Век Екатерины Великой - София Волгина

На сих словах Петр, вздрогнув, выронил ночной колпак и судорожно сцепил пальцы. Елизавета Петровна, не глядя на племянника, продолжала:

– Во времена императрицы Анны я всегда выказывала ей уважение, подобающее венчанной главе и помазаннице Божией, а сия императрица шутить не любила и сажала в крепость тех, кто уважения ей не оказывал. – Лицо Елизаветы Петровны исказилось, и она встала. – Учти на будущее: я всегда сумею найти способ проучить дерзкого мальчишку.

Великий князь наконец еле слышно промямлил:

– Ужели я какой преступник? Сие всего лишь неудачная шутка…

Шея императрицы от оных слов пошла пятнами.

– Ты вздумал шутить с императрицей, с теткой, коей всем обязан!

Она так разошлась, что не знала уже меры своему гневу, что с ней обыкновенно случалось редко. Рассердившись свыше всякой меры, она наговорила ему много обидных и оскорбительных вещей, выказывая ему свое полное презрение.

Смертельно напуганные, Петр и Екатерина остолбенели. Доселе не приходились им видеть до такой степени разгневанной императрицы. Слезы выступили на глазах Великой княгини.

Заметив их, императрица все еще в запале, сказала:

– То, что я говорю, к вам, княгиня, не относится. Я знаю, что вы не принимали участия в том, до чего он додумался, что вы не подсматривали и делать оного не желали.

– Виноваты, матушка! – паки вырвалось у Екатерины.

Елизавета, услышав ее слова, как отрезвев, замолчала. После чего, резко развернувшись, направилась к двери и удалилась, не сказав более ни слова.

Великий князь в большом смущении пошел к себе, а Екатерина стала молча снимать платье, раздумывая обо всем услышанном. Когда она уже разделась, вошел Великий князь и сказал тоном наполовину смущенным, наполовину насмешливым:

– Хорошо, что ты сообразила сказать «виноваты, матушка!».

– Что ж ты промолчал? Ведь дитя родителям оказывает благодарность покорностью и почтением.

– Да, вестимо. Но у меня все вылетело из головы. Мне казалось, она готова меня убить. К тому же, она вовсе не мать мне, – сказал он пренебрежительно, оттопырив нижнюю губу.

– Она родная и любимая сестра твоей матери, – мягко напомнила ему Екатерина.

Они еще некоторое время перебирали разнос, устроенный им государыней, затем отобедали вдвоем в комнате Екатерины.

Когда Великий князь ушел к себе, княгиня легла в постель и долго еще не могла уснуть, пересматривая в уме события вечера. Екатерина похвалила себя за свою мудрость. Ведь был момент, когда она чуть было не уступила настойчивым предложениям мужа понаблюдать в отверстие. Себе она положила впредь быть крайне осторожной. Уж она бы никогда не позволила кому-то подсмотреть за собой. Она бы нашла, как подобного избежать – по крайней мере, занавесила бы злосчастную дверь, чтоб таковые уродцы, как ее супруг, не имели никакой возможности учинять подлости по отношению к ее особе. Все равно рано или поздно она станет царицей наравне с наследником. Она сумеет так повернуть дело, что вся власть – или хотя бы половина оной – перейдет в ее руки. Вот тогда все увидят, какая она умница. Народ оценит ее по достоинству и полюбит больше, чем внука Великого Петра.

Вскоре после сего случая, 25-го ноября, Великая княгиня с мужем в очередной раз присутствовала при впечатляющем парадном обеде, коим каждый год отмечался день вступления на престол дочери Петра Великого. Таким образом императрица Елизавета Петровна отдавала дань благодарности гвардейцам, приведшим ее на престол.

Великой княгине вдруг пришло в голову: а сумела бы она, Екатерина, отблагодарить тех людей, окажись на месте императрицы Елизаветы?

С удалением медикуса Лестока Екатерина потеряла возможность узнавать, что происходит дома. Но и здесь Господь был к ней снисходителен: из Италии приехала театральная труппа, и один из итальянцев, по фамилии Сакромозо, незаметно подкинул Екатерине письмо от матери. С тех пор он стал ей передавать почту через графа Михаила Воронцова, большого поклонника Франции, где нынче, после смерти мужа, проживала ее мать, герцогиня Иоганна-Елизавета. Некрасивая высылка матери Екатерины и всего круга людей, состоявших с ней в связи, показали Екатерине цену политических интриг, коим Mutter так надеялась обучить дочь. Екатерина давно уяснила для себя, к чему может привести жизнь на грани, когда человек ради наживы легко может предать. Пример Иоганна Лестока, когда-то доверенного приближенного Елизаветы Петровны, а ныне опального, не выходил у нее из головы. Великая княгиня Екатерина Алексеевна продолжала держать себя осторожно и осмотрительно. Первое время новое окружение зело удручало Великую княгиню. Тимофея Евреинова, верного помощника и советчика, изгнали после того, как в гардеробной Великой княгини он поссорился с лакеем, подававшим кофе. Об оном случае было доложено Чоглокову, тот сообщил государыне, и вскоре Евреинов лишился места. Вместо него поставили Василия Григорьевича Шкурина, высокого человека приятной наружности, возрастом чуть более тридцати лет. Поначалу Екатерина Алексеевна его игнорировала, никак не желая видеть его вместо любезного Евреинова. Однако со временем привыкла к нему и даже сблизилась так, что ко дню сорокалетия императрицы Екатерина показала ему только что полученные из Парижа от матери отрезы ткани. Василий Григорьевич пришел в восторг от набивной ткани с золотой нитью. Он любовался ею и цокал языком.

