Черный феникс. Африканское сафари - Сергей Кулик

Но, к сожалению, охотники и сказители не попадались. Несколько раз я видел пигмеев в Заире — крохотных, истощенных. Потом в Уганде, близ Форт-Портала, я набрел на две деревни, где пигмеи занимались земледелием: между полуразвалившимися хижинами торчало несколько стволов бананов. Глава семьи, облачившийся по случаю моего приезда в полуистлевший пиджак, просил дать лекарство его сынишке, слепнувшему от трахомы.

Из Форт-Портала я поехал дальше и за рекой Семлики, там, где кончаются дороги и где не знают туристов, вдруг столкнулся с совершенно другим народом — низкорослым, но крепким и сильным, веселым и деловым, разговаривавшим со мной как с равным, прекрасно знавшим лес, который они называли «наш дом».

Вот и теперь с помощью Рубена я вновь встретился с «настоящими» пигмеями, свободными и радостными, незнакомыми с соблазнами цивилизации, живущими своей полнокровной жизнью.

Бросив последний взгляд на деревню, освещенную бликами костра, на котором жарилось мясо, я заснул. Мне снились гориллы, записывавшие свой голос на пленку, и лес, немного напоминавший врубелевского «Пана», даривший пигмеям магнитофоны.

Глава тринадцатая

Будни под пологом сумеречного леса. — Одежду здесь заменяет пучок травы. — Украшения из жуков. — Пигмейские девушки пользуются популярностью. — Обмен — главная форма взаимоотношений с высокорослыми соседями. — Шашлык по-пигмейски. — Тапа — ткань из коры фигового дерева. — Строится дом из веток и листьев. — «Разве можно хорошо делать два дела сразу?»

Утром полумрак экваториального леса обманул меня. Солнце почти не проникало сквозь высокий плотный шатер, образованный огромными кронами деревьев. Тишину нарушали лишь монотонные звуки капель, падавших с деревьев на голую, без подлеска и даже травы, землю. Каждый раз, открывая глаза, я решал, что еще рано, что деревня еще не проснулась, и вновь впадал в полудрему.

Наконец я понял, что яркого освещения здесь не дождаться. Оказалась обманчивой и тишина. Люди уже бодрствовали. Между стволами деревьев я увидел своих вчерашних знакомцев: Мвиру, глубокомысленно державшего в руках магнитофон; разговорчивого Аамили, который с десятком других мужчин чинил лиановые сети; копошившихся у хижин женщин. Аамили щеголял в подаренном мною ярко-красном куске пластика, заменившем ему плащ. Все же остальные пигмеи работали в своей «национальной одежде», сведенной до минимума.

Женщины довольствуются лишь передниками, обильно украшенными зелеными и синими чешуйками крупных жуков, которые тучами слетаются на вечерние костры пигмеев. Наряд замужних пигмеек дополняли ожерелья из ракушек и браслеты из коры с выжженными на ней фигурками животных. Девушки же обходятся даже без передников и разгуливают по деревне в костюме Евы. В ушах у многих продернуты маленькие ветки или свернутые листья.

Когда я наконец вылез из машины и появился в деревне, меня встретили почти как своего. Мвиру осведомился, как я спал и нравится ли мне лес, а затем пригласил разделить с ним утреннюю трапезу. Жена Мвиру умерла несколько лет назад, и все хозяйские дела легли на плечи его младшей дочери, пятнадцатилетней Сейку.

— Ей уже пора замуж, да вот все жалеет оставить меня одного, — говорит старик, нежно глядя на дочку ростом с ребенка, но в остальном внешне совсем взрослую женщину.

— Жених-то есть? — поинтересовался я.

— Женихов хоть отбавляй, но она просится за Кайибу. Он не нашего племени, из хуту. Их женщины часто бесплодны, и парни-хуту охотно берут наших девушек. Выкуп дают неплохой — сорок металлических стрел и дюжину брусков соли. Надо делать свадьбу, — как бы уговаривая самого себя, заключил Мвиру.

Я поинтересовался взаимоотношениями между пигмеями и их высокорослыми соседями — банту. В западной, особенно французской, литературе в последнее время нередко пишут о том, что пигмеи все больше попадают в зависимое положение от банту и делаются чуть ли не их рабами.

— Очень давно в этих местах жили только мы, маленькие люди. Но потом сюда пришли племена хуту, которые сажают растения, а много спустя — скотоводы-тутси. Сначала мы воевали с ними, но потом увидели, что можем прожить и в мире, потому что они не заходили в наш лес, а нашим охотникам нечего было делать среди их полей и пастбищ. Пришельцы давали нам железные стрелы, с которыми лучше шла охота, давали просо и бананы, а мы им — слоновую кость и мед. Это был справедливый обмен. Но потом где-то далеко, за лесом, появились белые и начали собирать с тутси и хуту налоги. Нас они не трогали, потому что лес всегда любил и прятал своих детей. Но белые знали, что тутси и хуту известны наши селения, и стали удерживать налоги за нас с них. Поэтому тутси и хуту начали требовать, чтобы мы больше давали им слоновой кости и меда. Кое-где белые заставляли наших строить дороги и сопровождать сафари через лес. Но это было около городов и больших дорог. У нас же с хуту остались прежние отношения. Они носят на рынки нашу добычу и дают нам все, что мы просим. Когда мы встречаемся, то смеемся над ними, потому что они боятся леса и копаются на своих полях, словно черви. Но мы никогда не ссоримся по-настоящему, — рассказывал Мвиру.

Сейку тем временем накрыла «стол» и предложила нам приняться за еду. На земле были разложены заменяющие тарелки большие листья, а на них — нанизанное на палочки жареное мясо. Рядом, у костра, шипела новая порция пигмейского шашлыка. Каждый кусок мяса был переложен какими-то плодами, выделявшими специфический горько-терпкий сок. Палочки не укреплялись над огнем, а втыкались в землю вертикально вокруг костра. Я не могу сказать, чтобы мясо мне очень понравилось. Но во всяком случае, оно было вполне съедобным.

Наевшись, Мвиру улегся на бок и, тяжело дыша, почти моментально уснул. На добром старческом лице, испещренном морщинами, отражалось состояние блаженства и покоя. Сейку заботливо отодвинула отца подальше от костра, накрыла остатки еды листьями и присоединилась к подругам.

Те тоже покончили со своими кухонными делами и собрались поддеревом, где на двух больших колодах было установлено длинное, выдолбленное из целого ствола корыто. Еще утром, проходя мимо, я заинтересовался им. В корыто была налита вода, где плавали длинные полосы коры фигового дерева, из которого во всей Тропической Африке делают своеобразную растительную ткань — тапу. Это одно из немногих ремесел, знакомых пигмеям. На рынках Бужумбуры, Кигали и Форт-Портала выделанная ими тапа очень ценится, поскольку, как африканцы считают, пигмеи добросовестнее других изготовляют эту ткань.