Эпос хищника. Сборник - Леонид Каганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа сказал, что Виктория может жить в моей комнате, а гулять по всей квартире. Только залезать на столы ей нельзя и нельзя выходить во двор.
– Кошки - животные дикие, - объяснил мне папа, собираясь на службу. - Природа так задумала, чтобы они жили где захотят. Но в нашем веке только человек по-настоящему свободное существо, и только он имеет право жить где захочет.
– Тогда я буду жить под журнальным столиком! - решил я.
– Нет! - сказал папа, завязывая галстук. - Детям под столиком жить нельзя!
– А когда я вырасту, можно будет жить под столиком? - спросил я.
– Нет, взрослые тоже не живут под столами! - рассердился папа и ушел на службу.
* * *Днем папа и мама уходили на службу, а я - в детскую группу. Виктория оставалась дома одна. Обычно она вела себя как положено, но иногда безобразничала. Однажды разбила мамину кружку. Но мама не стала ее ругать.
– Бедняжка, - сказала мама, поглаживая спинку Виктории. - Она сидит целые дни взаперти, конечно, ей скучно.
– Да-с, - кивнул папа задумчиво. - Фактически для нее наш дом - это тюрьма.
– Что такое тюрьма? - удивился я.
– Тюрьма, - объяснил папа, - это такое место, куда запирают непослушных людей, чтобы забрать у них свободу. Они годами не могут выйти из закрытой комнаты и пойти куда им вздумается.
– Давай пойдем куда нам вздумается! - предложил я. - В зоопарк!
– Завтра рабочий день, - возразил папа и посмотрел на часы. - А ну марш в кровать!
* * *В выходные к нам пришли гости. Дядя Антон сказал, что Виктория - это не свобода, а победа, но переименовывать кошечку мы не стали. Родители рано выставили меня из-за стола и уложили в кровать, а сами долго хохотали и звенели рюмками. Я лежал в темноте, но мне не было страшно - рядом на одеяле лежала Виктория, и я гладил ее теплый бок.
Голоса переместились в прихожую, а вскоре хлопнула дверь, и я понял, что дядя Антон и тетя Оля наконец ушли. Мама долго звенела посудой, а папа шаркал по квартире тапочками и наконец заглянул ко мне. Он был веселый и разговорчивый.
– Не спишь? - кивнул он мне, включая ночник.
А затем сел рядом на одеяло, а Викторию взял на руки.
– У-у-у! Зверь! - захихикал папа, лохматя Виктории голову.
Виктория осторожно принюхивалась к его рукам и недовольно фыркала.
– Человек, - начал папа и назидательно поднял палец, - Царь зверей. Как человек захочет - так и будет. Вот.
– Наша Виктория тоже делает что хочет, - возразил я.
– Э нет, брат! - хихикнул папа. - Кошка существо подневольное. Кошка что? Мебель! Человек кошку держит дома! Человек кошку кормит! И делает с ней что захочет. Хочет - призвал к себе, хочет - выгнал вон! - Папа взял Викторию поперек живота и кинул на пол. - Вот, говорят, у нас нет рабства. Так вот же оно, настоящее рабство. Кошачье! - Папа снова хихикнул.
– Что такое рабство? - спросил я.
– Это, брат, ты будешь учить в школе! - ответил папа. - Рабство - это когда у тебя совсем нет свободы. Это когда ты сам себе не хозяин! Когда ты никуда не можешь ни пойти, ни поехать!
Я понял, что папа в хорошем настроении, и наконец решился спросить:
– Папа, а мы можем полететь в поселок на Луну?
– На Луне живут только военные и ученые, - ответил папа. - Иногда туда летают туристы, но у нас никогда не будет таких денег.
– А мы можем поехать в Африку, где слоны?
– Мы можем поехать в Турцию, - сказал папа. - Но в этом году нет денег.
– А в Африку?
– В Африку нужна виза, - сказал папа. - И очень много денег.
– Значит, мы не свободны? - огорчился я.
– Все люди свободны, - сказал папа. - Только надо хорошо учиться и слушаться старших. А когда вырастешь - надо много работать, и тогда будут деньги. А когда будут у тебя деньги - будет страховка, обеспечение, квартира и машина. И тогда будет своя семья и дети. В этом и есть свобода.
Пока он это говорил, папин ремень начал трястись, но папа этого не замечал. Ремень трясся все сильней, и наконец раздалась мелодия. Папа ее услышал, пошарил рукой и вынул мобильник.
– Да, Степан Григорьевич? - сказал папа. - Но ведь завтра выходной, Степан Григорьевич? Хорошо, Степан Григорьевич, я понял.
Он отключил мобильник, повесил его на пояс и поднялся.
– Спать! - скомандовал папа. - У меня завтра рабочий день!
Но прежде чем выйти из комнаты, он присел и погладил Викторию, дремлющую на ковре.
