Капкан - Синклер Льюис

Слово взял Кудрявый. Он говорил на кри, время от времени обращаясь за нужным словом к Питу Реншу, а Джо шепотом переводил его речь Ральфу.

Он — Кудрявый-огорчен, возмущен и крайне поражен, ибо до него дошло, что кое-кто из молодых индейцев по недомыслию решается угрожать купцам. Он понимает, что потеря кредита после неудачного сезона связана с определенными неудобствами для трапперов. Но виноваты они сами. В старые добрые времена индейцам отпускали в кредит чуть ли не по три года кряду, но стоило им получить деньги, как они первым делом спешили сполна рассчитаться.

Такие уважаемые люди, как вождь Вапенауг и вождь Бербери — Кудрявый поклонился тому и другому и оба, точно ссохшиеся пряничные божки, поклонились ему в ответ, — именно так и поступают по сей день. Однако есть и такие, которые, как ему — Кудрявому — доподлинно известно, оказавшись при деньгах, удирают на озеро Уоррик и спускают там все до цента, причем на совершенно ненужные вещи: подвесные моторы (и это люди, чьи отцы проходили по пятьдесят миль в день на веслах), сигареты (а чем плохи всегда были трубки?), ботинки по десять долларов, чтобы бегать на танцы. И после этого еще надеются, что купцы фактории Мэнтрап станут отпускать им в кредит бобы и винтовочные патроны!

И если они рассчитывают скрыть все, что творят на Уоррике, от всевидящего ока правительства…

Вождь Вапенауг закивал головой; вождь Вапенауг окинул своих беспутных юнцов скорбным взором. (Вот уже четыре года, как вождь Вапенауг задолжал Джо Истеру триста долларов, а три недели назад он вернулся из Киттико с лодочным мотором, банджо и парой шелковых чулок для своей работящей, но легкомысленной внучки).

Вступительную часть Кудрявый изложил весьма красноречиво. Сейчас он вобрал голову в плечи, зловеще понизил голос и постарался придать своей мальчишеской физиономии загадочное и устрашающее выражение.

Посреди церкви поднялся высокий молодой индеец, зевнул, пошел к двери.

Многие, переглянувшись, вышли вслед за ним.

Кудрявый дал слушателям понять, как велика мощь полиции его величества в провинции Манитоба. Куда долетит гром, проникнет и ее зоркий глаз. Эффект этой драматической фразы начисто пропал: двадцать индейцев торжественно поднялись с мест и гуськом направились к выходу.

— Сесть на место! — гаркнул Кудрявый последнему из нарушителей.

В задних рядах кто-то заржал. Смешок пробежал по всей церкви. Вождь Вапенауг ощерился. И перед этой хихикающей массой Кудрявый пытался продолжать свои наставления: будьте послушны, детки, платите по счетам, и тогда добрые дяди-купцы снова откроют вам кредит.

Конец речи он скомкал и сел, красный, как рак.

Наступила заминка, и, пока все гадали, чья очередь ораторствовать дальше, индейцы, как один человек, поднялись с мест и очень спокойно, очень бодро проследовали на улицу, хихикая самым бессовестным образом.

Видно было, как они остановились возле церкви, одни — с равнодушным, другие — с насмешливым видом, независимые, выжидающие, готовые на все.

— Ну, держитесь теперь, — пробормотал Кудрявый, обращаясь к Джо и Макгэвити. — Теперь молодые индейцы совсем обнаглеют. Через десять минут я отчаливаю. Буду мчаться день и ночь; через неделю доставлю из Белопенного двух полисменов, чтобы находились здесь постоянно. Счастливо!

Сейчас Кудрявый уже не был прежний юнец — танцор и повеса. Это был солдат, выполняющий боевое задание. Ральф увидел, как он промчался мимо индейских вигвамов к дому Джо, перетаскал к себе в лодку мешок муки, мешок бобов, копченый окорок, жестянку чаю, канистру с бензином; окликнул отрывистым, неприятным голосом двух своих гребцов, индейцев кри, которые блаженно дремали, привалившись к бревенчатой стене лавки Джо.

Через десять минут, как обещал, он отчалил. На озере было волнение, но Кудрявый держал курс прямо на середину, лодка взлетала над водой, надежный маленький мотор работал, как часы.

Тогда Джо заговорил.

— Славный он малый, — сказал Джо. — Только, по — моему, зря порет горячку. Пока индейцы посмеиваются, они не опасны.

— Очень возможно, — отозвался Макгэвити. — Поэтому, как ты понимаешь, я иду домой смазывать и заряжать все три своих ружья просто от нечего делать.

— Хм, — сказал Ральф.

Он не мог вернуться к Вудбери и покинуть Джо в минуту опасности.

