Вечный огонь - Вячеслав Бондаренко

Центральная площадь в Минске появилась недавно, два года назад, когда снесли недобитые немцами старые кварталы напротив Александровского сквера. Теперь она была переполнена народом. Тихо шаркали ноги о мокрый мартовский асфальт. В стороне, прижавшись к ограде сквера, громко, навзрыд, некрасиво рыдала молодая худенькая женщина, ее робко, оглядываясь по сторонам, утешал толстый мужчина в пальто, с портфелем и в шляпе пирожком. Проходившие мимо по проспекту имени Сталина троллейбусы и машины резко снижали скорость. Мрачно, нехорошо фальшивили трубы оркестра у подножия памятника.

Памятник открывали на памяти Виктора, в сентябре 1952-го. Теперь его основание почти скрылось под грудой венков. Серебристые буквы вились по черному крепу, складываясь в слова: «Великому Вождю… Вечная Память…» У подножия, жалко кривя лицо, плакал Кондрат Крапива. И то там, то тут над толпой взлетал в мартовское холодное небо чей-то крик, словно сгусток боли: по умершему? По ушедшей эпохи? По самим себе?..

Они с Женей стояли с краю толпы, глядя на памятник. Виктор погладил рукав шинели жены, смахнул слезу, помимо воли выкатившуюся на щеку. Сталин. Невозможно поверить. Невозможно. Как же мы без него?..

– О чем мысли, товарищ майор медицинской службы? – с трудом заставил себя спросить, чтобы как-то прервать тяжелое молчание.

– О вас, товарищ майор… – Женя скосила на мужа глаза из-под ушанки. – О вашей жизни. О том, что было в ней до 37-го года и после…

Шимкевич вздохнул.

– Ты думаешь, все могло быть иначе? Да, могло. Но никто из нас не знает, как именно могло бы быть.

– Владимир Игнатьевич был виноват? – тихо спросила Женя.

Виктор помотал головой.

– Ни разу не верил в это. И ничуть не жалею, что сказал об этом на построении тогда, в училище… Я не мог поступить иначе. И выяснилось, что был прав. А после того, как его освободили в начале войны… тем более. Чем он мог быть виноват? Тем, что он офицер, защищавший Родину?..

– Царский офицер, – осторожно сказала Женя.

– Да в том-то и дело, Женя, что сначала царский, потом советский. И где та грань, которая все разделяет?.. Все в жизни сложно, понимаешь меня?

Они выбрались из толпы и медленно побрели вниз по проспекту в сторону Круглой площади. Навстречу шли люди с траурными повязками на рукавах, с воем одолевал гору ЗИС-150, кузов которого был завален венками. Какие-то девочки лет восьми весело, стайкой бежали мимо, щебеча о чем-то. «Вы чего смеетесь, когда Сталин умер!» – рявкнул на них высокий седой мужчина. Школьницы испуганно притихли.

К марту 53-го супруги Шимкевичи уже несколько лет как служили в Минске. Мотострелковый полк, в котором Виктор командовал батальоном, дислоцировался далеко за городом, в деревне Уручье, Женин медсанбат – по пути, в деревне Зеленый Луг. Сначала ютились по съемным углам – на Комаровских развилах, Золотой Горке, некоторое время квартировали у Семена Захаровича, который настойчиво уговаривал остаться в его четырехкомнатных хоромах на Круглой площади насовсем. Но все-таки генерала стеснялись. В феврале 1948-го, к тридцатилетию Советской Армии, офицерской семье выделили комнату в большой коммуналке, в специально построенном доме для командного состава БВО, такие дома занимали целый квартал вдоль улицы МОПРа. Внутри квартира была темная, зимой в ней было холодно, несмотря на печи, а летом сыро. Но это было их собственное, настоящее жилье, и они нарадоваться на него не могли. Соседями по дому были хорошие люди, семья майора Скугаревского, служившего в 8-м отделе штаба округа, тоже Виктора. Вместе выходили по утрам на службу из дома; вместе гоняли по коридору на трехколесном велосипеде, а потом пошли в первый класс сын Шимкевичей Игорь и дочь Скугаревских Ляля. Школа была новая, на улице Куйбышева, в двух минутах ходьбы, и как раз в 1954-м снова ввели совместное обучение мальчиков и девочек.

Тот день, когда объявили о смерти Сталина, оба, и Виктор, и Женя, вспоминали потом еще не раз. Почему-то запомнилось: вот они идут вниз по проспекту, пересекают его в том месте, где до войны была Садовая улица, и через недавно заложенный парк 30-летия БССР – ряд тоненьких деревец, – выходят к реке, которую морщит холодный весенний ветер. На другом берегу одиноко кособочился дом-музей I съезда, ворочали длинные шеи краны – строился жилой дом «под шпилем» напротив штаба округа… И оба, и Женя, и Виктор, очень остро чувствовали в этот момент движение Времени, и свою впаянность в это время, и то, что судьбы их неподвластны никому, кроме быстро бегущих облаков в небе, и загадочны, будто последняя серая льдинка в обширной синей луже.

