Сегодня - позавчера_3 - В Храмов

Архангел кивал головой, оттопырив губы. Чудной.

В воздухе гуще засвистели снаряды. Загрохотали взрывы на наших позициях, земля затряслась. От близкого взрыва на меня кинуло кучу земли. Я втянул голову в плечи, прижался спиной к обшитой жердинами стенке траншеи.

Сейчас бы выслать в тыл немцам лазутчиков найти эти батареи, да подавить. Но, прямо тут лазутчики не пройдут, их надо было рассылать раньше и переправлять в других местах. Поставим заметку в память.

Когда закончился артобстрел, наступила звенящая тишина. Громозека беззвучно разевал рот, что-то кричал. Я потряс головой. Хоть я и открывал рот во время налёта, всё одно оглушило. Только песок теперь на зубах скрипит.

Поставил стререотрубу, снял очки глянул в окуляры. Коробки серых танков и пятнистых Штугов. Цепи серой пехоты. Ганомаги тоже идут в атаку. БТРы в первой линии гонят! Совсем ополоумели нацики! Или наше ПТО в грош не ценят?

Звук стал возвращаться. Но, тут начали долбить наши батареи, кусты разрывов выросли в рядах немцев. Солдаты противника стали передвигаться перебежками, бронетехника пошла зигзагами.

Кактус кричал в трубку рации целеуказания. Остальные - в бойницы наблюдали за немцами. Полкилометра - далеко. 400 метров. Захлопала противотанковая пушка слева и застрочили пулемёты.

Я поморщился - рано. Ну что сделает сорокопятка Штугу с такой дистанции? Только позицию засветит. А им, нацикам клятым, этого и надо. Насколько я помню, противник не кидает Штуги, как танки, в таранные атаки. Не кидал, по крайней мере - сейчас же они в одной линии с танками? Как бы там ни было, но раньше противник Штуги берёг. Использовал их по назначению - как машины арт-поддержки. То есть, со второй линии. Потому потери самоходчики несли меньше, чем танкисты. И опыт боёв, поэтому, имеют огромный. Возможно, те немцы, что сейчас зигзагами ползут к нам в приземистых коробках Штугов, ещё французов с их союзниками заморскими били. И от Бреста до Воронежа дошли. Что им засечь наскоро оборудованную позицию ПТО? А уж стрелять они умеют! В этом и я сам убедиться успел.

- Ложись! - заорал я, опуская стереотрубу. Рядом присели мои соратники.

Быстрая серия разрывов рядом с моим НП и орудие ПТО заткнулось.

- Метко стреляют, гады, - выругался я, выглядывая. Поднятая взрывами пыль на огневой позиции "прощай родины" оседала, показывая перевёрнутое орудие без колеса и тела расчёта.

Я толкнул Гавра, кивнув подбородком на огневую:

- Пошли бойцов проверить - есть ли живые?

Он решил - сам, с двумя егерями, перебежками метнулись на позицию пушкарей. Вижу - есть живые. Бойцы стали возиться - перевязывают, волокут в тыл. А сам Гавр перевернул пушку, осмотрел её. И этим привлёк к себе внимание врага. Пули стали высекать искры из бронещита орудия. Гавр рухнул под орудие, откатился в сторону. Потом пополз ко мне. Ну, ползи-ползи, рождённый летать под белым куполом.

Немецкие танки и САУ подошли на 100-200 метров и ближе не пошли, стали вести огонь с места, изредка передвигаясь. Пехота немцев под прикрытием их огня, подтянулись к ним, залегли.

- Приготовиться! Приготовить гранаты! - закричал я, щёлкая затвором.

- Ориентир..., поправка..., осколочным, залпом... - кричал в трубку Кактус.

Со стороны немцев истерично завизжали свистки. Чудно - свистки!

Немцы поднялись и цепями побежали на нас.

- Огонь! - закричал Кактус.

- Ложись! - закричал я.

Жахнуло, так жахнуло! У меня аж в глазах зарябило.

- Чем ты? - проорал я на ухо Кактуса, опять сплёвывая попавший в рот песок.

- Стошестидесятые! - проорал он мне в ухо.

Я покрутил пальцем у его виска, он довольно оскалил грязное лицо. Торжество в глазах.

Охренел совсем! Миномет, а тем более такого калибра - оружие подавления, площадного воздействия. Очень неточное. Особенно на такой дистанции - из-за реки. А до немцев от нас было метров 100. Одна из мин вполне могла лечь прямо в наш НП. Нас бы всех собрали в одну лопату.

Я выглянул - двор скотобойни!

- Огонь! - заорал я, сам выставил автомат на бруствер, стал отлавливать в прицел уцелевших немцев, стреляя короткими очередями по 2-3 патрона.

Расстреляв патроны, рухнул на дно окопа, извлёк пустой магазин, сунул его в карман разгрузки, достал другой, перевернул его, постучал им по своей каске, выбивая песок, если он там был, вставил магазин в магазиноприёмник, передёрнул затвор. Всё это время смотрел, как Гавр, матерясь, перевязывал колено прямо поверх штанов. Он не был ранен - распорол ногу, когда на коленях бежал по дну окопа, наступил коленом на острый осколок, что неудачно оказался у него под ногой.

- Чё там? - спросил я его.

- Прицел цел, орудие - в порядке. Колесо только оторвало.

- У тебя?

- Ерунда! Обидно только!

- Громозека! За мной! - я вскочил, Гавр и Громозека - тоже. Рванули по окопу к огневой ПТО.

И тут я почувствовал что-то. Что-то было не так. Что-то нехорошее почувствовал. Сходное чувство у меня было тогда, прошлой осенью, когда немец уже целиться мне в сердце, а я, раскоряченный после того, как спрыгнул с танка, с пустыми руками. Чувство острой опасности. Смертельной. И такое же чувство у меня было, когда Кум, ментяра, собирался застрелить меня в спину.

- Атас! - заорал я, развернулся, кинулся на своих спутников сбивая их обоих с ног.

Так в кучу и рухнули. Взорвалось прямо в голове. Наверное, я вырубился на время. Очнулся от того, что кто-то меня толкает в пах. Да больно-то как! Попытался встать, не получается. Будто на меня сверху навалили чего-то. Поднатужился, будто силовую тягу выполняю, пошло дело! Потом легче, легче, а потом кто-то меня схватил за спиной ремень разгрузки и выдернул, отбросил, перевернул, на лицо полилась вода. Я смог открыть глаза.

Блин, нас взрывом засыпало! Бойцы-комсомольцы теперь тащили из земли и деревянной щепы Громозеку и своего командира. Я достал флягу, но она оказалась подозрительно лёгкой. Потому что была дырявая, смятая и пустая. А на корме у меня? Точно, вода! - с облегчением понял я. Быть раненым в корму - позор-то! А я-то думал, что ранен недостойно - мокро на филейной части, решил, что - кровь, а боли - пока не чувствую. Бывает так - о том, что ранен узнаёшь не от боли, а от мокрости крови на коже.

Оба погребённых заживо были живы и даже целы. Только, так же как и я - оглушены.

- Целы? - спросил я.

Они закивали головами с ошалевшими глазами.

- Пошли дальше!

А вот и причина нашего погребения - огромная воронка. И, если бы я не остановил себя и моих соратников - прямо нам на голову бы и упал снаряд. А что самое обидное - наш это был снаряд. Выпущенный красноармейцами из советской корпусной пушки. Такой вот "дружественный" огонь. Недолёт, называется.

Ладно, не до рефлексии. Добрались до огневой. Двое бойцов, что нас откапывали, помогли установить потерявшее колёса орудие на пустые снарядные ящики, выровняли пушку, грубо навели на Штуг, стоящий перед нами вполоборота, и лупящий куда-то левее нас.