Лорс рисует афишу - Ахмет Мальсагов

Грехопадение моториста Дидига

Придя в Дом культуры, Лорс неожиданно столкнулся в прихожей с Тлином.

— Я все хочу у вас спросить: куда ведет эта таинственная лестница? — ткнул заведующий пальцем вверх.

Как хорошо, что распался преферанс! А Дидиг, наверное, привык там читать…

— Там у нас тихая комната для любителей уединенного чтения, — тотчас пришло Лорсу на ум объяснение. — Хотите посмотреть?

Когда Лорс поднимался с Тлином наверх, до него донесся сверху возбужденный голос Дидига. «Дочитался, бедняга. Уже вслух шпарит! Надо предупредить его, что лавочка прикрыта насовсем, а то он до старости будет дежурить».

Лорс открыл дверь и обмер.

За столом сидел с картами в руках взъерошенный Дидиг! С ним играли трое кружковцев. Дидиг, не обращая ни малейшего внимания на вошедших начальников, сердито объяснял партнерам какие-то тонкости преферанса.

— И давно вы тут сидите? — спросил Тлин, увидев полдюжины порожних банок из-под баклажанной икры и батарею пустых лимонадных бутылок.

— Со вчерашнего вечера, — ответил Дидиг. — Пожалуйста, не мешайте. Эта игра требует полной сосредоточенности.

«Вот увидите, он совсем шальной станет, когда проснется!» — вспомнил Лорс пророчество Вадуда.

Допрос (Тлин вел его виртуозно) вскрыл картину пробуждения Дидига к жизни.

…Когда Зинаида Арсеньевна перестала сюда ходить, ему стало жалко трех осиротевших старичков, и он согласился сесть четвертым, поучиться. Освоил он игру так быстро, что как-то за два вечера выиграл у них все деньги. Они обиделись и перестали ходить.

— А жалко! — сокрушенно закончил Дидиг рассказ о своем грехопадении. — Старички были бездарные, но вот эти трое — совсем тупицы, с трудом втолковал я им суть игры.

В глазах Дидига вдруг мелькнула счастливая мысль. Он поднял взор на Лорса, но сразу поскучнел, будто смотрел на Вадуда.

Перевел глаза на Тлина. Этот незнакомец с пылающим взором и высокой аристократической прической показался Дидигу подходящим человеком. И Дидиг, ткнув пальцем в дужку своих очков, пылко предложил Тлину:

— Не хотите пульку сыграть? А кто-нибудь в чайную за икрой сходит! Вы не смейтесь, я сыграю неплохо!

Тлин и не смеялся. Он просто свел губы в сторону, но на этот раз так, что Лорсу показалось: начальник почесывает губами у себя за ухом.

— В нашем клубе картежный притон! Развращение молодежи! — мерно ходил Тлин по своему кабинету.

— Расписаться? — спросил Лорс, доставая шариковую ручку.

Спросил покорно, потому что карты есть карты. Клуб есть клуб. А Тлин есть Тлин — он любит издавать приказы с выговорами.

Поздно ночью Лорс писал Эле:

«Ты помнишь, Эля, как я однажды угостил тебя в «Водопаде» настоящим кофе по-прибалтийски? Чашечка из тонкого фарфора. Поверх горячего напитка — пленка ледяных сливок, налитых с ложечки. За глотком холодных сливок сразу вливается в тебя горькая горячая влага…

…Грубый граненый стакан из мутного стекла. В нем желтенький, едва сладкий чай. Каменистые сухари. Только и радости что чай — из самовара. Так проходят у нас занятия по бонтону. Дарья Петровна старательно записывает все в книжечку. Ватуши на втором же занятии уже начал привставать перед дамой и радостно хлопнул Зинаиду Арсеньевну по плечу: «Не трехай, мамаша, эта музыка мне дается легко!»

И вся эта затея стоила мне всего-навсего строгого выговора».

Зачем бригадиру плясать вприсядку?

— Ты знаешь, что у меня полный контакт с машинисткой культотдела Нюсей? — спросил Петя Лорса таинственно.

— Только с ней? — удивился Лорс.

— Ну хватит. Она мне шепнула, что звонили из города: хотят дать тебе и Володе какие-то грамотки.

— За что?! — не поверил Лорс.

— Передовики! Оказывается, мы чуть ли не больше всех Домов культуры сделали выездов во время жатвы…

Лорс воспрянул духом. Так ничтожно мало сделано в клубе — и то заметили в городе, поощряют!

— Я уезжаю на три дня в пансионат, — объявил Тлин. — Буду писать статью о первом опыте организации социологических исследований в сфере культпросветработы. Проведите плановый вечер передовиков. Но чтобы на уровне! Вы увлеклись одной интеллигенцией. Мы забываем о тех, кто кормит нас, ничего не производящих интеллигентов: вас, его, меня.

