Африканскими дорогами - Владимир Иорданский

В этих представлениях многое в глазах европейцев может показаться странным.

Когда крестьянин батеке рассказывает, что не охотится на обезьян потому, что это люди, скрывающиеся от сборщика налогов, трудно удержаться от улыбки. А ведь это можно услышать от людей зачастую большого ума, богатого жизненного опыта, которых нельзя заподозрить в детской наивности, от людей, привыкших взвешивать свои слова. Если их сознание тем не менее легко допускало реальность явлений, с точки зрения европейца невероятных, то это никак нельзя объяснять некой умственной отсталостью либо присущим архаичному мышлению вообще иррационализмом.

Признаком, опять-таки лежащим, если можно сказать, на поверхности, я бы назвал своеобразный «дуализм» этого сознания. Оно противоречиво сочетает веру в то, что нам представляется абсурдным, с большой трезвостью в подходе к очень многим вопросам повседневной жизни.

Видный французский этнограф Клод Леви-Строс высказал несколько глубоких замечаний по этому вопросу. Им был написан взволнованный панегирик о присущей человеку архаического общества страсти к познанию: «Чтобы превратить дикорастущую траву в культурное растение, дикого зверя в домашнее животное, выявить и в том и в другом случае свойства, которые первоначально или полностью отсутствовали или едва могли быть различимы, чтобы из глины рыхлой, быстро рассыхающейся, распыляющейся или расползающейся создать прочную и водонепроницаемую посуду… чтобы вырастить ядовитые злаки или корни, а затем использовать их токсические свойства для охоты, войны, обрядов, требовались, не будем в этом сомневаться, подлинно научный склад ума, усидчивая и всегда бодрствующая любознательность, жажда знания из любви к знанию, ибо только малая толика наблюдений и опытов (надо думать, подсказанных прежде всего и главным образом вкусом к знанию) могла дать немедленно применимые и практические результаты».

Справедливость этих утверждений не станет оспаривать ни один добросовестный наблюдатель. Я вспоминаю, как меня поразила глубина знаний гвинейских крестьян о том, что касается земледелия. Так, им были известны десятки разновидностей местного злака — фонио. Они хорошо представляли, на каких землях та или иная его разновидность могла дать наилучший урожай, когда, в в какие сроки должен быть произведен посев. И сельскохозяйственные культуры, и земледельческие орудия, и способы обработки поля и ухода за культурами — все это образовывало гармонический и основанный на очень точном знании природы цикл, причем попытки изменить один из составляющих его элементов губительно сказывались на целом. Многие реформаторы африканского сельского хозяйства неоднократно в этом убеждались на горьком опыте.

Не менее четки, не менее определенны и представления африканского крестьянина об окружающем его обществе. Ему хорошо знакомы и идеальное воплощение существующих в его племени общественных отношений, их отражение в этике, обычаях, обрядах и их подлинное состояние во всей сложности индивидуальных и родовых конфликтов и противоречий.

Крестьянин часто видит, чем вызваны многие весьма сложные явления действительности. На севере Ганы, например, мне приходилось слышать, как старейшины объясняли расселение деревень тем, что их размер, число жителей переставали соответствовать имеющимся в их распоряжении землям.

Или власть. Ее носитель, вождь племени или государства, обычно скрывался за плотной завесой мистических обрядов. Сама сущность власти была таинственна.

Когда у балуба Катанги умирал вождь, то народу говорили, что он всего лишь болен, и его тело не предавалось земле, пока новый вождь не получал тех племенных регалий, которые должны были наделить его сверхъестественной силой. В ряде мест тело умершего оставлялось разлагаться до такой степени, чтобы от него можно было без ножа отделить череп. Этот череп затем высушивался и коптился, помещался в корзину и тщательно сохранялся как одно из важнейших звеньев в процедуре наделения нового вождя властью.

От этих обрядов тянет холодом. Однако было бы ошибкой полагать, что, поднимая голову к трону вождя, балуба утрачивал ясность взгляда.

Нконголо, герой одной из легенд этого народа, раз спросил у своих родителей, как могут черные муравьи-солдаты, которых очень немного, подчинять себе столь многочисленных термитов. Ему ответили, что муравьи собираются в шайки и не знают пощады. «Тогда и у меня будет шайка, и я также не буду знать пощады!» — воскликнул Нконголо.

Двойственность понятий

Что же за туман застилал сознание этих же самых людей, как только они начинали рассуждать о рождении, о болезнях, о смерти, о том, почему власть в племени принадлежит тому или иному роду, о причинах стихийных бедствий?

Думается, за бросающейся в глаза противоречивостью архаичного сознания стояла сложность понятий, которыми оно оперировало, «многоплановость» отдельных, как конкретных, так и общих, представлений архаичного человека. Эта двойственность понятий хорошо раскрывается в небольшом эпизоде, рассказанном британским миссионером У. Бертоном.

Как-то раз он обратился к вождю со словами, что куры расклевывают пищу, которую тот принес в жертву своему духу-хранителю. В ответ вождь спокойно объяснил, что куры и собаки поедают зримую пищу, рядом же находится «теневая». Она-то и доставляет радость и наслаждение умершим.

Точно так же любой отдельно взятый предмет мог помимо своей физической материальности обладать иными, сразу не различимыми чертами. Простой камень становился фетишем в руках колдуньи баконго. Озерный крокодил символизировал прапрапредка племени у некоторых северных народов Ганы. Вырезанное мастером из куска дерева сиденье у народов акан могло заключать в себе всю жизненную силу рода. Практически не было предмета в окружающем человека мире, который не имел бы или не мог бы приобрести многих значений уже в силу того, что в общественном сознании представление о нем было двойственным.

В этой связи интересно наблюдение, сделанное этнографом С. Неделей среди нигерийских нупе. Он писал: «Нупе, верящий в духов-хранителей и чудесные сказки, не противопоставляет эти свои представления другим принятым в его обществе интеллектуальным принципам. Проблема выбора между верой и знанием перед ним не возникает, и ему не надо, отвергая что-либо одно, соглашаться с другим. Скорее он совмещает в своем сознании и первое и второе, но распространяет их на разные стороны жизни. Он знает, что тяжким трудом можно вырастить хороший урожай, однако в иных случаях этот же результат получают благодаря духам-хранителям. Одни болезни возникают оттого, что съедаешь дурную пищу, тогда как другие вызваны недоброжелательством ведьм. Некоторые события в прошлом запечатлены в памяти отдельных лиц, но к другим относятся с не меньшей верой, хотя, как сказал бы нупе, „никто их не видел“».