Жребий - Стивен Кинг

Хэнк прошел мимо коробки к столу.

— Кшшш! Крысятина!

Крыса спрыгнула со стола и затрусила прочь, за поворот. Руки у Хэнка затряслись, и луч фонарика рывками заскользил с места на место, выхватывая то пыльную бочку, то сосланный сюда письменный стол, сделанный не один десяток лет назад, то кипу старых газет, то… Хэнк судорожно вернул луч фонарика к газетам и, высветив что-то слева от них, шумно втянул воздух. Рубашка… что это, рубашка? Свернутая, как старая тряпка. Дальше лежало то, что могло быть джинсами. И еще… похожее на…

У Хэнка за спиной что-то громко треснуло.

Он поддался панике, швырнул ключи на стол и широким шагом, сбиваясь на бег, двинулся в обратный путь. Проходя мимо коробки, он понял, откуда донесся звук. Одна из алюминиевых лент лопнула и теперь, как палец, указывала зазубринами в низкий потолок.

Спотыкаясь, Хэнк одолел лестницу, захлопнул за собой дверь пристройки (все тело покрылось гусиной кожей, но это он осознает только потом), защелкнул замок и побежал к кабине грузовика. Дышал он судорожно, часто, со свистом, как раненая собака. Как сквозь вату донесся голос Ройяла — тот спрашивал, в чем дело, что там внизу творится. Потом Хэнк погнал грузовик, который на двух колесах с визгом и ревом обогнул угол дома, зарываясь в мягкую землю. Хэнк мчался в сторону города, к конторе Лоренса Крокетта, не сбавляя скорости до самой Брукс-роуд. А потом его так затрясло, что он испугался, как бы не пришлось остановиться.

— Чего там внизу было? — спросил Ройял. — Чего ты увидал?

— Ничего, — ответил Хэнк Питерс. Слово выбралось наружу, разрубленное на слоги клацающими зубами. — Ничего я не видел и видеть больше не хочу. Никогда.

Ларри Крокетт собрался закрыть лавочку и пойти домой, и тут, предварительно постучавшись, опять вошел Хэнк Питерс. Он все еще выглядел испуганным.

— Что-нибудь забыл, Хэнк? — спросил Ларри.

Когда грузчики вернулись из дома Марстена, вид у обоих был такой, словно кто-то крепко ущипнул их за яйца. Ларри выдал каждому по десять долларов сверх обещанного, по две непочатых упаковки «Черной этикетки» и намекнул: не будет ли много лучше, если оба воздержатся от лишней болтовни насчет вечерней загородной прогулки?

— Мне надо вам сказать, — объявил Хэнк на этот раз. — Ничего не поделаешь, Ларри. Я должен.

— Конечно, давай, — сказал Ларри. Он открыл нижний ящик стола, достал бутылку «Джонни Уокера» и плеснул понемножку в пару чашек. — Что у тебя на уме?

Хэнк набрал полный рот виски, скорчил гримасу и проглотил.

— Понес я эти ключи вниз, положить на стол, и смотрю — вроде как одежка. Рубашка и какие-то штаны, что ли… и одна кроссовка. По-моему, кроссовка, Ларри.

Ларри пожал плечами и улыбнулся.

— И что же? — ему казалось, будто в груди покоится большая глыба льда.

— Тот мальчонка, Глик… он был в джинсах. Так в «Леджере» сказано. В джинсах и красной рубашке… пуловере. И в кроссах. Ларри, а ну как…

Ларри продолжал улыбаться, чувствуя, что улыбка примерзла к губам. Хэнк судорожно сглотнул.

— А ну как типы, которые купили дом Марстена и этот магазин, пришпокнули мальчонку Гликов?

Ну вот. Слово было сказано. Хэнк проглотил остававшийся в чашке жидкий огонь.

Ларри, улыбаясь, спросил:

— Может, ты и труп видел?

— Нет… нет. Но…

— Тут бы разобраться полиции, — проговорил Ларри Крокетт.

Он снова наполнил чашку Хэнка, и рука у него ни капли не дрожала. Она была холодной и твердой, как камень в застывшем ручье.

— И я отвез бы тебя прямиком к Паркинсу. Но такая штука… — Он покачал головой. — Может вылезти куча неприятных вещей. К примеру, про вас с той официанткой из «Делла»… Ее Джеки звать, так?

— Чего это вы, черт побери, болтаете? — Лицо Хэнка стало мертвенно-бледным.

— А насчет твоего позорного увольнения они выяснят как штык. Но ты выполняй свой долг, Хэнк. Делай, как считаешь нужным.

— Никакого трупа я не видел, — прошептал Хэнк.

— Вот и хорошо, — улыбаясь, сказал Ларри. — А может, ты и шмоток никаких не видел? Может, это были просто… тряпки.

— Тряпки, — глухо повторил Хэнк Питерс.

— Конечно. Ты же знаешь, что такое старые дома. Какого только хлама там нет! Может, ты видел какую-нибудь старую рубашку или что другое, разорванное на тряпки для уборки?

— Точно, — сказал Хэнк. Он во второй раз осушил стакан. — Хороший у вас способ смотреть на вещи.

Крокетт вынул из заднего кармана бумажник, раскрыл и отсчитал пять десятидолларовых бумажек.

— Это за что?

— В прошлом месяце забыл заплатить тебе за ту работу для Бреннана. Ты давай тормоши меня насчет таких дел, Хэнк. Знаешь ведь, как я все забываю.

— Но вы же…

— Господи, — с улыбкой перебил Ларри, — вот ты можешь сидеть на этом самом месте и что-нибудь мне рассказывать, а наутро я ни слова не вспомню. Вот жалость-то, а?

— Да, — еле слышно отозвался Хэнк. Протянув дрожащую руку, он взял банкноты и запихал в нагрудный карман куртки, словно торопился избавиться от прикосновения к ним. И поднялся, да так поспешно, что чуть не перевернул стул.

— Слушайте, Ларри, мне надо идти. Я… я не… Мне надо идти.

— Прихвати бутылку, — предложил Ларри, но Хэнк уже выходил за дверь. Он не остановился.

Ларри снова сел. И налил себе еще. Руки у него по-прежнему не дрожали. Закрывать свою лавочку он не стал. Он выпил стакан, потом еще. И думал о сделках с дьяволом. Наконец, зазвонил телефон. Ларри взял трубку. Послушал.

— Меры приняты, — сказал Ларри Крокетт.

Послушал. Повесил трубку. И опять наполнил стакан.

Назавтра Хэнк Питерс ни свет ни заря очнулся от сна, в котором огромные крысы выползали из открытой могилы, из могилы, где лежало зеленое сгнившее тело Хьюби Марстена с куском манильской пеньки вокруг шеи.

Питерс лежал, приподнявшись на локтях и тяжело дыша, обнаженный торс блестел от пота, а когда его руки коснулась жена, он не сдержал крика.

Сельскохозяйственный магазин Милта Кроссена располагался на углу, образованном пересечением Джойнтер-авеню и Рэйлроуд-стрит. Когда начинался дождь, и парк делался необитаемым, все старые чудаки отправлялись туда. Долгими зимами они прочно обосновывались в магазине, коротая там день за днем. Когда в своем тридцать девятом (или это был сороковой?) паккарде подъехал Стрейкер, еле моросило. Милт Кроссен с Пэтом Миддлером вели бессвязный разговор о том, когда сбежала девчонка Фредди Оверлока, Джуди: в пятьдесят седьмом, или же в пятьдесят восьмом. Оба сходились на том, что сбежала она с коммивояжером из Ярмута и оба были согласны, что тот и коровьей лепешки не стоил — впрочем, как и сама Джуди, — но дальше этого столковаться не могли.