Тлин ткнул пальцем в тощую грудь себя, потом в грудь Лорса, Вадуда…

Лорс тотчас начал мучиться совестью: он со стыдом почувствовал себя на земле сущим дармоедом. Вадуд же приосанился и покраснел от гордости: приятно, что ты интеллигент.

…Зал сверкал и был наряден, как никогда. Сельпо открыло в фойе богатый буфет. Здесь сиял начищенный до блеска клубный самовар. Внес его на своих могучих руках Ватуши, и он же имел поручение раздуть в самоваре угли.

Это был вечер «местного значения»: только передовики колхозов и предприятий села Предгорного; из «чужих» персонально пригласили Ивана Матвеевича. Его бригада собрала в минувший сезон опять высокий урожай. Бригадир здоровался со всеми кружковцами за руку как старый знакомый. Любитель чая, он обрадовался самовару.

— Пришлю-ка я вам, ребята, мешок муки! — сказал он Лорсу. — От нашей бригады, за концерты. Напечете из нее хлеба и наделаете себе городских сухарей. За самоваром-то репетиции веселее пойдут…

Народу еще было мало, и Иван Матвеевич засел за самовар. Пробегая мимо фойе, Лорс заметил сквозь стекло, что с бригадиром сидит высокий сухощавый горец с усиками. Да это же, кажется, Али Салманов — дядя Муртаза…

— Чабанский «профессор», — сказал о нем кто-то с уважением в голосе. — Всегда для своей отары лучшие выпаса находит!

Лорсу стало совестно. И от пожара спасал он Салманова, и барана потом у него на новоселье съели, и не знал Лорс, что Али — такая знаменитость.

А вон Дарья Петровна в кругу девушек, рядом с Азой. Орден на груди! Вот так кулинария…

Мелькали везде алые пионерские галстуки — это пришли маленькие школьники во главе с Гошкой поздравить передовиков. После чаепития Иван Матвеевич пустился в пляс с Дарьей Петровной. Всем понравилось, как лихо пляшет бригадир.

«Но почему нигде не мелькают красные повязки дежурных?» — встревожился директор.

— Я же приказал: самых старательных ребят и девушек — дежурными! — гневно зашипел Лорс на Вадуда. — Чтобы встречали гостей, поухаживали за ними!

— Я вам только что хотел доложить: ни один не хочет! Говорят — не можем. А почему, не объясняют. Самые лучшие стали сегодня самые худшие!

— Собери-ка их быстро в репетиционную…

Ребята и девушки стояли перед директором, смущенно перешептывались. И это цвет клубного актива!

— Да что с вами стряслось? — нетерпеливо глянул Лорс на часы. — Вы забыли, кто сегодня будет сидеть на сцене? Ни уважения у вас к таким людям… ни совести!

— При чем тут совесть… — забасил Ватуши. — Давай повязку! Хочешь, даже в парке буду дежурить, Вадуд всегда меня туда сует. И зачем я такой здоровый уродился?

Ватуши взял повязку. Потоптавшись, нерешительно вытянул из кармана кусочек белого картона, подал его Лорсу:

— А насчет вот этой бумажки сам тогда объясняй начальникам… Не люблю я дисциплину нарушать!

Это был пригласительный билет. Надпись по диагонали обозначала, что место Ватуши в… президиуме!

— Чего же ты молчал? — удивился Вадуд, недоверчиво разглядывая билет. — Ты что, тоже передовик, что ли?

— А что, кричать надо: я передовик! — закричала Клава и оглянулась на других, вытаскивая свой билет. — У-у, лицемеры несчастные! И я с вами такая сделалась!

Такой же билетик с надписью по диагонали был у наборщицы Капы. А Липочка — тот всегда делает все, что делает Капа, поэтому он тоже показал такой же билет, улыбаясь во всю свою конопатую рожицу. Вслед за Липочкой, разумеется, Юсуп.

Лорс одного за другим оглядывал своих кружковцев. И чувствовал себя страшно глупо. Но он сразу нашел что сказать:

— Вадуд, здесь только ты и я не передовики! Ватуши, нацепи-ка мне эту свою повязку. Впервые в истории Дома культуры дежурит сам директор. За всех. В вашу честь!

Ему приятно было втайне знать, что он тоже почти передовик, черт возьми! Сегодня на вечере колхозники называли «участником жатвы» и Дом культуры. Может быть, свое обещанное перед дядей интервью он даст именно здесь?

Впервые за свою клубную жизнь Лорс сделал в этот вечер, несмотря на тяжкие обязанности дежурного, еще одно: он танцевал! Вальс играл по этому необыкновенному случаю Володя. А танцевал Лорс с Азой. Он никого и ничего не замечал. Он знал, что в его руке — рука Азы. И еще была у него мысль, весьма кощунственная для культработника: самое великое в клубном деле не потрясающие концерты и гениальные лекции, а просто танец. Если с Азой.