Господин с кошкой - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его бывшая жена работала стоматологом в платной клинике. Он записался к ней на прием. Без жалоб, чисто профилактически. Она долго рассматривала его зубы.
— Хорошая работа, — сказала она.
— Немецкое качество, — сказал он с небольшим акцентом.
— А вы немец? — спросила она.
— Разведчик! — засмеялся он.
— Извините, не люблю разведчиков, — сказала она.
— Как интересно! — засмеялся он еще громче. — А почему?
— В кассу, — сказала она, проставив галочки в карте. — Всего доброго.
Он вернулся в Германию. Оказалось, Марта Киш умерла. Поэтому он переехал в Нойкирхен и теперь каждое воскресенье ходит на кладбище, ухаживает за ее могилой.
Линкор «Минерва»
субботняя поездка к морю.
— Дядя Форд приглашает на пикник, — сказала мать. — Скоро лето кончится, а мы на море не были.
У соседа был старый джип, марки Форд. Поэтому его так звали.
— Чего это он к нам подлаживается? — сказал сын.
— Неплохой человек, — сказала мать. — Полы в кухне поможет перестелить.
— Я сам могу перестелить полы, — сказал сын. Ему было семнадцать, он работал на складе металлолома.
— Вот вместе и поработаете, — сказала мать.
— Правильно, — сказала сестра. Ей было пятнадцать. — Давно пора.
В общем, поехали. Мать с дядей Фордом впереди, брат с сестрой на заднем сиденье. Добрались до моря, потом вдоль берега. Нашли хорошее место. Дождались отлива. Стали ловить крабов. Варили их в котелке на костре. Выпили пива. Потом поставили палатки. Мать и сестра легли в одной, брат и дядя Форд — в другой.
Ночью брат проснулся от того, что с ним рядом укладывается сестра, на место дяди Форда.
— Ты чего? — спросил он.
— Сам не понимаешь как будто, — сказала она.
Брат приподнялся и сел. Вытянул шею. Была сырая темнота и слышно, как шумит море.
— Спать хочу, — сказал брат. — Я спиной повернусь, а ты пригрей меня.
Наутро дядя Форд нашел у самой воды местечко под скалой, где крабы прямо кишели. Подогнал туда свой джип, чтоб накидать в корыто. Подул сильный ветер, скала упала, раздавила джип, и дяде Форду заклинило ноги. Изо всех сил тащили. Нет, не вытащить никак. И бежать некуда: ведь они километров за сто отъехали.
Мать, сестра и брат стояли в стороне и думали.
— Прилив начинается, — сказала сестра. — Надо к нему подойти.
— Вот ты и подойди, — сказала мать, собирая палатку.
— Как будто это я с ним… это самое, — сказала сестра.
— Не груби, — сказала мать.
— Я пойду, — сказал брат и побежал к дяде Форду, который лежал спиной на сыром песке, а ноги были в искореженной машине.
— Да, угораздило, — сказал брат. — Больно?
— Неважно, — сказал дядя Форд. — Я читал одну книжку, про военных моряков. Был такой линкор «Минерва». Попал на мину. Стал тонуть. Переборка упала и придавила матроса. Все бегут спасаться, а он не может.
— Война, страшное дело, — сказал брат. — Я тоже читал что-то типа.
— Там был корабельный священник, — сказал дядя Форд. — Имя-фамилию не помню. Он остался с этим матросом. Там, внизу, в трюме, понимаешь? Не оставил его одного погибать.
— А это правда было? — спросил брат.
— Не в том дело, — сказал дядя Форд. — Иди к своим. Вода поднимается.
— Если во имя господа нашего Иисуса Христа, — брат перекрестился, — я тут останусь, то все равно выплыву. А если нарочно утону, меня зарплаты лишат. В смысле понятно. Мать на пособии, сестра пока учится.
— Иди, иди, — сказал дядя Форд и прокусил себе палец. — Ты добрый.
— Мне вас честно жалко, — сказал брат, отвернулся и быстро пошел к своим.
Дядя Форд не стал смотреть ему вслед. Вода была уже близко, серая пена пополам с водорослями.
Чайка села на него. Попробовала клювом место, где на ноге запеклась кровь. Вторая прилетела.
Аргентина, без косточек
если бы знать
Наташа вернулась из командировки и только вошла в квартиру, как зазвонил телефон. Она по звуку звонка поняла, что из больницы, и схватила трубку, обмирая.
Да, это звонил доктор. Он сказал, что папа явно пошел на поправку: пришел в себя, уже сам глотает и все время спрашивает о ней.
— Удивительно крепкий организм, — сказал доктор.
— Ох, а я так перепугалась, — сказала Наташа. — Я скоро приеду.
— Я сегодня дежурю, — сказал доктор. — Увидимся.
— Да, да… — Она повесила трубку.
