Соль земли - Георгий Марков

– Верю я, Артём, что вырастут у Мирона Степановича внуки настоящими земледельцами, – сказал Максим, продолжая осматривать строгое убранство дома Деговых.

– А как же иначе, Максим Матвеич! Нам крестьянское занятие от дедов и прадедов перешло. И любить мы его должны пуще всего на свете. Я сам-то про себя иной раз так думаю: не было б для меня кары большей, чем оторвать от земли. Погиб бы я без крестьянской работы, как рыба на берегу. Ксюша! Ксюша! – вдруг громко позвал Дегов.

В дверях появилась миловидная женщина в ситцевом опрятном платье, в фартуке, повязанная платком. Она поздоровалась с Максимом лёгким наклоном головы и обратилась к Дегову:

– Вы звали меня, папаша?

– Звал, Ксюша. Ладно ли, что мы гостей одними речами потчуем? – добродушно усмехаясь, спросил Дегов.

Максим понял, что Ксюша и есть жена старшего сына Дегова и что порядок и чистота в этом доме созданы её заботливыми руками. «Какая прилежная», – подумал он.

– Проходите, папаша, – сказала она, – всё на столе. – И пригласила Артёма: – Проходите, Артём Матвеич, проходите с товарищем.

– Это, Ксения Платоновна, не товарищ, а мой родной брат – Максим Матвеевич.

– А я сразу поняла, – улыбнулась Ксюша, – что вы не чужие, только спросить постеснялась.

Когда братья сели за стол вместе с Деговым, Максим вспомнил о споре, происходившем во дворе сельсовета.

– Спор этот не новый, Максим Матвеич, – начал рассказывать Дегов. – До колхозной жизни мы с Михайлой Лисицыным были в такой дружбе, что водой не разольёшь. А теперь вот как сойдёмся вместе, так и пошло!.. Я – слово, он – два, я – десять, он – двадцать! Ещё такой человек на свете не живёт, который его мог бы переговорить. Да не слова, а дело красит человека.

– На язык Лисицын остёр, это верно, Мирон Степаныч, а только и дела у него неплохи. Немалую он прибыль даёт колхозу своим промыслом, – сказал Артём.

– Звону больше того, Артём Матвеич. Любит Михайло на кустах таёжную живность подсчитывать. А ей, живности-то, соли на хвост не насыплешь. Орехи и ягоды не уродились, она вспорхнула с дерева – только её и видели. Я и сам охотой пробовал заниматься, да, слава богу, не успела она меня затянуть навечно.

– Недороды, милейший Мирон Степаныч, и в сельском хозяйстве, к сожалению, бывают, – покачал головой Артём.

– Согласен. А только я смотрю на дело, Артём Матвеич, так: если власть над землёй твоя – всегда своё возьмёшь. Вспомни-ка, какая в прошлом году сухая весна была, а я обещал по шесть центнеров семян и по двадцать семь центнеров тресты с гектара снять – и снял!

– Теперь, Мирон Степаныч, дело прошлое, могу сознаться – вся душа у меня за тебя изболелась. Думал я, не вытянешь своего обязательства. Секретарь обкома Ефремов как-то позвонил, спрашивает: «Как Дегов?» – «Шатается, говорю, Иван Фёдорович!»

– Работал до упаду, Артём Матвеич. Сам не спал и другим отдыха не давал. Три раза только прикатывание острорёбрым катком по посевам проводил, чтоб прошёл через сухую корку земли воздух к проросткам.

Дегов, что называется, сел на любимого конька. Он принялся подробно рассказывать братьям о всех трудностях, которые пришлось преодолеть, чтобы наконец получить высокий урожай.

Максим слушал Дегова с большим вниманием. Он слабо представлял, как выращивается лён. Артём хотя и знал технологию льноводства и всё, что пришлось пережить и перечувствовать Дегову, но так любил и почитал его, что слушал рассказ старика с тем наслаждением, с каким слушают любимую песню, если даже её исполняют в сотый раз.

Артём смотрел на Дегова ласковыми внимательными глазами, и сухощавое смуглое лицо его становилось то строгим и сосредоточенным, то задумчивым, то сердитым, то озарялось сдержанной, умной улыбкой.

Пока говорил Дегов, Артём не произнёс ни одного слова, но и без этого, лишь по выражению лица Максим мог понять мысли и чувства, которые владели братом. Когда Дегов закончил свой рассказ, Артём, сидевший напротив Максима, оживлённо заговорил:

– Чем не повесть, Максим? Тут один писатель приезжал из Высокоярска записать рассказы Мирона Степаныча. Обещал в областном альманахе опубликовать. Ждём. Пока что нету.

– Ты бы ему, писателю-то, лучше посоветовал лето на полях вместе с Мироном Степановичем поработать.

