ТриНити - Анна Москалева

Петр и Леночка в этот разговор вклиниться не могли и не считали нужным. Переглядывались да помалкивали. У Леночки взгляд был возбужденный: она ждала чуда. Петр же смотрел на неё с укором, дескать, куда ты нас завезла и, самое главное, зачем.

После обеда Шаман стал заваривать чай. Обдал кипятком большой глиняный чайник, размял в руках что-то похожее на обычный черный чай, но сильно пахнущее то ли медом, то ли карамелью. Посмотрел внимательным взглядом на Лисенка и ему в чашку бросил щепотку чего-то из другого мешочка.

Петр всполошился:

— Что вы завариваете ребенку?

Леночка успокоительным жестом положила свою ладонь поверх его руки.

— Не дергайся, — Шаман, казалось, был раздражен вопросом Петра, — шиповник мальчонке бросаю. Витаминку. Сейчас просто чай пьем. О вашей просьбе будем говорить позже.

Петр, успокоившись, сел. Леночка многозначительно на него посмотрела. Все вернулись к своим чашкам. Вкус чая был слегка горьковатым, но приятным. Со сладким послевкусием. После тяжелого перехода по морозу и сытного обеда он казался чем-то волшебным, обволакивающим, успокаивающим. Свиридов сам не заметил, как задремал прямо на стуле. Лисенок тоже посапывал, уткнувшись в бок отцу. Леночка не спала, но выглядела спокойной и расслабленной.

— Постели своим мужчинам на печке, — Шаман махнул рукой в сторону сундука, стоявшего в углу комнаты. — Там все найдешь. Постели и возвращайся. Поговорим.

Петр проснулся необычайно отдохнувшим. Кажется, так он не высыпался лет пять или шесть. Нет, пять. С тех пор, как Лис родился. Мужчина потянулся, повернулся на бок. Мальчика рядом с ним не было.

Приподнялся на локте, оглядел избу. Пусто.

В животе что-то ухнуло и завязалось узлом. Петр откинул одеяло и спрыгнул с печи. Обулся в валенки и выбежал во двор, на ходу натягивая куртку поверх майки.

Весь двор был покрыт следами. Петр растерялся, остановился, вгляделся: вот прошли к поленнице, дрова взяли, вот у отхожего места топтались.

Петр выглянул за ворота. Одинокий след в сторону деревни — ушел утром проводник. А вот сбивчивые женские следы, а рядом ровные мужские. В сторону озера. Детских следов нет, они явно несли ребенка на руках. Петр рванул к воде.

Леночка стояла на берегу, укутавшись в дубленку, и не отрываясь смотрела на прорубь в озере. В руках она сжимала Лисенкину шубку, рядом на снегу валялась одежда Шамана. Мужчины с ребенком нигде не было.

Петра сначала окатило волной холода, затем бросило в жар. Волосы встали дыбом. Не помня себя, падая в сугробах, он побежал к жене.

— Где он?!

Леночка обернулась и побледнела.

— Убью, сволочь! Куда ребенка дели?

— Петя, Петенька, успокойся, все хорошо, — Леночка выставила перед собой руки в защитном жесте. Таким мужа она никогда не видела. — Так было надо, понимаешь. Надо.

— Кому надо? Тебе?! Чтоб ты по праву черный платок носила? А то образ недостаточно скорбный?

— Что ты такое говоришь?

— Где Лисенок? Убью скотов! — кричал Петр, озираясь.

Леночка онемела. Она стояла бледная, с вытаращенными глазами и как рыба открывала и закрывала рот. Сколько ярости, оказывается, в ее муже. Он подходил ближе, она пятилась. В этот самый момент послышался всплеск воды. В проруби всплыл Шаман с ребенком на руках. Позабыв обо всем на свете, Петр рванул к ребенку и выхватил его у Шамана.

— Папа, папа, я видел, — Лис таращился на него широко открытыми глазами. — Я видел, видел! — выкрикнул еще раз и провалился в беспамятство.

Ошарашенный Петр оглядел беспомощным взглядом Шамана, жену и, воя как зверь, рванул бегом в избушку.

Лисенка лихорадило. Градусника в избе Шамана не было, но Петр и без него чувствовал, что у ребенка сильнейший жар. Он хотел увезти сына в город немедленно, но понял, что без проводника дорогу к городу не найдет. Пришлось смириться. Скрипя зубами от негодования, Петр принимал от Шамана теплое питье для сына.

Тот отпаивал ребенка травами и приговаривал:

— Ты не бойся, переохлаждения нет, мы его салом натёрли. Да и в воде он только минуту был.

Петр молчал.

— Ты пойми, — продолжал Шаман, упрямо обращаясь к его спине, — дар у него. Он не видит то, что видим все мы, а то, что мы все не видим, он видит. А это только в озере можно посмотреть.

— Да на черта мне все это ваше невидимое! — взорвался Петр. — Мне живой ребенок нужен!

— Будет, будет он живой, он не от холода в беспамятстве.

— А от чего же?

— От того, что видел. Он же тебе сказал: он видел.

Петр молча стиснул зубы. Мало ли, что мог видеть ребенок. Может, это были галлюцинации от гипоксии, может, еще что. Он не хотел этого знать.

— Мы потому тебе ничего и не сказали, — Леночка тихонько подошла к Петру, — ты бы не дал…

— Я запрещаю тебе подходить к нему! — он вскочил на ноги, и жена отшатнулась, отпрянула. — Слышишь? Запрещаю! Тебе нового образа захотелось? Актри-и-иса. Мало тебе поводов глубокую скорбь разыгрывать? Не наигралась? Он живой ребенок! Он в садике в представлении участвовал! Зайчиком был! У него все в порядке! Не ему, тебе нужны были все эти целители, свой грех замаливать!

— Что? Ты что?.. — рыдания душили Леночку.

— Заткнись! Не хочу больше ни слова от тебя слышать! Как только он очнется, мы возвращаемся в город, и я подаю на развод.

Леночка упала на стул и разрыдалась. К ней подошел Шаман, протянул чашку с каким-то отваром:

— Плачь, плачь, прощайся. Все равно тебе с ними не жить. Оплакивай.

Часть 2 Глава 4

Лиса лихорадило весь день. К вечеру жар как будто спал, и ребенок уснул обычным детским сном. Наутро от лихорадки и беспамятства не осталось и следа. Мальчик проснулся и огласил избу радостным: