Чезар - Артем Михайлович Краснов

Худая женщина остановила меня за локоть и всмотрелась, словно узнала. У неё было загорелое и очень худое лицо, так плотно стянутое платком, что оно приобрело форму финика. Она обратилась ко мне очень серьёзно:

— Как вы думаете, будет война?

Я посмотрел на неё внимательно и честно ответил:

— Нет, конечно.

Её чёрные миндалевидные глаза изучали меня сосредоточенно, как бы пытаясь подловить на лжи. Она снова заговорила:

— А говорят, есть качели войны: война окружает нас, или в реальности, или в головах, и она перетекает туда-сюда, туда-сюда, вот так, — она показала сжатыми кулачками, как текут незримые потоки войны из её виска куда-то в небо, а потом обратно в висок. — Из голов — в реальность, из реальности — в головы.

— Военные учения идут, — оборвал я её. — Не надо панику сеять.

Вескость подействовала. Женщина запела что-то благословенное и положила обе руки мне на грудь, как бы в благодарность за хорошую весть.

Дорога вывела меня в торговые ряды, где продавали дешёвые сувениры и кепки с плохо вышитыми надписями «Аркаим». Здесь были стойки хиромантов, астрологов, продавцы талисманов и целебных трав, а ещё проводники по местам силы, рекламировавшие услуги с помощью картонки с намалёванным телефоном.

Я поднялся на гору Шаманка, с которой открывался хороший вид. В одну сторону степь припухала парой таких же холмов, за ними стояла бутафорская мельница. В другую сторону открывался вид на реку и настоящий Аркаим, едва заметный с этой точки. На вершине холма была выложена каменная спираль, по которой в задумчивости вышагивало несколько босых человек в закатанных джинсах. Судя по их напряжённым лицам, осколочная порода под ногами делала их духовный путь довольно тернистым.

Я спустился с холма до середины, нашёл удобное место и достал бинокль. У подножья в сторону реки стояло несколько палаток, и я без труда нашёл жёлто-оранжевый шатёр, который видел у Татыша во время митинга 8 июня. Вскоре я обнаружил Кэрол: она опять была в длинном светлом платье с орнаментами. На голове у неё было кольцо, украшенное перьями и блёстками, которые спадали ей на лицо.

Появился Верещагин, долговязый и шарнирный, но, похоже, ещё трезвый. Отраднова не было, но я не сомневался, что он либо отдыхает в шатре, либо придёт с минуты на минуту. Он не мог пропустить главный паганский праздник лета, на который прибыла вся его банда.

Сидеть мне пришлось долго. Временами меня охватывало нетерпение, и я предвкушал, как разберусь с Отрадновым, забыв о сантиментах. Я знал, что он попытается включать дурака, будет юлить и увёртываться, но на каждый его манёвр у меня была домашняя заготовка.

Заходящее солнце перестало жечь и теперь мягко обтекало кожу, делая её красной и липкой. Шею драло от пота. Фрики сидели в кругу, читая молитвы, а в перерывах играли в карты. Дважды я отлучался, чтобы поесть и купить воды, и по возвращении заставал похожую картину. Около восьми вечера прибыло подкрепление, но лица новых гостей были незнакомы. Отраднова среди них не оказалось.

Я в очередной раз пошёл в базовый лагерь, чтобы размяться и отогнать тревогу, когда на узкой тропе лицом к лицу столкнулся с Отрадновым. Он не помнил меня, поэтому извинился и хотел идти дальше, а я в первую секунду потерял дар речи, поэтому молча схватил его за рукав и стащил с дороги в траву.

— Знаешь меня? — спросил я.

Он помотал головой. Я ослабил хватку: бежать он не пытался. По его грубой запылённой одежде и пересушенному загорелому лицу было видно, что он действительно долго шёл пешком. Его ботинки, слишком тёплые для нынешней жары, несли на себе все образцы грязи, которая оформилась почти в дизайнерский узор.

Он смотрел на меня спокойно и удивлённо. Я показал ему удостоверение «Чезара», на что он равнодушно кивнул. Я сказал:

— Елисей, расклад очень простой. Вижу ты устал и нуждаешься в отдыхе, и я тебе не враг, а как раз наоборот. Ты проходишь подозреваемым по делу о убийстве Самушкина, и все менты вокруг, — я ткнул пальцем в ближайший кордон, — имеют на тебя ориентировку.

— Он умер? — спросил Отраднов.

— Да, он умер. А ты не в курсе?

Он помотал головой:

— Я его видел на митинге. Он нормальным был. А что случилось?

— Это ты мне расскажешь, — я ухватил его за лямку рюкзака: — Если тебя некомфортно говорить здесь, мы садимся вон в ту машину, — я кивнул на уазик, — едем в Магнитогорск и там в отделении беседуем до потери пульса. Вдумчиво и без свидетелей.

— Не надо пугать, — сказал он равнодушно и даже слегка сонно. — А что вы хотите знать?

— Вот это правильно. Вопрос первый: для чего ты пытался назначить встречу с Эдуардом Самушкиным на старом элеваторе 30 мая и 2 июня?

— Откуда вы знаете?

— Оттуда, что человека убили.

— Вы же не из полиции.

— Ты мой юридический статус обсудить хочешь? Всё максимально просто: если ты не при чём, рассказываешь всё как есть. Если отказываешься — я делаю выводы, и мы подключаем следственный комитет.

Но мои угрозы словно не смачивали Отраднова: он то ли устал с дороги, то ли в принципе не очень осознавал происходящее. Он удивлённо проговорил:

— Я не пытался назначить встречу, он сам попросил найти шерпа, я нашёл и хотел их познакомить.

— Шерпа? — удивился я. — Ты же сам шерп.

— Ему нужно было в северную часть зоны, за Маук, я эту территорию не очень хорошо знаю. Там много могильников и мало интересного. Эдик сам оба раза отменил встречу.

— Он хотел лезть в зону? Он ведь уже был там?

— Да, весной мы ходили к саркофагу, но в этот раз у него был какой-то свой маршрут.

Значит, 5 и 6 июня Эдик с большой вероятностью провёл в зоне.

— Зачем ему к Мауку? — спросил я.

— Он не говорил. Может быть, понравилось в зоне или разведать что-то хотел. А он точно умер? Прям