческого романа «Таблетка» или его сиквела “AD” пойдут только в глянец. Снегирев рассказы печатает в «Октябре» и «Знамени», а последний фельетонный роман «Тщеславие» анонсирует в «Собаке». В общем, мухи и котлеты разделяются сами собой, да так, что не придерешься.

Как мне кажется, в будущем количество авторов, совмещающих в своей карьере обе модели – «редакторскую» толстожурнальную и «продюсерскую» глянцевую, – будет только расти. Но на автономии традиционного литературного пространства это никак не скажется. Полное разделение специализаций. Соответственно, толстожурнальная критика будет скорее реагировать на «матовую» ипостась писателя, которую практически не замечают популярные рецензенты, и в этом я не вижу повода для беспокойства. Пока на глянцевой бумаге красуются те, чьи книги, а не только имидж, востребованы читателями, популярные очерки и писательские фотосессии – не угроза литературе, а ее очень современный аксессуар.

2010

Вчера не догонишь, от завтра не уйдешь

Вполне возможно, что причины текущего финансового перелома кроются не столько в американском ипотечном кризисе или стремлении банков к наживе, сколько в многолетнем упадке западного постиндустриального общества в целом. Как и пророчили бесчисленные теоретики заката Европы, машинизация общества, перепроизводство, жажда потребления и вещизм наконец приблизили «буржуазный» мир к трагическому концу.

В российском культурном пространстве этот взгляд нашел бы своих адептов, недаром в «стабильные» нулевые годы родился целый пласт худлита, осуждающего консюмеризм, коллективный эгоизм и прочие ужасы технотронной эры. Что совпало с появлением после дефолта 98-го тех самых аморфных и бездуховных мещан-потребителей, получающих большой доход за пустое сидение перед компьютером. Именно их Г. Юзефович года четыре назад назвала «классом-гегемоном», «офисной интеллигенцией» и «молодым средним классом» [99] , на который главным образом будет ориентироваться любой поставщик ценностей, в том числе «миддл-литературы» (термин Г. Циплакова [100] ).

Устои западной цивилизации, построенной на искусственном завышении продукции и уровня жизни, теперь всерьез задрожали, а первым пострадал класс-гегемон. То есть герои литературного мейнстрима (Р. Сенчина, Г. Садулаева, Гарроса-Евдокимова, Д. Бавильского, В. Козлова и пр.), а также целой линии офисной трэш-прозы типа романов С. Минаева или «Anti casual. Уволена, блин» Н. Маркович.

О том, что западное общество массового потребления, уязвленное культурной исчерпанностью, творческим бессилием, одномерным мышлением, катится к неминуемому коллапсу, на самом Западе говорят уже не одно десятилетие (Шпенглер, Вебер, Хёйзинга, Швейцер, Фромм, Тоффлер, Маркузе и многие другие, не считая писателей). На этом фоне антибуржуазный вектор современной российской прозы выглядит заимствованным, но не теряет специфики (точно так же, как не совсем понятна природа российского кризиса – то ли это эхо американского, то ли нечто автохтонное).

Классическое осуждение никчемно-рабской жизни офис-работников (как в «Персене», «Конце сезона», романе «Лед под ногами» и других произведениях Р. Сенчина) в нашей прозе мало отличается от культурного нигилизма героев Берроуза или Уэльбека. И менеджер из «Матисса» А. Иличевского, и скучные офис-обыватели Р. Сенчина, и служащие Г. Садулаева убегают от цивилизации и пустотности бытия или мечтают об этом. Ну а в лево-радикальном, анархо-нигилистическом или неоевразийском решении – не только убегают, но и воюют («Санькя» З. Прилепина, «Попс», «Гопники», «Школа», «Плацкарт», «Фанаты» В. Козлова). Причем, как в случае с З. Прилепиным, и даже Г. Садулаевым и С. Шаргуновым, альтернативой потребительскому провалу и потере самости становится не только «революция» в широком смысле, но и утерянный советский рай (кстати, патриотические и коммунистические настроения в период кризиса в России по идее должны усилиться, поскольку весь крах из-за моря, «а вот если бы мы сохранили, что имели…»).

