Ересь Хоруса: Омнибус. Том 3 - Дэн Абнетт

На третьем перекрестке в главном коридоре он наткнулся на тела боевых братьев. Их броня была разбита попаданиями своих же масс-реактивных снарядов. Он окинул их незаинтересованным взглядом, выискивая тех, кого он мог знать, но из рот, базировавшихся на борту «Никтона», он ни с кем не сражался вместе. Их знаки отличия и боевые трофеи были ему незнакомы.

В одном из огромных атриумов из лопнувших труб водопадами лились вода, охладитель и отходы. Местами отсутствовала искусственная гравитация, и он был вынужден передвигаться размеренным и неуклюжим шагом, примагнитив подошвы к палубе; в других местах царил холод глубокого космоса, сковывавший слоями льда металл и плоть.

Он шел в сторону кормы, чуть более чем в двух километрах от того места, где спасательные команды Скраивока растаскивали по кускам корпус «Никтона» подобно морским падальщикам, поедающим кита. Там Келлендвар учуял запах свежей крови. Чуть позже он услышал крики.

— Келленкир, — выдохнул он. Он перехватил топор и осторожно двинулся дальше.

Раб не солгал ему. Келленкир обустроил свое логово в самом сердце Великого Склепа.

Реликвии, собранные за два века битв на службе Императору, были сброшены со своих постаментов. Покрытые плесенью лохмотья — все, что осталось от знамен некогда уважаемых врагов. Скелеты и оружие ксеносов были свалены в кучи по углам. Артефакты десятков сокрушенных цивилизаций валялись на полу. Будь то отчаянный вандализм или наказание, которое корабль понес от рук Темных Ангелов — предательство уничтожило значение Склепа как памятного места.

Склеп стал приютом кошмара.

С каждой опорной балки и колонны свисали закованные в цепи тела со следами жестоких пыток. Центральный проход окаймляли безглазые человеческие головы. В воздухе пахло экскрементами, кровью, тухлым мясом и горелой плотью. Чадящие жаровни, факелы и лампады с человеческим жиром заполняли помещение адским светом. Те немногие иллюминаторы, что остались целыми, были открыты — жуткий беззвездный кошмар за ними делал склеп еще более устрашающим.

У стены выстроились в ряд шесть грубо сделанных клеток. Большая их часть пустовала, но две были битком набиты изможденными грязными телами. Блеск их глаз выдавал, что в них еще теплилась жизнь. Так или иначе, они вели себя тихо и неподвижно, стараясь не глядеть в сторону железного стола в центре комнаты.

К нему был прикован раб, державшийся на последнем издыхании — мужчина или женщина, определить было невозможно. Дыхание все еще пузырилось кровью на его безгубом, безглазом лице. Кожа, в которую он ранее был облачен, была аккуратно до неприличия сложена на пустой раме.

Здесь Келлендвар увидел Келленкира за работой. Как и любой Повелитель Ночи, он был повинен не только в зверствах, но и в удовольствии, которое от них получал. Но для них всегда находилась причина, он не мучил людей лишь ради удовольствия: его извращенный разум всегда мог найти оправдание.

Но то, что он увидел в Склепе, было просто абсурдно.

— Брат, — тихо позвал он.

Келленкир ответил, не отрывая взгляда от своей работы. Он был гол, его руки были по локоть в крови, запекшаяся кровь жертв и металлические порты интерфейса поблескивали в свете пламени.

— Я слышал, как ты вошел. Ты всегда отличался тяжелой поступью, Келлендвар.

— Я пришел забрать тебя. «Темный Принц» наконец готов к отбытию. Пора оставить бестолковые пытки и снова взяться за оружие.

— В моем занятии нет ничего бестолкового. Я преподношу этим людям ценный урок.

Он наклонился и запустил пальцы под ребра своей жертвы. Они хрустнули на удивление громко, и очередная игрушка Келленкира, не приходя в сознание, издала два неровных вздоха, и с последним вздохом облегчения ее измученная душа ускользнула в небытие.

— Скраивок все равно отберет твои игрушки, брат. Пойдем со мной.

Келленкир поднял взгляд.

— Зачем? Он убил своих?

— У нас нет ресурсов, как нет никаких гарантий, что нам удастся уйти отсюда. И наконец, нам нужны люди. То, что мы оставили их здесь бороться за выживание означает, что нам достанутся лишь сильнейшие, и они будут безмерно благодарны, если мы их спасем.

— Как благородно!

— Как практично, брат мой, — возразил Келлендвар. — По крайней мере, так бы сказал Тринадцатый.

Он подошел к краю стола, все еще держа топор наготове.

— Мы больше не братья, — произнес Келленкир. — Эта пародия на флот наконец-то развалилась.

