Брачная ловушка - Дженнифер Пробст

Мэгги закрыла глаза. Вот дерьмо!

Майкл помотал головой и разразился потоком итальянских ругательств. Бормоча себе под нос, он мерил шагами студию, и Мэгги старалась держаться от него подальше, потому что не знала, как сейчас поступить: то ли обнять его и утешить, потому что вид у него был чертовски несчастный, то ли влепить ему пощечину в надежде, что эта процедура его хоть сколько-то образумит.

В конце концов она приняла компромиссное решение.

Она метнулась наперерез стремительно шагавшему Майклу, и он с разгона едва не сбил ее с ног.

— Майкл…

— Что я такого сделал? А? Разве это плохо — запретить ей пойти на пьянку с компанией голых манекенщиков и навеки погубить себя? Мы одна из самых богатых семей в Италии. Она слишком молода! Ее могут похитить и потребовать выкуп. И почему она вела себя не так, как обычно? Она всегда присматривает за детьми Брайана и говорит, что ей это нравится. А теперь ей вдруг захотелось все бросить и шастать по городу, где ее может похитить любой подонок! Нет уж, дудки.

Мэгги поджала губы. Нелепость его высказываний потрясла ее до глубины души, и она едва сдержала порыв покатиться со смеху. Ее всесильный граф на самом деле брюзгливый отец семейства, не желающий смириться с тем, что его сестра ускользает из-под неусыпной опеки. Мэгги в двадцать один год сама распоряжалась своей жизнью, и никому дела не было, с кем она ужинает и ночует ли дома. Она кашлянула в ладонь и изо всех сил постаралась принять серьезный вид.

— Что ж, согласна. На пьянку я бы ее тоже не отпустила.

Майкл прищурился, словно говоря: «Вот только посмей надо мной потешаться».

Мэгги примирительно вскинула руки:

— Я понимаю, сидеть весь субботний вечер с четырьмя буйными племянниками — это потрясающе увлекательно, но девушку пригласил поужинать симпатичный парень, и ей очень хочется пойти. Разве можно ее в этом винить?

— Ты бы ее отпустила? — почто беззвучно спросил Майкл.

— Я бы ее отпустила, но на определенных условиях, — уточнила Мэгги. — Я тоже не настолько хорошо знаю этих ребят, чтобы разрешить Карине встречаться с ними одной. Зато у меня есть близкая подруга, которая может к ним присоединиться. Ее дочь — ровесница Карины, и думаю, они легко найдут общий язык. Я бываю у Сьерры всякий раз, когда прилетаю в Милан. Она из тех людей, которым я доверяю. Не знаю, свободна ли она сегодня, но могу позвонить. Она могла бы сопровождать Карину, а после ужина отвезти ее домой. Если Сьерра сегодня занята, я всецело соглашусь с тобой: Карину нельзя отпускать одну… Но по крайней мере ты покажешь ей, что пытаешься найти компромисс.

— И как только у мамы получается не выходить из себя? — чуть ли не застонал Майкл. — Карина всегда такая спокойная, сдержанная. Что с ней происходит? Почему она не хочет слушаться?

Мэгги смягчила свой голос:

— Почему ты прилагаешь все усилия, чтобы не дать ей повзрослеть?

Майкл поднял голову. На долю секунды в иссиня-черной глубине его глаз мелькнули боль и страх. Мэгги коснулась ладонью его твердой щеки — ей сейчас нужно было это прикосновение.

— Я обещал, что не подведу. — Он произнес эти слова едва слышным шепотом.

Сердце Мэгги сжалось, но она не отступила, твердо решив докопаться до сути.

— Кому обещал, Майкл?

— Своему отцу. Перед смертью. — Уверенность в себе, которую он всегда излучал, сейчас ощутимо поблекла. — Я в ответе за всю семью. За всех.

И Мэгги с беспощадной ясностью осознала, какое бремя несет он на своих широких плечах. Она и представить себе не могла, что кто-то способен так буквально воспринять чужие слова, но Майкл, похоже, твердо был убежден, что на нем лежит ответственность за любой успех или же провал его семьи. Безмерное напряжение, тяжкий гнет необходимости решать за всех своих родных поражали ее воображение.

Господи, она так долго жила, полагаясь только на себя, что и понятия не имела, как это — принимать нелегкие решения за других. Всякий другой мужчина из тех, кого она знала, в подобной ситуации умыл бы руки и ушел не оглядываясь. Всякий, но только не Майкл. Если кто-то стал частью его жизни, он никогда не оставит этого человека своей заботой.

Нестерпимое желание стать той самой женщиной, которую Майкл будет так страстно оберегать, вспыхнуло в сознании Мэгги, обожгло ее плоть и всколыхнуло душу. Каково это было бы — всецело, всем своим существом принадлежать ему?

От избытка чувств у Мэгги перехватило дыхание. Изысканный пряный мужской аромат дразнил ее обоняние, жар мужского тела, проникая сквозь одежду, обволакивал и обжигал. Отчаянно захотелось расстегнуть его рубашку и провести ладонями по обнаженной плоти, раздвинуть ноги и принять его в себя, чтобы наконец утолить глубинную беспредельную жажду… Вместо этого Мэгги отняла руку, которой касалась Майкла, и отступила. Иногда ей до смерти надоедало спасаться бегством, но, похоже, только это искусство она изучила в совершенстве.

— Если мы не дадим им возможности иногда совершать ошибки, как они научатся не ошибаться? — негромко произнесла она. — Карина тебя обожает. Ей только и нужно, что немножко больше свободы. — Мэгги помолчала. — Твоим родным повезло, что ты опекаешь и оберегаешь их. А теперь… давай-ка я позвоню Сьерре, и станет ясно, сумеем ли мы все исправить.

Она схватила смартфон и быстро набрала номер.

Майкл не сводил глаз с закрытой двери, дожидаясь, когда выйдет сестра. Dios, он заключен в аду, где все демоны женского пола и спасения для него нет. Да, с Венецией было нелегко, но, влюбившись в Доминика, она сразу угомонилась, и Майкл смог вздохнуть спокойно. Конечно, ее решение избрать профессию, не связанную с семейным бизнесом, вызвало нешуточную бурю, и он до сих пор досадует, что сестра так поступила, но это цветочки по сравнению с угрозой, которая нависла над целомудренной чистотой Карины.

Проще всего было с Джульеттой, которую парни не интересовали вовсе. Она стремилась сделать успешную карьеру и доказать, на что способна. Джульетта во многом напоминала ему маму, чья способность сосредоточиться на главном и обостренное деловое чутье по сути и создали «Ла дольче фамилиа». Да, отец сумел превратить семейную пекарню в сеть преуспевающих предприятий, но без маминой прозорливости и напористости он бы этого не добился.

Карина выросла совсем другой. Она всегда была «папиной малышкой» и обладала прозрачной легкостью духа, которая не была свойственна никому из Конте. Карина глубже чувствовала, видела то, чего не замечают другие, и отца тревожила ее способность отдавать безоглядно и без остатка.