Экстрим на сером волке - Дарья Донцова

— Дом надо убрать, комнаты запереть, окна помыть, — быстро соврала я. — Лучше, если это сделает уже знакомый человек, чем неизвестно кто. Соня, наверное, проверила Люсю перед тем, как ее к себе на работу брать.

Катя покусала нижнюю губу, потом вытащила из кармана мобильный.

— Пишите.

Глава 20

Домработница взяла трубку моментально.

— Кто там? — по-детски спросила она.

— Вы Люся? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Ага, здрассти.

— Меня зовут Даша.

— Угу.

— Я хорошая знакомая Сони Адашевой.

— Ой!

— В свое время Соня рассказывала мне, какая вы отличная горничная.

— Хи-хи.

— Вы нашли новое место службы?

— Неа.

— Не хотите больше убирать у чужих людей?

— Так я с радостью!

— Могу вам предложить поработать у нас.

— Bay! Куда ехать надо?

— Давайте сначала встретимся на нейтральной территории и побеседуем. Кафе «Апельсинка» подойдет?

— Это где?

— В самом центре, пишите адрес. За два часа доберетесь?

— Мухой долечу, — пообещала Люся. — Уже ботинки нацепила.

В «Апельсинке» редко толчется народ. Похоже, что о наличии во дворе вполне симпатичного заведения знают лишь постоянные посетители, остальные бегут мимо, и не подозревая о том, что чуть поодаль от шумного проспекта имеется уютное местечко, тихое, с хорошей кухней.

Устроившись у окна, я заказала кофе и стала ждать Люсю. Небось просижу тут целый час, пока она найдет «Апельсинку».

Дверь хлопнула, на пороге появилась полненькая, похожая на румяное наливное яблочко девушка. Легкие светлые волосы обрамляли круглощекое личико, полная фигура была облачена в слишком короткую юбку и обтягивающую майку, пухлые руки сжимали слегка облупившуюся белую лаковую сумочку. Из черных босоножек высовывались пальцы без признаков педикюра.

Оказавшись в «Апельсинке», девушка замерла и принялась судорожно оглядываться по сторонам.

— Люся, — помахала я рукой.

— Вы Даша? — спросила девушка, приближаясь к столику.

Я улыбнулась. Похоже, бывшая домработница Сони туго соображает. В кафе в данный момент я одна.

— Садитесь, Люся, хотите кофе? — предложила я.

— Ага, — радостно кивнула она, — я очень люблю сладкое.

Я снова не сумела сдержать улыбку. Про пирожные я не заикалась.

Пока Люся самозабвенно изучала меню, я разглядывала ее, а потом спросила:

— Сколько вам лет?

— Двадцать три.

— У Адашевой долго работали?

— Шестой год пошел.

— Как же вы к ней попали? Насколько я знаю, агентства не связываются с несовершеннолетними.

Люся захихикала.

— Приличную работу через агентство не отыскать, в такое место отправят, что рада не будешь! Хозяйка истеричка, а сам вечно под юбку к горничной лезет.

Нормальные люди по знакомым ищут, только с хорошего места никто не уйдет. Мы с Софьей Зелимхановной душа в душу жили. Ой, мне ее дико жалко! А Катюшу еще больше! Она небось целыми днями плачет. Уж как она свою вторую маму любила! А ваша хозяйка хорошая? Не вредная?

— Моя хозяйка? — удивилась я.

— Ну да! Вы же экономка или старшая горничная, — наивно щебетала Люся. — Сами-то хозяева нанимать никого не ходят.

Я сделала вид, что занята эклером. Богатство свалилось на меня внезапно, усвоить кодекс поведения обеспеченной женщины мне никак не удается. Люся-то права. Наймом прислуги занимается кто угодно, но не сама хозяйка, и уж, конечно, ей не придет в голову сказать будущей горничной: «Меня зовут Даша». Естественно, она назовет свои имя и отчество. Вечно я попадаю впросак! Впрочем, может, оно и лучше, что Люся приняла меня за экономку. На мне простые голубые джинсы, белая маечка и скромные мокасины. Колец и серег я не ношу, а дорогой мобильный, почти раритетный аппарат, выпущенный партией всего в сто экземпляров, лежит в сумочке. Да и не поймет девушка, сколько стоит «раскладушка», подаренная мне Кешей на день рождения. Люся посчитала меня за ровню и, надеюсь, будет со мной откровенна.

— Люся, — начала я.

— Аюшки, — отозвалась девушка и улыбнулась.

— Как вы попали к Адашевой?

— Так я с детства в ихнем доме.

— Не поняла.

Люся проглотила остаток пирожного.

— Мама моя у Адашевых служила. Всю жизнь проработала, а уж потом я ее заменила. Родители у Софьи Зелимхановны замечательные были, Зара, ее сестра, просто чудо. Ой, как их жалко! Мама, правда, у них давно умерла, а вот отец, Зара и остальные в самолете рухнули. Ужас! Я думала, Софья Зелимхановна ума лишится! Во страх-то! А моя мама совсем обезумела.