Таким образом, антигламурная литература вне зависимости от своего качества и политической направленности (либеральной или национал-большевистской) становится своего рода оппозицией. Странник, беспредельщик, фанат, политический активист, человек свободного творчества делается антагонистом молодежи, которая, по выражению того же Р. Сенчина, «довольно быстро “образумливается” и пополняет собой офисы, конторы, кабинеты, встраивается в предложенную систему существования» [101] . Попросту говоря, благосостояние парализует волю, и «люди не говорят то, что думают, не потому, что им это запретили, но потому, что искренне хотят покататься на хороших машинах и съездить на хорошие курорты» [102] .

Но вот наступил глобальный экономический кризис, который ставит под вопрос не только капиталистическую модель мира, но и ее культурные ценности, даже в Америке заговорили о национализации частных банков, а по злорадным житейским слухам там скоро и вовсе наступит голод, когда истечет срок пособий для безработных и пр. В Москве я слышала разговоры о том, что надо бы национализировать толстые журналы, вернуть их в руки писателей. Каких именно писателей, правда, не очень ясно.

Пришел ли конец «системе»? По мнению В. Козлова: «Закончится кризис – снова начнут потреблять и все уроки кризиса напрочь забудут» [103] . В воздухе витают два сценария: либо массовый дауншифтинг приведет к высвобождению среднего класса и как следствие – к повышению его духовного уровня и большей востребованности высокой литературы. Либо уволенные массы еще более уйдут в себя, замкнувшись в депрессивной озлобленности, поиске пропитания и незаконных заработков, а больше всего пострадает некоммерческая литература и небольшие интеллектуальные издательства. На размножившихся в Интернете кризисных сайтах часто звучат высказывания типа «Системе – конец» или «Спасибо кризису. Наш рынок сбыта – мечта! И “отскочим” мы быстрее. Финансы потекут по другим руслам. Дошло до всех: Запад – “западло”».

Кризис вошел в моду, его используют в рекламе чистящих средств для стекол, а товары потребления стали «антикризисными». Непременно должна появиться антикризисная литература, я уже предвкушаю, как В. Пелевин в очередном романе напишет о каких-нибудь буддийских психотренингах, на которых жертвам безработицы привидится Дух Кризиса, после чего последуют иные временные измерения, галлюцинации и прочие известные приемы. Если всерьез, то, по крайней мере, первый антикризисный роман уже вышел – это «Р.А.Б.» С. Минаева, где тот описывает текущую глобальную экономическую ситуацию, разочарованность офисного персонажа, бунт менеджеров, тюрьму и конечное усмирение.

Любопытно не то, что на кризисе потребления и сверхприбыли пытаются сделать прибыль, а то, что «буржуазная» и «антигламурная» литература во многом малоотличимы, и в контрсистемной прозе Р. Сенчина не меньше product placement, чем у автора «Духless». В связи с этим характерна полемика между банкиром Авеном и модным нацболом Прилепиным в ЖЖ и в «Огоньке» по поводу протестного романа «Санькя». Спор «богатого» и «бедного» привлек много внимания и сосредоточился главным образом на том, действительно ли так антибуржуазен Прилепин. Кто-то принялся подсчитывать его собственность («У меня одна машина, а у него две, одна причем джип. У него есть 1 (один) шофер, а я сам кручу баранку» [104] ), а Тина Канделаки итожила: «Захар Прилепин заработал на молодых нигилистах, а его бунтарски настроенные читатели получили еще одну книжку на полку, но так и не разбогатели» [105] .

Сюжет продолжился дуэлью того же Прилепина и Минаева в передаче «К барьеру!». Разговор получился довольно бестолковым и неконструктивным, но уличения автора «Саньки» в фальши продолжились:

«В. Соловьев: Понимаете, в этом проблема, как только ты мне начинаешь говорить о конкретике, и одежда на вас нероссийская, и ботиночки нероссийские, и часы нероссийские, и даже носки нероссийские.

З. Прилепин: Носки русские на мне, сам вязал».

Но в итоге за «богатого» С. Минаева проголосовало 15 тысяч с хвостиком, за бунтаря и защитника угнетенных – 56 с лишим тысяч человек.

Кстати говоря, после перестройки понятия «богатый писатель» вроде бы не существует. Сначала спонсорством литпремий и журналов занимались крупные частные компании, сейчас (в связи с разделением монополий и усилением госконтроля) их стало значительно меньше, а на смену пришли имитаторы вроде О. Робски, Е. Лениной, С. Минаева. Вот выпустила книгу Наташа Королева. Охота, с которой представители обеспеченной бизнес-прослойки стремятся получить статус писателя, несмотря на, казалось бы, полную дискредитацию и непрестижность этого звания, порой удивляет.