– Это только у кошек нет ни дел, ни забот.
– А я бы хотел быть кошкой, - вздохнул я.
– Мал ты еще, многого не понимаешь… - усмехнулся папа. - Жизнь кошки - это вечная тюрьма. Стена, окно, миска да приказы хозяина. Просто это их счастье, что они сами этого не понимают.
Папа погасил ночник и вышел из комнаты, а я уснул. Мне приснилась огромная рука. Она высунулась из самого большого окна самого большого офиса самого большого города, чтобы почесать за ухом папу, маму и дядю Антона.
19 мая 2003, Москва
СЕМЕЙНАЯ ПРОБЛЕМА
Юле Немировской
Последнее, что я запомнил, - это рев моторов вертолета, ослепительная вспышка и ощущение сырости и холода.
А.,Б.Стругацкие "Извне"Отец разворачивал комок фольги медленно и хмуро, словно специально затягивал паузу. Наконец в воздухе разлился характерный запах сушеного мяса, и на покрытие палубы вывалилась конечность. А за ней еще парочка. Сомнений больше не оставалось - это были руки. Небольшие, белесые, высушенные, с обгрызенными сизыми ноготками. В том месте, где руки обрывались, торчали короткие сухие жилки.
– Господи, что это?! - вырвалось у мамы на высокой телепатической волне.
– А ты считать не умеешь? - мрачно ответил отец, шевельнув своими листьями. - Раз-два-три-четыре-пять. Пятипалечник. Сушеный, измельченный.
– Что это? - испуганно повторила мама. - Это…
– Да! - жестко сказал отец.
Мама долго молчала, низко склонив макушку. Отец с болью заметил, что на ней прибавилось сухих тычинок. Небольшая прозрачная смолинка стекла по маминому стволу и впиталась в грунт горшка.
– Господи! - наконец воскликнула она. - За что нам такое? За что?
– А ты думала, это бывает только где-то в других семьях?
– Вот так растишь всю жизнь, растишь, растишь, удобряешь…
– Хватит стонать! - перебил отец. - Это все ты виновата! И бабка!
– Не смей так о моей маме!
– Да! Бабка его избаловала! А ты ей помогла!
– Я? А ты? Ты занимался ребенком? Ты неделями пропадаешь в своей рубке!
– Я работаю, - отрезал отец. - По-твоему, у штурмана корабля нет обязанностей?
– А я? Я бездельничаю? - взвилась мама. - Ты хоть раз убирался в нашем парнике? Ты только бросаешь свои листья где попало! Прикатываешься из рубки и с порога требуешь удобрений! Убери, ороси, подкорми - это все я делаю в нашей семье!
– Но…
– А я, между прочим, старший лаборант! На мне все анализы и синтез! Я прикатываюсь со смены, у меня отваливаются корни! Но ты - отец! Ты - мужчина! Ты мог бы на него повлиять! Хотя какой ты мужчина…
– Что-о-о?!! - взревел отец на самых низких телепатических волнах.
– То! - крикнула мама. - То самое! Я уже не помню, когда мы последний раз занимались опылением!
– Хватит орать!!! - рявкнул отец что было сил. - Соседи кругом спят!!!
Мама горестно всхлипнула и умолкла. Капельки смолы вовсю катились по ее стволу.
– Зови сына! - сурово приказал отец.
Мама замерла в нерешительности.
– Зови! - повторил отец.
– Что ты собираешься с ним делать? - заволновалась мама.
Отец не ответил. Он подкатился к чулану и вернулся, щелкая ржавым секатором.
– Что ты собираешься делать?! - воскликнула мама. - Отвечай!!!
– Выполю как следует, - буркнул отец.
Мамин горшок взревел, буксанул всеми колесиками и так стремительно рванулся вперед, что на пол упала горсть песка и керамзита.
– Не позволю!!! - взвизгнула мама на самой верхней телепатической волне.
– Отойди! - угрожающе произнес отец.
– Не смей полоть сына!!!
– Я ему сейчас листьев-то пообдеру…
– Изверг!!! Не позволю!!! - Мама расставила хрупкие ветви, загораживая пространство. - Ты его искалечишь!!!
– Он должен запомнить на всю жизнь!!!
– Нет!!!
– Уйди прочь! Я буду говорить со своим сыном как считаю нужным!!!
– Вы чего шумите? - раздался вдруг заспанный голосок.
Мать и отец как по команде развернулись. На пороге теплицы стоял сын. Макушкой он уже был вровень с отцом, хотя ствол его был зеленым и гибким. Только сейчас отец заметил, что в центре надписей и рисунков, покрывающих горшок сына, виднелось изображение растопыренного пятипалечника, обведенного в кружок… "Молодежная мода, молодежная мода, пусть рисует что хочет…" - вспомнил он слова жены.
