Виктория - Лилия Фандеева

Как я буду работать, и опекать вашего мальчика? Теме девять лет. Он быстро поймет, что можно, чего нельзя, чтобы быстрее поправиться. Я не отказываюсь вам помочь, но и профессию я менять не собираюсь. Вы подождите в коридоре, а я поговорю с ребятами.

– Скажите, что вас двоих беспокоит в этой ситуации? – Вика смотрела на Женю, задавая вопрос.

– Папа давно не был таким внимательным и заботливым, как в эту неделю, – говорила Женя, обнимая брата. – Он выставил из дому свою Маргариту. Понимаешь, Вика, для него несвойственно это. Может все дело в болезни Темы?

– Не продолжай, я поняла, о чем ты подумала, – говорила Вика, садясь на диван между братом и сестрой и обнимая их за плечи. – Знаете, ребята, я работала с вашим отцом десять лет назад в одной больнице: он врач, я медсестра. Мы не виделись десять лет и, конечно же, оба изменились, но папа вас не может не любить. Он же ваш папа. Может, он просто осознал, что живет только для себя и решил исправиться? Сама операция для наших докторов не сложная, иначе они отправили вас за границу, и ее делают у нас достаточно успешно. Для паники, Женя, повода нет. Есть еще один положительный момент: болезнь не запущена. Ты, Темка, уснешь и проснешься уже в палате. Главное, как ты настроишься на свое выздоровление. Здесь многое зависит от тебя. Ну, и первое время придется привыкать к ограничениям.

– Вика, ты будешь ко мне приходить? – спросил Артем, заглядывая ей в глаза. – Мне будет не так страшно.

– Я буду приходить к тебе два раза в день. Мы выберем с тобой такое время, когда нам никто не будет мешать, когда у тебя будет мало посетителей.

Операцию провели третьего апреля, переведя Артема из реанимации в палату уже в пятницу.

– Как дела? – спросила Вика. – У тебя сегодня слишком много было посетителей. Я еле дождалась своей очереди. Ты особо не зазнавайся и проси у ребят помощи. Они совсем недавно были на твоем месте и все понимают. Я буду заходить к тебе до смены и после. Договорились? Ты подумай, что тебе принести.

Они не виделись с Даниловым со дня операции, а через шесть дней после нее, он ждал Викторию у выхода.

– Вика, давай посидим в кафе или ресторане, поговорим.

– О чем будем говорить, Алексей Михайлович? У нас с тобой нет общих интересов, знакомых, друзей. Нам нечего вспомнить из прошлого, его у нас почти не было. Ты решил поухаживать за мной?

– У меня нет шанса? У тебя изменились вкусы?

– Ты когда-нибудь имел представление о моих вкусах? Ты даже о них не догадывался. Ты знаешь, какие цветы я люблю? Или ты имел в виду, какие мужчины мне нравятся? Внимательные, а главное не самоуверенные, – говорила она, вспоминая прошлое. – Давай прогуляемся и поговорим, раз тебе этого хочется. Ты знаешь, до того момента, как я тебя случайно встретила у перекрестка, я о тебе и не вспоминала. Чего меня заклинило на последней картине тебя и Светки? Я влюбилась в тебя задолго до того, как ты обратил на меня внимание. Ты обхаживал меня два месяца, рассказывал, как тебе хреново живется, но при этом спал с нелюбимой женой, и, ни в чем не нуждался. А глупая, наивная студентка, училась, работала, даже умудрялась бегать к тебе на свидания, добиралась «к черту на рога», готовила тебе завтраки и обеды на свою скромную зарплату медсестры. Я и сейчас не могу понять: чем ты меня тогда зацепил? Внешне привлекателен, умен, молод. Но я не строила воздушных замков. Ты мне ничего не обещал, я от тебя ничего не требовала. Что ты мне дал за хорошее отношение к тебе? Ты не подарил мне ни разу цветов. Почему? Я действительно была для тебя всего живой куклой для секса? Если меня нельзя было любить, то разве я не была достойна уважения в период нашего короткого романа? Ты можешь считать, что спустя девять лет, я просто воспользовалась тобой. Я не могла это сделать открыто. Мне пришлось бы многое объяснять, а ты все равно бы не понял. Говоря о моих чувствах, которые нельзя сыграть, ты ошибся. Это было не чувство, это было проявление долгого сексуального воздержания, проще говоря, верх взяла физиологическая потребность. А ты опять себе польстил. Сейчас мы с тобой почти в одной «весовой категории», но ты умудрился прийти без цветов. Они не должны были отражать твое отношение лично ко мне, но ты шел на встречу с женщиной. Вы, Алексей Михайлович Данилов, самовлюбленный индюк. Хотите совет? – спросила она, улыбаясь, и продолжала. – Вы научились брать, научитесь отдавать сами, и начните с детей. Мне их жаль. Они, отвыкшие от вашего отцовского внимания, воспринимают его, как предчувствие трагедии. Да, у меня нет своих детей, но я работаю с ними и знаю, о чем говорю. Кроме того, я до десяти лет воспитывалась в полной семье. Я не сирота, как ты всегда считал. Мама погибла, когда мне было девятнадцать, а отец благополучно живет в Америке уже лет двадцать. Не ломайте их. Не любишь – передайте их под опеку своим родителям, отправьте учиться за границу. Не делайте из них бездушных и бессердечных людей. У Вас на это есть еще время. Артем еще ребенок, а Женя понимает очень взрослые вещи. Прощайте, доктор Данилов.

Она развернулась и пошла на стоянку к своей машине. Данилов стоял и смотрел ей в след. Он ни разу не прервал монолог Виктории, да не особо к нему и прислушивался. Он все это о себе слышал и ни один раз. Если, что и задевало его самолюбие, так это именно то, что ни он ее бросил, а она его. А вот ее речь о детях, о его детях, его огорошила. Ни одной его подруге не было никакого дела до его детей. «Она, мало того, что дала мне полную отставку, еще умудрилась ткнуть меня носом в дерьмо, – думал он, салясь в свою машину. – Еще не вечер, Виктория Андреевна. Денег на цветы у меня хватит, как и терпения, и с детьми я справлюсь». Через два дня курьер доставил ей букет цветов, в котором была карточка с извинением. Виктория Андреевна, как и обещала Артему Данилову, заходила к мальчику до начала рабочего дня и после него. Таким образом, она ни разу не столкнулась с родственниками Темы. Данилов взял тайм-аут. Женя позвонила ей по телефону и договорилась с ней