В больницу попала, еле выжила, такой стресс. Она ж с Адашевыми всю жизнь, ну просто всю! Они ее с собой привезли, когда Зелимхан Хасанович в Москву приехал.

— Адашевы не коренные жители столицы?

— Неа.

— Откуда они приехали?

— Ну.., не знаю.

— Вам мама не рассказывала?

— Не, случайно обронила, что Адашевы из.., ой, и не вспомню откуда. Да мне и без надобности. Зара такая красавица была! Глаз не оторвать. А Анечка, дочка Сони! Просто улет! Она запросто могла фотомоделью стать! И все погибли!

Чем больше тараторила Люся, тем сильней в моей душе крепла появившаяся внезапно уверенность: девушка не могла украсть деньги, она совсем не похожа на воровку.

— Ой, — частила тем временем Люся, — так я по Софье Зелимхановне убиваюсь, не поверите, каждую ночь она мне снится, вся в белом и головой качает.

Я уж и в церковь сбегала, и свечку поставила, но не помогло, мает душу. Только не подумайте, что я хозяйку из-за дома любила.

— Какого? — я окончательно потеряла нить повествования.

— А нам с мамой домик купили, — объяснила Люся, — неподалеку от «Нивы». В свое время Зелимхан Хасанович маме квартиру выбил. Ой, у него такие связи были, все мог, абсолютно, чего хотите в прежние времена доставал. Он мамуле «трешку» устроил и мебель купил, да какую! «Стенку» югославскую, диван с креслами, да еще и кухню, финскую! Bay! Унитаз у нас розовый стоял! Прикиньте! Я, правда, не помню, родилась уже, когда квартира была давно обжита, но мамуся рассказывала, как к ней в первое время соседи бегали на обстановку любоваться. Потом, когда мама заболела, хозяева нас переселили. Квартиру продали, денег добавили, и дом нам достался хороший, да все зря!

Маме уже не помочь!

— Ваша матушка скончалась?

— Не, жива пока, — с тяжелым вздохом сообщила Люся, — только, по мне, лучше умереть, чем так мучиться. Кстати, если вы меня на работу возьмете, то я лишь через неделю смогу выйти, маму одну на целый день оставить нельзя, я сиделку нанять должна, чтоб вечером, если задержусь, она ее накормила.

— У мамы инсульт был?

— Неа, болезнь такая дикая, сама дышать не может, у нее под креслом аппарат есть, электрический. Спасибо, Софья Зелимхановна купила. Он так шипит, и мама дышит. Если сломается, ей конец придет. Ну, может, минут десять-пятнадцать протянет. Все же кое-как, еле-еле она сама вздохнуть способна, но потом конец.

Знаете, как я боюсь! Вдруг мышь провод перегрызет!

— И где именно вы обитаете?

— А в деревне Грызово, — сообщила свой адрес Люся — Грызово?

— Ну да, чего странного? Дом восемнадцать, прямо у леса стоит. Там хорошо, воздух чистый.

— Как зовут матушку?

— Варвара Сергеевна. А сколько ваша хозяйка платить собирается?

Я проигнорировала ее вопрос и задала свой:

— Значит, особняк Адашевой вы хорошо знаете?

— Как свой.

— Моя хозяйка сейчас берет опеку над Катей.

— Ой, классно! Прямо сердце за Катюху изболелось. Ну неужели ей в интернате париться!

— Дом Адашевой следует убрать и законсервировать.

— Ага.

— Не знаете, много там ценностей?

— Полно, — замахала руками Люся. — Ща перечислю. Ну для начала всякие колечки с сережками. Их у Софьи Зелимхановны море: и свои, и от мамы с сестрой оставшиеся. Затем посуда. Несколько сервизов по спецзаказу, один антикварный, его даже трогать не разрешали, в буфете стоит. Картины в комнатах настоящие, столового серебра прорва. Есть два сейфа. В кабинете Зелимхана Хасановича большой, он сейчас пустой, второй у хозяйки в спальне. В нем документы, драгоценности и пятнадцать тысяч долларов, я их в день похорон пересчитала. Еще на тумбочке у Софьи Зелимхановны стоит лампа, нога у нее в виде полочки с книгами сделана, такая прикольная штучка. Если на подставку нажать, томики разъедутся, внутри ящик, в нем денежки на хозяйство схованы. Немного, рублями.

Уж зачем она их там прятала, понятия не имею. В тумбочке бумажка приклеена с кодом и ключ валяется.

Лучше унести все добро, неладно его в доме оставлять!

Я посмотрела в наивное розовощекое личико Люси и твердо поняла: деньги украла не она. В противном случае девушка никогда бы не стала рассказывать о больших суммах, хранящихся в разных местах. Воровка бы заявила:

— Какие тысячи? Ничего не знаю! Мое дело убрать помещение, а чего там у хозяйки есть, понятия не имею.

А Люся словоохотливо сообщила мне о купюрах.