Персей и Саманта - Ребекка Уинтерз

В комнате раздался восторженный возглас Джулса, зато Саманту неожиданное заявление Персея оставило равнодушной. Напротив, ей стало не по себе.

— Я знаю, что ты думаешь. — Он снова с невероятной легкостью прочитал ее мысли. — Я действительно учредил тот фонд для творческих работников в области изобразительных искусств, о которых ты говорила. Все бумаги были готовы до нашего отъезда из Нью-Йорка. Но я дал указания моему адвокату отсрочить совещание с руководством факультета, пока не объявят победителей проекта.

Саманте повезло, что она в тот момент сидела. За несколько секунд взмыть до беспредельных высот — такое выбило бы из колеи любого человека.

— Я всего лишь хотел, — спокойно произнес Персей, — чтобы твой талант был оценен по достоинству. Больше ничего.

— Персей! — радостно завизжала Саманта, вскакивая на ноги. — Ты на самом деле это не выдумываешь? Я заняла первое место?

— Какие уж тут выдумки, милая!

Губы Персея растянулись в загадочной улыбке, той самой, от которой так сладко щемило сердце Сэм.

— Перед нашим отъездом в Грецию я дал твоей подруге — кажется, ее зовут Лоис, — номер телефона моего офиса в Афинах. И попросил ее сообщить о результате, как только профессор Гиддингс примет решение.

— Нет, ты шутишь! — не могла поверить Сэм. — Лоис тебе позвонила?

— Верно. И просила напомнить тебе, что ты должна подарить ей скатерть. Она думает, что через пару лет скатерть будет стоить целое состояние, потому что это оригинал самой Саманты Телфорд. — Загадочно помолчав, он продолжил: — Как только я помогу тебе открыть собственное дело, ты сможешь сделать ей этот подарок.

В комнате повисла полная тишина, нарушать которую никто не осмеливался. И лишь после нескольких долгих минут Персей вновь заговорил:

— Воссоединение с отцом — это, вероятно, величайший момент твоей жизни, не так ли, дорогая?

— Персей... — взволнованно проговорил ее отец, а сама Сэм не могла выговорить ни слова.

— Надо отпраздновать первую встречу двух гениев в одной семье! — заявил Персей. — Что может быть более своевременным, чем объявление о твоем призе?

— Я попрошу Марию, — спрятав лицо на плече отца, сказала Сэм, — накрыть на стол. Выходите во внутренний дворик, когда будете готовы.

Едва Персей вышел из гостиной, отец и дочь упали в объятья друг другу и разрыдались.

— Мы слишком долго были незнакомы, моя детка, — сказал Джулс, когда немного успокоился и вытер слезы, — но я вижу, что Персей Костопулос — великая любовь твоей жизни. И с полной ответственностью заявляю: он испытывает к тебе точно такие же чувства. Так что же разбивает твое сердце, дочка? Позволь мне взять на себя часть твоей ноши. Я умею хорошо слушать.

В голосе Джулса звучали такая любовь и искренность, что все барьеры были моментально разрушены.

Выложив отцу все как есть, она судорожно вздохнула:

— Так что сам понимаешь, с его стороны это лишь инсценировка.

— Нет! — горячо воскликнул отец. — Только любовь побуждает мужчину делать то, что Персей сделал для тебя сегодня вечером.

Сэм печально покачала головой и высвободилась из его объятий.

— Персей — величайший актер.

— Ты хочешь сказать, как твоя мать?

Девушка вздрогнула. Наконец-то представился повод выяснить, почему дороги родителей разошлись.

Отец разгладил прядь волос у нее на лбу.

— Твоя мать и я безрассудно влюбились друг в друга, когда я работал в Шайенне над серией индейских картин. Я был юн, беден и безрассуден. Жил впроголодь. Но ничто не имело для меня значения, потому что смысл жизни я видел только в живописи. И вот я встретил твою мать. Мною овладело столь сильное чувство, что впервые в жизни я подумал о женитьбе. — Помолчав, отец вздохнул: — Она мне отказала.

— Мне так жаль, — прошептала Сэм.

— Объяснила, что прекрасно провела со мной время, но не любит меня. — Отец покачал головой. — Я не верил, поэтому снова и снова предлагал ей выйти за меня замуж. Но переломить ее не смог.

— Мама сомневалась, сможешь ли ты устроить ей нормальную жизнь.

— Ты права. Все это я понял значительно позже, задним умом. А тогда, разобиженный на весь белый свет, уехал в Чинук в Монтане. Это было моей ошибкой. Я писал ей каждый день. Она не ответила ни на одно из моих писем. Я пытался звонить, но она не желала со мной разговаривать. Наконец я поехал в Нью-Йорк, и мне посчастливилось продать кое-что из моих работ. Я снова написал ей, сообщил, что у меня достаточно денег, чтобы мы поженились. Даже послал ей билет на самолет. Не прилетела.

Сэм знала, какой упрямой могла быть ее мать.

— И вот тут я сдался и уехал в Европу, на Серифос. Тогда вмешалась судьба в лице твоего мужа. Он убедил меня — а ты знаешь, как он умеет убеждать, — продать ему ту картину с изображением твоей матери. С тех пор я решил оставить твою мать в покое. — Его глаза горели странным светом. — Боже, если бы я знал, что она носит под сердцем моего ребенка, я бы немедленно вернулся и заставил ее выйти за меня замуж.

Сэм склонила голову.

— Я тебе верю. Мама никогда не говорила о прошлом. Только теперь я поняла, как она страдала и почему умерла слишком молодой.

— Она так и не вышла замуж?

— Нет. У нее никого не было.

Он издал тяжелый вздох.

— На моем сердце тоже остались шрамы.

Собрав все свое мужество, Сэм спросила:

— Как долго ты живешь с Анной?

— Одиннадцать лет.

Ее губы изогнулись в улыбке.

— Одиннадцать? По-моему, достаточный срок, чтобы сделать предложение.

Отец ошеломленно посмотрел на нее, потом вдруг улыбнулся:

— Я думаю, ты права.

— Папа... — голос Саманты задрожал, — ты действительно много страдал, но теперь все уже в прошлом. А мама... мама любила тебя... до самого конца любила. Разглядев во мне крохотную искру твоего таланта, увезла меня в Нью-Йорк, чтобы я могла в полную силу заниматься живописью. Но за учебу приходилось платить, а денег у нас не было. Поэтому мы с мамой подрабатывали уборщицами. Вот так и перебивались.

Боль исказила лицо отца, и Саманта поспешила взять его за руку.

— Сколько себя помню, я не переставала расспрашивать о своем отце, и только перед самой смертью мама назвала твое имя. Долгое время я ненавидела тебя — человека, бросившего нас с матерью на произвол судьбы... Но теперь... не знаю, сможешь ли ты поверить мне... Я уважаю тебя... папа.

— Спасибо тебе, дочка, спасибо, милая, — с трудом пробормотал отец, затем посмотрел ей прямо в глаза: — Итак, мы вернулись на исходную точку.

Сердце Саманты как-то странно дернулось.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.