Степень вины - Ричард Паттерсон

Рядом с ним на диване лежал воскресный номер газеты. Заголовок гласил: «Загадка смерти Ренсома не разрешена».

Шарп предвосхитила интервью Марии. Статья явно была ее идеей. Репортер приводил цитаты из ее высказываний, из которых следовало, что она «занята изучением противоречий между показаниями мисс Карелли и фактическими данными»; «озадачена тем, что мисс Карелли неожиданно прекратила давать показания»; «полна решимости добиваться того, чтобы по этому делу об изнасиловании, от которого зависит и ее собственная карьера, проводилось объективное расследование» и что она «очень надеется: общественность не забудет о том, что талантливый человек погиб в их городе». На единственной фотографии, помещенной в газете, был трогательно юный Марк Ренсом.

Пэйджит умудрился поместить в том же номере и свои соображения. «Головоломка с данными исследований и несовпадениями, — отмечал он, — не должна отвлекать нас от главного факта — Мария Карелли была вовлечена в трагедию, у которой нет иной первопричины, кроме попытки изнасилования».

Но это не спасло Марию от тяжелого испытания, в которое ее искусно ввергла Шарп, — ей предстояло либо подробно рассказывать на глазах у телезрителей об обстоятельствах дела, либо откровенно уклониться от этого.

На экране глаза Марии были опущены вниз. Она казалась лишенной голоса и сил.

— Это воспринималось как нечто нереальное, — наконец вымолвила она. — Несколько мгновений мне казалось, что это происходит с кем-то другим. Потом мой ужас обрел осязаемые черты — его дыхание на моем лице, тело, придавившее меня к полу, руки, срывавшие с меня одежду. — Она помолчала, коснулась рукой щеки и тихо закончила: — Шок, когда он ударил меня.

— Он что-нибудь говорил?

— Да. Но я не могу повторить это. Пока не могу. — Она смолкла, потом пробормотала: — Извините. Я даже не могу называть его по имени.

— Вы хотите закончить на этом?

— Нет. — Она медленно покачала головой, но сама, кажется, не была уверена в этом. — Просто прошло так мало времени. Но нет.

Она подняла глаза, глаза умоляли.

— А может быть, и так. Вы правы, и тогда…

— Возможно, это несколько несвоевременно, — вмешался интервьюер, — но я полагал, что вы могли бы дать свой комментарий к некоторым вопросам, в которых, кажется, пытаются разобраться в офисе окружного прокурора.

Лицо Марии застыло на минуту, потом на нем явственно обозначилось замешательство.

— Я даже не знаю, что это за вопросы. Почему они возникли. Он пытался изнасиловать меня…

Она снова смолкла, не закончив фразы.

— Может быть, — съязвил интервьюер, — некоторые вещи оставим пока в покое?

Мария кивнула.

Карло наклонился вперед:

— Что у них происходит?

Пэйджит почувствовал беспокойство:

— Пока не понимаю.

— Окружной прокурор, — продолжал голос, — утверждает, что пуля, убившая Марка Ренсома, пролетела никак не меньше трех футов, тогда как вы заявили, что пистолет выстрелил, когда Ренсом лежал на вас сверху.

Мария, казалось, была изумлена. Пэйджит прошептал Карло:

— Вопросы он получил от окружного прокурора.

На экране Мария уже овладела собой.

— Они, вероятно, не понимают, как быстро все это произошло и как это может ошеломить. — Ее голос снова стал спокоен. — Это длилось секунды. Он бил меня. Мне было больно, и я опасалась за свою жизнь. Когда пистолет выстрелил, он мог отпрянуть назад — я же говорю, все это произошло мгновенно, пуля могла пролететь и несколько дюймов, и больше. Каждую ночь я вспоминаю лишь одно — его смерть, но при этом не могу думать о каких-то расстояниях. Скажу больше — не было случая, который бы так запечатлелся в моем сознании и в то же время так потряс меня, что вспоминается как совершенный сумбур. — Она сделала паузу. — Я не хочу никого обидеть, но порицать человека, как это делают некоторые, за то лишь, что он был до такой степени потрясен, это, по моему мнению, не что иное, как бессердечие.

— Черт возьми! — оживился Карло. — Неплохо сказано.

Пэйджит не отвечал; он слишком хорошо представлял реакцию Шарп на то, что она сейчас видела.

— Кроме того, окружной прокурор считает, что прошло никак не меньше тридцати минут, прежде чем вы позвонили по 911.