– Надо же, Ваше Высочество, красота каковая! Как токмо люди додумались такое диво соткать, – искренно удивлялся он.

– Сделали сие китайцы, – ответствовала княгиня. – Весьма дорогой материал. Я купила его государыне Елизавете Петровне ко дню рождения. Хочу устроить ей сюрприз, она любит золотые тона. Представляю, каковой красоты платье будет сшито! Думаю, государыня обрадуется подарку. Как ты полагаешь?

– Конечно, Ваше Высочество! Кому может таковое не понравиться? – он паки осторожно потрогал ткань. – Вестимо, платье будет отменное! Сказывают, у государыни-матушки бессчетное количество платьев. К гостям всякий раз выходить в новом изволят…

– Что ж, императрица молода и красива, недаром же мой родной дядя полюбил ее когда-то.

– Красива! Ваша правда, Ваше Высочество.

Шкурин переминался с ноги на ногу, не зная, что уж в таких случаях надобно говорить. Заметив его душевное смятение, Екатерина отпустила его.

Каково же было ее удивление, что сюрприза с тканью не получилось. Елизавета встретила подарок спокойно, будто знала, что именно преподнесет ей невестка.

Екатерина допросила Никитичну. Та о покупке ничего не говорила. Выяснилось, что о сюрпризе государыне поведала гофмейстерина Мария Чоглокова, коей доверил тайну простодушный Шкурин. Или стоит сказать – малодушный? Впервые Великая княгиня разозлилась так сильно. Она вышла в гардеробную, где он обыкновенно находился, и изо всей силы дала ему пощечину, прибавив, что велит его высечь. Сия пощечина была ее первым чисто русским поступком. Можно добавить, что и последним: Екатерина считала недостойным таковое отношение к подчиненным.

– Негодник! – воскликнула она в сердцах. – Как ты мог! Я собиралась сделать достойный подарок! Накопила денег, купила изысканную вещь, и вдруг оказывается, что об оном знает вся дворцовая челядь! Кому я доверяла, кому?

Великая княгиня была не похожа на себя. Она наступала на Шкурина, ее горящие злые глаза буквально скрутили его.

– Чего ты молчишь? Воды в рот набрал? Мне такой слуга не надобен, и не попадайся мне на глаза. Убирайся!

Шкурин при сих словах покачнулся и упал на колени. Протягивая к ней руки, он, заикаясь и коротко всхлипывая, повторял:

– Простите меня, Ваше Высочество, не губите мою семью. Такого никогда более не случится. Никто никогда более не услышит от меня и слова о вас. Я буду самым преданным слугой на всем свете. Прошу, поверьте мне и простите!

Столько горести и чистосердечия было в его словах, а плечи его столь жалко содрогались от беззвучного плача, что сердце Великой княгини сжалось, все ее недовольство улетучилось.

– Встань, – приказала она ему смягчившимся голосом.

Тот с трудом поднялся.

– Я верю тебе, ты никогда более меня не подведешь. Я прослежу за тобой некоторое время. А теперь иди с Богом.

Затем она вышла из гардеробной, оставив его переваривать свалившееся на него счастье.

Тоска разъедала Великую княгиню. Сидя целыми днями в своей половине за беспрерывным чтением, Екатерина ждала хоть каких-то перемен. Хотелось любви, ласки, объятий… Но не было рядом ни одной родной души, коей она могла бы довериться, раскрыть свою душу. Необходимо было быть осторожной и скрывать свое состояние. «Никому не доверять» стало ее девизом, от коего хотелось иногда взвыть. Одиночество – страшное состояние. Слава Богу, что была у нее преданная камер-фрау Владиславова!

Екатерина продолжала развлекать себя охотой. Ей нравилось стрелять, и в теплое время года она организовывала себе охоту на уток. Вставала рано утром, когда еще все спали, садилась с егерем в лодку, подплывала к камышам и метко разряжала свое ружье. Иногда ее сопровождал Василий Шкурин.