Села на диван и поняла, что все эти дни она ждала конца, и заплакала от стыда за это. Поняла, что в командировку уехала специально, чтобы всё случилось без нее, чтобы всё сделала старшая сестра, и брат пусть приехал бы из Праги, ничего, не развалился бы. Потому что у них свои семьи, своя жизнь, а она, любимая, обласканная, избалованная сорокапятилетняя младшенькая, — при папе. Началось, еще когда мама была жива: у папы давление, у папы сердце, папа расстроится. А когда мама умерла — сначала инфаркт, потом еще один, потом санаторий, потом два раза в день прогулки в парке, поездки на дачу, лечебная физкультура, и врачи, врачи, врачи, и как только она придет в гости к подруге или останется на кафедральное чаепитие, тут же телефонный звонок: я как-то неважно себя чувствую.
Она поняла, что все эти дни мечтала стать свободной женщиной. Чтоб, например, пригласить к себе домой мужчину. Кого? А хоть бы папиного доктора. Он давно на нее посматривает. Это он отпустил ее в командировку, сказал, что у папы состояние без динамики, а ей надо развеяться.
Так, так, так. Значит, морс сварить она не успеет. Она выскочила на улицу, забежала в магазин, взяла мандаринов аргентинских нового урожая без косточек, пару бутылок сока, и подняла руку, ловя машину.
В больнице она взлетела на третий этаж и помчалась по коридору, нацепив на лицо счастливую улыбку девочки-доченьки, и врезалась в доктора.
— Он умер, — сказал доктор, взяв ее за плечи.
— Как?! — закричала она. — Вы что?!
— Десять минут назад.
— Это я виновата! — Она залилась слезами. — Зачем я уехала? Не трогайте меня!
По дороге домой она страшно захотела есть, и пить тоже. Но эти мандарины и этот сок — нет, нельзя. В подземном переходе у метро купила слойку и бутылку воды. Сжевала, запила. Потом еще одну.
На полу сидела молодая нищенка с двумя спящими детьми. Она держала картонку: помогите на пропитание.
Наташа подошла и поставила рядом с ней пакет. Нищенка заглянула в него. Ей нужны были деньги, а не соки-фрукты. Ей захотелось запустить мандарином в эту дуру. Но увидела ее исплаканное лицо, опустила глаза и без выражения сказала:
— Дай бог здоровья, дай бог здоровья.
Другая дверь
доктор, доктор, как нам быть?.
— Не спится? — привычно спрашивала жена.
— Да нет, вроде засыпаю, — тоже привычно отвечал он.
Поворачивался на бок, спиной чувствовал теплое дыхание жены, глаза сами закрывались, перед внутренним взором катились лужайки и тропинки, трава и песок, теплая кирпичная стена и холодный кафельный пол коридора, и тройной шаг: два тяжелых топота и одно бессильное шарканье — контролеры привели человека.
Человека заводили в комнату со столом и лампой, снимали наручники. Начальник тюрьмы докладывал прокурору: фамилия, статья, приговор. Прокурор сообщал, что ходатайство отклонено, но есть возможность подписать еще одно прошение. Человек подписывал. На него снова надевали наручники и уводили в другую дверь. За другой дверью стоял исполнитель, он стрелял человеку в затылок. Контролеры подхватывали его и клали на пол, лицом вниз. Исполнитель стрелял второй раз. В полу был бетонный слив. Еще была раковина с краном, на полочке мыло и стопка свежих вафельных полотенец. Контролеры вытирали кровь и заматывали человеку шею. Тут входил он — до этого он сидел рядом с прокурором. Контролеры переворачивали человека на спину. Он проверял пульс и зрачки.
Потом вместе с исполнителем возвращался в комнату. Расписывался в бумаге: смерть констатировал врач такой-то. Прокурор и начальник тюрьмы доставали из сумки водку и закуску. Это было законно, на это полагались специальные деньги. Входили контролеры, на ходу вытирая руки влажным полотенцем. Вшестером они молча выпивали по две-три рюмки, заедали сыром и колбасой. Когда первый раз это было, он сказал «за упокой души», и сам испугался. Но прокурор кивнул, выпил, налил снова, сказал «какой ни есть, а человек» — и они выпили снова. С тех пор всякий раз пили за упокой души, но как звали человека, не говорили, хотя знали.
Так было четырнадцать раз.
Сон снова улетал.
Он тихо переворачивался на спину. Глядел в потолок и думал: он же врач, как же так? Получает за это лишние две недели к отпуску. Плюс тридцать процентов к зарплате. Вернее, получал до отмены смертной казни. Он очень обрадовался, когда вышел указ. Он был против смертной казни, принципиально. А жена была за. Она возмущалась и не понимала, почему он радуется. Она ничего не знала. Он говорил, что работает на ядерном объекте, отсюда и льготы. А сейчас реактор остановили и льготы забрали.