Мария покачала головой:

— В тот день я утратила всякое представление о времени. Как я говорила одному из своих друзей, шок лишает способности нормально мыслить, как будто пробираешься по темному дому, который тебе абсолютно незнаком. Лишь одно я уяснила совершенно точно — этот человек мертв. — Мария снова посмотрела в объектив камеры. — Если бы это было не так, я никогда не потеряла бы голову, что бы он ни делал со мной.

— Вы помните, что произошло в эти полчаса?

— Только отдельные фрагменты. — Голос у нее был тихий, недоуменный, как будто ей самой было непонятно все это. — Единственное, что отчетливо помню, — как вышла из шока и позвонила по 911.

Пэйджит почувствовал облегчение:

— Думаю, она проскочила.

Карло обернулся к нему:

— Ты говоришь так, будто считаешь ее виновной.

Пэйджит мысленно обругал себя.

— Нет, она невиновна, — ответил он. — Она прошла испытание. Окружной прокурор устроил ей испытание, и она держалась хорошо.

— Наш источник утверждает, — говорил репортер, — что вы отказались пройти испытание на детекторе лжи.

Пэйджит встал:

— Сука…

Карло обернулся:

— Кто?

— Шарп. — Отец взглянул на него. — Извини. Давай просто смотреть, о'кей?

Повернувшись к экрану, он встретил усталый, но твердый взгляд Марии.

— Как вы знаете, — сказала она, — я начинала свою карьеру юристом. Широко известно, что детекторы лжи не дают верных результатов, поэтому ни один суд, где бы то ни было, не примет во внимание эти результаты. Каждый окружной прокурор страны знает это, и каждый окружной прокурор должен понимать: то, что не может быть использовано в суде, недопустимо использовать во вред чьей-либо репутации. — Она сделала паузу. — Знаете, очень трудно понять, что здесь происходит.

— Я вовсе не собираюсь доказывать, что вы совершили какое-то преступление.

— Хорошо, — твердо произнесла Мария. — Я ведь на самом деле не совершала никакого преступления. Я не порицаю вас за ваши вопросы. Но полагаю, вы должны дать оценку источнику информации и задуматься над тем, каковы его мотивы. — В ее голосе зазвучали нотки неприязни. — Кем бы он ни был.

— Мы всегда стараемся так делать. И один из способов — получить ваши ответы на эти вопросы.

— Понимаю. Я лишь очень огорчена тем, что анонимный источник весьма выборочно приводит факты, чтобы создать превратное представление о том, что так просто и так трагично. — Она помедлила, как будто только сейчас осознавая нелепость ситуации. — Боже мой, неужели кто-то думает, что я хотела всего этого? Неужели кому-то может прийти в голову, что я желала смерти этого человека? Неужели каждая женщина, которую изнасиловали, должна терпеть насмешки из-за того, что стала жертвой, выносить инсинуации по поводу ее попыток дать отпор?

— Не увлекайся, — пробормотал Пэйджит.

— Конечно же, мы так не думаем, — ответил интервьюер. — Задавая вопросы, имеющие непосредственное отношение к гибели Марка Ренсома, мы рисковали задеть вас и многих других. Но, хотя это и очень неприятно, как для нас, так и для вас, было бы неэтично обходить молчанием вопросы, которые были нам предложены.

Мария нахмурилась:

— Я журналист, как и вы. Но я стала жертвой попытки изнасилования. И я знаю, и вы знаете, что наше общество все еще несправедливо к женщинам, ставшим жертвами насилия.

— Согласен. — Интервьюер сделал паузу. — Можно мне, как журналисту, задать вам еще один вопрос?

Внимательно наблюдая за Марией, Пэйджит разгадал выражение ее лица: любой другой увидел бы в нем глубокую задумчивость, он же — предельную настороженность.

— Конечно, — ответила она.

— Как бы вы объяснили то, что один из постояльцев отеля видел из своего окна, как вы опускали шторы в номере Марка Ренсома?

Пэйджит буквально физически почувствовал, как поражена Мария. Он догадывался, что Шарп приберегла этот факт как раз для такого вот момента. Увернись, мысленно внушал он Марии, увернись любым способом.

— А позвольте мне вам задать вопрос, — парировала она. — Не говорил ли окружной прокурор, почему я пошла к Марку Ренсому?

— Так почему же?

— Нет. Я не собираюсь сама отвечать на этот вопрос, хотя мой ответ многое бы объяснил. Но речь идет о репутации и чувствах других людей. — Она помедлила, глядя прямо в объектив. — Попросите ваш источник, пусть он — или она — скажет вам, что они нашли в том номере отеля, и многое станет понятным. Если они откажутся отвечать, тогда вы, по крайней мере, будете знать, что вас просто использовали, и использовали в весьма неблаговидных целях.