Убийственно жив - Питер Джеймс

Глаза Бишопа забегали, будто он следил за скачущим по ковру насекомым. Грейс проследил за его взглядом, но ничего не увидел.

– Почему переехал? – Бишоп вдруг пристально взглянул на него. – Что вы имеете в виду? Мне было сказано переехать.

Грейс в свой черед нахмурился:

– Кто вам это сказал?

– Ну… полиция. Я думал, вы.

– Не понимаю.

Бишоп экспансивно всплеснул руками, как бы в полном и искреннем изумлении:

– В номер позвонили. Кто-то из ваших сказал, что «Отель дю Вен» осаждают репортеры и поэтому вы меня переводите.

– Как его фамилия?

– М-м-м… не помню. Может быть, Каннинг? Сержант Каннинг…

Грейс взглянул на Брэнсона:

– Знаешь что-нибудь об этом?

– Ничего, – качнул тот головой.

– Вы уверены? Сержант Каннинг?

– Да. По-моему, сержант. Определенно Каннинг.

– Что именно он вам сказал? Постарайтесь точно вспомнить. – Грейс отследил взгляд, вновь метнувшийся влево.

– Что для меня забронирован номер в отеле «Лансдаун-Плейс». Такси будет стоять у служебного входа за кухней. И что я должен спуститься по пожарной лестнице.

Грейс записал в блокнот: «Сержант Каннинг».

– Он звонил на мобильный или в номер?

– В номер, – ответил Бишоп, немного подумав.

Грейс выругался про себя. Трудно проверить и тем более проследить звонок. Коммутатор отеля может засечь время входящего звонка, но не номер.

– В котором часу это было?

– Около половины шестого.

– Вы зарегистрировались в «Лансдаун-Плейс» и ушли. Куда?

– Прогулялся по набережной. – Бишоп вытащил платок, промокнул глаза. – Мы с Кэти любили там гулять. Она часто ходила на пляж. Хорошо плавала. – Он помолчал, выпил воды. – Я должен позвонить детям… Они за границей на каникулах… Я… – Он замкнулся в молчании.

Грейс тоже. В его команде нет сержанта по фамилии Каннинг.

Извинившись, суперинтендент вышел из комнаты и направился по коридору в отдел технической поддержки. Достаточно было пару раз стукнуть по клавишам, чтобы выяснить, что такого офицера нет и во всей суссекской полиции.

43

Вскоре после полуночи Клио в черной шелковой широкой рубашке открыла ему дверь. Рубашка прикрывала ее стройные ноги дюйма на два, не больше. В протянутой руке был высокий стакан с виски «Гленфиддиш» со льдом, наполненный почти до краев. Кроме того, от нее пахло дразнящими мускусными духами, а на губах играла самая пакостная улыбка, какую Рой Грейс когда-нибудь видел на женском лице.

– Ух! Я бы сказал… – начал он, когда она захлопнула дверь и распахнула рубашку, обнажив полные крепкие груди. Больше он ничего сказать не успел.

Не выпуская стакан, она обеими руками обняла его за шею, прижалась влажными губами к губам. Он сразу ощутил во рту кубик льда, пропитанный виски. Перед его глазами плясали ее затуманенные улыбающиеся глаза. Она чуть запрокинула голову – он по-прежнему видел ее не в фокусе – и заметила:

– По-моему, на тебе слишком много одежды!

Сунув ему стакан, Клио принялась жадно расстегивать рубашку, поцеловала в грудь, еще крепче в пупок, с очередным ледяным кубиком во рту. Подняла пылавшие счастьем глаза цвета льда, освещенного солнцем.

– Как ты прекрасен, Рой! Боже мой, как прекрасен…

Он выдохнул, хрустя остатками льда:

– Да ведь и ты сама ничего.

– Только-то? – откликнулась Клио, сосредоточенно расстегивая пряжку ремня, словно от этого зависело спасение мира, резко сдернула брюки.

– Ты одна из самых удивительных, невероятных и потрясающих женщин на этой планете, – уточнил Грейс.

– Значит, на этой планете есть женщины лучше меня?

Одним негодующим движением Клио опустила пальцы в стакан, сунула в рот ледышку, выудила другую и прижала к мошонке.

В ответ из горла Грейса вырвался хриплый выдох. В желудке пылало болезненное наслаждение. Он сбросил с ее плеч шелковую рубашку, впился губами в мягкую шею, а она целиком взяла в рот его член, уткнувшись лицом в курчавые волосы.

Грейс стоял, опьяненный жаркой ночью, духами, прикосновением к ее коже, в глубине души желая остановить это мгновение, немыслимое мгновение чистой беспредельной радости и блаженства, остановить навеки, остаться здесь, смотреть в улыбающиеся глаза, когда душа поет от счастья.

Но где-то рядом находилась тень. Мюнхен. Он отогнал ее. Просто призрак, и все. Просто призрак.