— Ты всегда будешь моим братом. Ты и есть мой брат. Мы рождены одной матерью и от одного отца, и слово «брат» значит для нас гораздо больше, чем для остальных.

— Разве? А что вообще значит кровное родство? Ничего. Оно все уже не значит ничего — ни преданность, и уж точно не кровь. Все тлен пред ликом ночи.

Келленкир схватил откинувшуюся голову мертвого раба и одним грубым рывком отделил ее от шеи.

— Отец бы тобой гордился, — саркастически произнес Келлендвар.

— Который из них?

— Лорд Кёрз. Нашего биологического отца ты убил.

Келленкир улыбнулся воспоминанию.

— Да, есть такое. Я мало помню о временах, когда был слабаком. Но это я помню.

— Возвращайся со мной. Разграбим звезды вместе! Мы должны быть там и нести страх тысячам миров!

— Вот как? И как долго продлится эта сказка, когда во главе — шавка вроде Скраивока? Легиона больше нет. То, что от него осталось — лишь новые банды убийц с мертвого Нострамо. Мы не армия. Мы возвращаемся к жизни в тенях, и вот-вот вцепимся друг другу в глотки. Человеческая природа неизменна, неважно, человек ты или Астартес. Мы были глупцами, считая, что все может быть иначе, Келлендвар. Другие Легионы имеют полное право ненавидеть нас.

Келленкир отшвырнул голову, и она с влажным стуком приземлилась на пол.

— Цивилизации не существует. Правосудия не существует. Есть лишь боль и лишения. И страдания. И момент, когда они, наконец, заканчиваются. И это место — отличное тому доказательство, если тебе нужны хоть какие-то доказательства. К чему сопротивляться? Я останусь здесь и положу конец страданиям и пороку.

Келлендвар покачал головой.

— Неизвестно, где сейчас остатки Легиона. Мы можем найти их, присоединиться к ним и продолжить сражаться. — Он немного опустил топор, чтобы показать искренность своих слов. Он знал, что Келленкир был одним из немногих, кто мог победить его в бою один на один.

— Прошу тебя, брат.

— Да кто такой этот Скраивок, чтобы считать, будто мы чем-то лучше, чем остальной Легион? Ночной Призрак мертв. Нет никаких шансов, что он пережил схватку со Львом.

— Мы не знаем, брат.

— В первый раз он почти убил его. Лев — не из тех, кто оставляет работу незаконченной.

Келлендвар скривился. Все шло не по плану. Брат всегда был его полной противоположностью, но никогда еще он не был столь упрям.

— Мы — это все, что у нас осталось. Для нас с тобой всегда все было иначе. Мы не такие как остальные. Даже среди всего этого бардака у нас с тобой осталось братство.

— Ни у кого ничего не осталось. Оно ничего не стоит. — Келленкир поднял подвеску на длинной цепи. — Ты видел раньше такие штуки?

— Нет, — ответил Келлендвар. — А должен был?

Келленкир хохотнул, и рабы в клетке сжались от ужаса.

— Нет. Я думаю, таким как мы это все бессмысленно.

Он бросил вещицу брату, и Келлендвар поймал ее на лету. Цепочка была испачкана в крови. Повелитель Ночи повертел ее в руке.

— Аквила?

— Я нашел нескольких, носивших ее как амулет, — объяснил Келленкир. — А на пятьдесят второй палубе я обнаружил их целое сборище! Они совершили самоубийство. А на стене там была такая же, но побольше.

— И что?

— И что? Ты всегда был тупицей, Келлендвар. Это было собрание верующих, храм! Они поклоняются Императору. Надеются, что он придет и спасет их. Только вообрази это! Представь себе, как в их маленькие хрупкие черепушки медленно проникает мысль, что у них не будет ни жалования, ни выходных, ни отгулов, как в других легионах — лишь бесконечное служение в утробе корабля Восьмого Легиона и, скорее всего — мучительная смерть. Это наша война, а не их, вот они и почитают Императора как бога. Имперские Истины! — глумился он. — Как быстро они забросили их, ощутив вкус надежды!

Келленкир отвернулся к пойманным рабам.

— Надежда — лишь иллюзия, а жизнь — боль! — прокричал он. — И я намереваюсь достичь в ней совершенства!

Он подошел к клеткам и указал на съежившегося несчастного. Человек упал на колени, моля не о пощаде, а о том, чтобы его смерть была быстрой. С жестокой улыбкой Келленкир покачал головой и, махнув рукой, указал пальцем на другого.

— Ты.

Запустив руку в клетку, он мертвой хваткой вцепился во второго раба. Человек завизжал как ребенок, схваченный чудовищем. Остальные даже не пытались ему помочь, а только пытались увернуться от ангела, который превратился в монстра.