Ну, а если Вудбери тоже в опасности и даже не догадывается об этом? Белый человек, один среди индейцев…

«Надо как-то действовать, — размышлял Ральф. — Я и буду действовать! И что бы я ни сделал, наверное, все будет не то, что нужно».

Глава XVI

Если Джо втайне и опасался, что индейцы нападут на них, пользуясь тем, что Кудрявый Эванс умчался за подмогой, на его носатом лице нельзя было прочесть никаких признаков волнения.

— А не сходить нам с тобой и с Элви на болото к Реке Туманной Скво? — предложил он. — В лавке особо делать нечего: бухгалтерию я привел в порядок. Пару сандвичей в карман — и пошли. Глядишь, и утку подстрелим.

Как чудесно, лопотала Элверна, возвращаясь в коттедж. Ей надоели все эти Джорджи и Кудрявые, объявила Элверна с благонравной миной, им только и надо, что танцевать, пить самогон да шуметь без конца. Она будет счастлива, ворковала Элверна, спокойно провести денек на свежем воздухе со своим другом Ральфом и своим дорогим Джо.

Нарядов у Элверны оказалось больше, чем обычно бывает у хозяйки северной хижины. Она облачилась в очень практичную юбку хаки, желтую фланелевую рубашку, высокие шнурованные ботинки, которые, как отметил Ральф, подошли бы скорей героине мелодрамы из жизни Дикого Запада: узенькие, на высоких каблуках. В таких не пройдешь по каменистой тропе, не спотыкаясь на каждом шагу.

Кроме того, она взяла синюю бархатную сумочку, расшитую алым бисером.

— Господи боже, зачем тебе понадобилось тащить с собой эту штуку? — взмолился Джо.

Элверна негодующе завизжала:

— Вот еще новости! Выходит, я не имею права захватить с собой носовой платок и пудру? Да?

— Что у тебя — карманов в юбке нет?

— Чтобы раздавить свою миленькую пудреницу? Как бы не так! Ошиблись номером! Дайте отбой!

— Ладно, твое дело, — вздохнул Джо, а Ральф, которого еще несколько часов назад так умиляла ее стойкость, возмутился про себя: «Нет, это просто невозможная особа!»

Семеня рядом с ними сквозь сосновый бор, Элверна беспрестанно жаловалась на тропинку: и тесна и темна, то скользкий мох под ногами, то камни. Впрочем, Ральф почти не замечал ее, слушая, как Джо читает лесные знаки. Там, где Ральф не увидел бы ничего, кроме чешуйчатых, точно крокодилова кожа, сосновых стволов, рыжих игл, скал, расписанных лишайниками, — Джо показывал ему метки, оставленные чернохвостым оленем, волчий след, нору дикобраза, роскошные заросли огненных лилий, скромные цветочки сальсапареля. Элверна с характерной для нее непоследовательностью сменила гнев на милость и казалась вполне довольной их маленькой экскурсией. У нее даже хватило сообразительности умолкнуть на целых полчаса.

Забыв мир, где ходят на танцульки и остерегаются индейцев, путники пробирались между нагретыми солнцем соснами и, обогнув болото, над которым с криком носились краснокрылые дрозды и возбужденно вспархивали бекасы, удобно расположились на поросшем сосной скалистом перешейке между болотом и озерком и стали поджидать, когда взлетят чирки.

Ральф бессознательно разыгрывал храброго воина и получал от этого массу удовольствия.

Он сидел, положив легкий дробовик к себе на колени, горделиво, молодцевато, словно ему предстояло сразить врага, выказав при этом чудеса героизма. Он сам того не замечал-он нипочем не признался бы в этом, — но мысленно он рассказывал себе увлекательную повесть:

«…В развороте его могучих плеч чувствовалась небрежная уверенность. Так легко покоились на грозном оружии эти сильные руки, так затуманен думой был Орлиный взор, что подкрадывающийся неприятель не смог бы догадаться, как стремительно вскинет винтовку наш герой, почуяв опасность».

Элверна сидела, картинно выделяясь на золотисто — зеленом фоне болотных камышей. Открыв свою бархатную сумочку, мурлыча «Ах отчего они становятся такими!», она деловито напудрила носик, подкрасила губы, легкими движениями рук откинула с висков и взбила волосы и принялась полировать себе ногти.

Ральф заметил, что Джо поглядывает на нее с раздражением, но сам он вновь растаял: «Все-таки она — занятная штучка!»

И это человек, чей слух еще месяц назад слово «штучка» резануло бы хуже площадной ругани.

Лишайники — черные, серые, оранжевые — складывались на скалах в японские гравюры: миниатюрные мостики, серебристые конусы гор. Впереди, меж стволами деревьев, сверкало озерко. Из-за спины, от болота, исходило дремотное тепло; сквозь камыши тут и там блестели окна стоячей воды. Покачиваясь на ивовом кусте, заливался дрозд; жужжали вокруг дикие пчелы. Все навевало мечтательный покой…