Ему отчаянно нужна эта женщина. Клио. Не только сейчас – на всю жизнь. Он ее обожает. Никогда даже не думал, что может испытывать такую любовь, какую сейчас чувствует. Не смел даже надеяться, что ему выпадет такое чувство после долгих девяти лет одиночества.

Запустив руки в длинные шелковистые волосы, он беззвучно шептал, задыхаясь:

– Клио, Клио, ты такая… немыслимая… изумительная… такая… – и, все еще в пиджаке, в расстегнутой рубашке, с болтавшимися на щиколотках брюками, прижался к ней на пушистом белом ковре, на дубовом полированном полу, вошел глубоко-глубоко, не выпуская из объятий, целуя это неукротимое, вольное существо, состоящее из сплошных контрастов.

Она крепко обхватила его голову, впилась в губы. Он всей своей кожей чувствовал ее шелковистую кожу, невозможно гладкое тело. Иногда она напоминала прекрасную породистую беговую лошадь. А иногда, как сейчас, когда она вдруг оторвала губы и внимательно, напряженно взглянула, – ранимую, беззащитную девочку.

– Ты никогда не причинишь мне боли, Рой? – неожиданно жалобно спросила Клио.

– Никогда.

– Знаешь, что ты потрясающий?

– Мне с тобой не сравняться. – Он снова поцеловал ее.

Она впилась ему в затылок пальцами, сильно, до боли. И настойчиво прошептала:

– Мне хочется, чтобы ты, наконец, посмотрел мне в глаза.

Через какое-то время Грейс проснулся с адской болью в правой руке, заморгал, сбитый с толку, не соображая, где находится. Играет музыка. Знакомая песня Дайдо. Он поднял глаза на прямоугольный стеклянный сосуд, где плавала одинокая золотая рыбка среди руин затонувшего греческого храма.

Марлон?

Нет, аквариум другой. Попробовал шевельнуть рукой, которая омертвела и казалась большим куском студня. Встряхнул – рука затряслась, задрожала. В поле зрения появились светлые лобковые волосы, а потом стакан с виски.

– Хочешь подкрепиться? – Над ним стояла обнаженная Клио.

Он взял стакан здоровой рукой, отхлебнул. Боже, как вкусно. Отставил выпивку, поцеловал голую щиколотку. Она легла, прижалась к нему.

– Ну как, соня?

Рука отчасти ожила. Настолько, чтобы обнять Клио. Они поцеловались.

– Сколько времени? – спросил он.

– Четверть третьего.

– Извини… Я… не думал на тебе засыпать…

Она медленно поцеловала его в оба глаза.

– Ты и не засыпал.

Он видел в слабом фокусе прекрасное лицо, светлые волосы, вдыхал сладкие запахи пота и секса. Снова увидел золотую рыбку, плававшую кругами, не ведая об их присутствии. Увидел горевшие свечи, растения, дикие абстрактные картины на стенах, забитые книгами полки до потолка…

– Хочешь лечь в постель?

– Хорошо бы, – кивнул он.

Попытался встать и только тут сообразил, что по-прежнему полуодет.

Сбросив с себя одежду, одной рукой держа за руку Клио, со стаканом в другой, он с трудом преодолел два пролета узкой крутой деревянной лестницы и под песню Дайдо рухнул на огромную кровать с мягчайшими простынями.

Клио обвилась вокруг него, рука скользнула вниз по животу.

– Большой мальчик спит?

– Почти.

– Ну, как у тебя день прошел? Или тебе хочется спать?

Грейс старался собраться с мыслями. Хороший вопрос. Как прошел день, черт возьми?

Какой день?

День возвращался. По крохам. Экстренный инструктаж в одиннадцать. Никто, кроме него, ничего существенного не сообщил. Брайан Бишоп переехал из «Отеля дю Вен» в «Лансдаун-Плейс», дав очень странное объяснение.

– Возникли осложнения, – сказал он, потираясь носом о правую грудь Клио и целуя сосок. – Ты самая прекрасная женщина в мире. Тебе это кто-нибудь говорил?

– Ты, – усмехнулась она. – Только ты.

– Больше ни у одного мужчины на планете нет вкуса.

Клио поцеловала его в лоб.

– Фактически, как это ни странно звучит из уст потаскушки, я не всех опросила.

Он усмехнулся в ответ:

– Теперь необходимость отпала.

Она вопросительно взглянула на него, перевернулась, подперла кулаком подбородок.

– Да?

– Я скучал по тебе всю неделю.

– Я тоже.

– Сильно?

– Не скажу, чтобы не возомнил о себе.

– Сучка!

Подняв свободную руку, Клио согнула указательный палец, изображая поникший член.

– Не надолго, – предупредил он.

– Отлично.

– Ты совсем испорченная.

– Ты меня заставляешь чувствовать себя испорченной. – Она его поцеловала, чуть-чуть отодвинулась, внимательно вгляделась в лицо. – Мне твоя стрижка нравится.