– Предлагал. «Не могу, говорит, творческие планы не позволяют». Вот как альманах появится, обяжу всех секретарей партийных организаций читку на полях с колхозниками провести. Пусть опыт перенимают. А тебя, Максим, по-братски прошу заинтересоваться в обкоме моей докладной.

– Докладной? О чём?

– На имя Ефремова докладную записку написал. Ставлю вопрос о подъёме сельского хозяйства Улуюлья. Прошу триста семей переселенцев, опытную льноводческую станцию, одну МТС, льномолотильные и льнотеребильные машины.

– Ещё бы, Артём Матвеич, минеральных удобрений попросить. Хороша для наших земель аммиачная селитра, – вставил Дегов.

– И об этом в докладной есть.

– Насчёт переселенцев и машин – это ты совершенно правильно. А где ты думаешь переселенцев размещать?

– Сначала у меня была мысль разместить их по разным колхозам, а теперь я склоняюсь к тому, чтобы отвести им целиком долину возле Синего озера.

– А не столкнутся здесь интересы сельского хозяйства с интересами охотников и рыбаков?

– Возможно, и столкнутся. Я думаю, победит то, что более жизненно и перспективно. Охотников у нас десятки, а земледельцев – тысячи, – сказал Артём.

– Ну, видишь ли, это решение чисто механическое. – Максим задумался. – А нельзя ли всё увязать?

Проговорили до полуночи. Расставаясь, условились встретиться утром. Дегов пригласил Строговых поехать с ним посмотреть посевы на полях и побеседовать с колхозниками на стане.

Глава девятая

1

Максим сидел в своём кабинете – просторной угловой комнате на третьем этаже здания обкома партии. В раскрытое окно ночной ветерок приносил через десятки уснувших кварталов свежесть полей и запахи молодых трав. Горизонт был подёрнут лёгким багрянцем. Стоял тот час, когда кончалась короткая ночь и начиналось длинное летнее утро.

Взяв в партколлегии «Дело члена ВКП(б) Краюхина Алексея Корнеевича», Максим перечитывал протокол заседания райкома и заявление самого Краюхина.

Прав ли был Краюхин или не прав в оценке возможностей Улуюльского края, гадать было трудно, но пройти мимо его предложений, отмахнуться от них Максим не смог. Читая «Дело Краюхина», он достал из стола ученическую тетрадь, исписанную крупным почерком лесообъездчика Чернышёва, потом вынул из портфеля записи своего отца, наблюдавшего за молодым кедровником, и долго листал их. «Не есть ли это новые проблемы нашего хозяйства, которые рвутся к жизни, ищут выхода?» – думал Максим.

Недавно он вызвал секретаря и продиктовал письмо на имя директора научно-исследовательского института. В письме Строгов просил директора института незамедлительно дать краткую характеристику Улуюльского края, необходимую обкому для решения ряда хозяйственных вопросов.

Вместо краткой характеристики Максиму передали стопку бумаги, прошитую суровой ниткой. На заглавном листе значилось: «Стенограмма заседания учёного совета научно-исследовательского института по вопросу принятия краткой характеристики Улуюльского края в связи с запросом обкома ВКП(б)».

Прочитать стенограмму днём Максиму не удалось. С утра было совещание, потом пришлось принимать посетителей: секретарей райкомов, парторгов и инженеров леспромхозов, работников лесных трестов. В восемь часов вечера открылось заседание бюро обкома, продолжавшееся свыше четырёх часов. Лишь глубокой ночью Максим взялся за стенограмму. Он читал её увлечённо, представляя обстановку, царившую на этом заседании. Стенограмма выглядела так:

«Водомеров. Позвольте считать открытым заседание учёного совета. На повестке дня один вопрос: принятие краткой характеристики Улуюльского края в связи с запросом обкома партии. Пожалуйста, Захар Николаевич, ваше слово.

Великанов. Я не буду касаться истории вопроса, поскольку это совету известно, а сразу оглашу проект нашего ответа обкому партии.

«На ваш запрос о перспективности Улуюльского края институт находит возможным сообщить следующее:

1. В области геологии и полезных ископаемых.

Геологическое строение Улуюльского края изучено недостаточно, но тем не менее имеющиеся данные с полной определённостью дают основание считать это строение крайне однообразным, сложенным из мощных позднейших рыхлых, горизонтально залегающих формаций третичного и четвертичного периодов. Древние породы палеозойской эры на территории Улуюльского края не прослеживаются. Это обстоятельство указывает на то, что, по-видимому, складчатая постель палеозоя погружена на практически недостижимую при настоящем техническом уровне глубину. Следовательно, вопрос о наличии полезных ископаемых обусловлен этой особенностью геологии края и практически может рассматриваться в плане использования полезных ископаемых нерудного характера для строительных целей (глина, пески, краски).