4 июля 1954-го на Круглой площади торжественно открыли памятник Победы. В одиннадцать утра на невысокую красную трибуну справа от монумента поднялись члены правительства БССР и авторы памятника. Открыл митинг председатель Минского горисполкома, потом слово взял первый секретарь обкома КПБ Иван Варвашеня. Он же перерезал красную ленточку. Над толпой колыхались знамена, портреты Хрущева, Маленкова и Булганина…

На церемонии присутствовали Семен Захарович и Варвара Петровна. Стояли рядом. Думали об одном. В почетном карауле застыли с новенькими автоматами АК-47 мальчишки, не знавшие, что такое фронт – им во время войны было по десять. Ну и пусть не узнают, не надо.

Торжественная церемония закончилась, грянул оркестр. Люди толпились у венков, лежавших у подножия памятника, поправляли ленты, читали надписи. День выдался знобкий, время от времени наволакивало серых неприятных облаков, будто дело и не в июле было, мужчины ежились в своих пиджаках, женщины – в платьях. Площадь по кругу осторожно объезжал желто-синий лобастый троллейбус «двойка», следовавший по маршруту вокзал – парк Челюскинцев, из открытых окошек высовывались пассажиры.

– А у меня для вас сюрприз, – серьезно проговорил Семен Захарович, обращаясь к Варваре Петровне. – Только нужно долго ехать на машине, несколько часов. Вы не откажетесь?

– Нет, – улыбнулась Варвара Петровна. – Только позвоню Витьке, а то он волноваться будет.

Ехали молча. Шофер хотел было включить радио, но Куроедов попросил не делать этого. Время от времени он наклонялся к плечу шофера и подсказывал ему дорогу – указатели стояли еще далеко не везде, да и дороги были разбиты, словно не прошло десяти лет после войны.

У ничем не примечательной рощицы бежевая «Победа» встала. Здесь, на северо-востоке Белоруссии, в четырех часах езды от Минска, зной июля не чувствовался, будто какая-то студь исходила из самой земли и узкой, невидной речки, молча несущей свои воды в Двину. Варвара Петровна растерянно оглянулась по сторонам.

– Куда это вы меня завезли?

– Смотрите, – еле слышно выговорил генерал.

Памятник был скромный, простой. Маленький обелиск, чуть выше человеческого роста, из белого камня, с красной звездой наверху. И металлическая табличка: тридцать три буквы, двенадцать цифр. Комбриг Владимир Игнатьевич Шимкевич, 5.7.1891 – 5.7.1941.

«Володя погиб в день своего рождения, – вдруг понял Куроедов. – В пятьдесят… И, конечно, не вспомнил об этом, не до того было».

Варвара Петровна как-то растерянно оглянулась на Семена Захаровича. Потом мелкими шажками приблизилась к могиле, дотронулась пальцами до холодной таблички.

– Жаль, Витьки тут нет… – не сказала, прошелестела она. – Я хочу побыть одна.

…Окопы 41-го давным-давно сровняли с землей во время артподготовки 44-го. А сейчас был июль 54-го. И стоя над берегом речки, все так же куда-то несшей свои легкие воды, как сумасшедший куря, Семен Захарович думал о том, как много всего было в его жизни. Был тот бой в Польше, в 14-м, когда его могли убить. Был снайпер, влепивший пулю в его петлицу в конце 41-го. И была самоходка «Хуммель», выкатившаяся прямо к КП. Был долг, Революция, желание сокрушить все старое, выстроить новое… И что же? Квартира в Минске, «Победа», шофер… И женщина, без которой он не может представить сейчас свою жизнь, о которой не может думать так, потому что это вдова его лучшего друга.

– Семен Захарович! – окликнула его Варвара Петровна.

Он не обернулся. Она подошла к Куроедову, взяла его под руку. Стояли и смотрели на реку.

– Спасибо вам. Я же не знала, где именно Володя… – Она умолкла.

– Я сам не знал. Запрашивал подольский архив… Потом помогли штаб округа и облисполком. А вышло, что он защищал Полоцк. Он же учился здесь, в кадетском…

Она взглянула на него с благодарностью.

– Если бы не вы…

Семен Захарович сильно затянулся папиросой, не глядя на Варвару Петровну. Ветер понес дымное облачко куда-то за реку, в сторону Полоцка.

Глава семнадцатая

Виктор Владимирович как раз дежурил по части, когда командир полка вернулся из штаба округа. Новенький ГАЗ-69 затормозил у крыльца КПП, и по тому, как вышел из вездехода командир, Шимкевич сразу понял: на взводе. Полковник Борецкий до сих пор страдал от контузии, полученной на озере Балатон в марте 45-го, и в минуты сильного волнения двигался дергано, как заводной, да еще багровел от лба к щекам. Виктор встал, оправил гимнастерку, козырнул, приветствуя старшего по званию.