Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

– Ну, – отвечает птичка, потупившись куда-то в темный угол гостиной за моей спиной, – я сама виновата, наверно, – неуверенно пожимает плечом. – Нечего было тревожить тебя, когда ты спал. Но эти ужасные следы на коже: синяки и кровоподтеки… Словно кто-то избил тебя или волоком протащил под машиной… – она коротко смотрит на меня и обеспокоенно хмурит лоб, скользит недовольным взглядом по плечам. – В общем, я зашла в комнату, увидела их и не смогла сдержаться, чтобы не подойти и не посмотреть. Тебе это не понравилось, и ты… – Воробышек вздыхает и поднимает подбородок, смотрит мне прямо в глаза. – Ты меня прогнал. Зачем, это тебе лучше знать, Илья.

Конечно, мне лучше знать, права птичка. Воспоминание словно обухом шибает в голову и заставляет сжать руки в кулаки и сузить глаза.

Че-ерт!!! Черт! Я громко чертыхаюсь на себя, отворачиваюсь от девчонки и молча ухожу в ванную. Хлопнув дверью, подставляю тело под холодный душ и закрываю глаза.

«Твою мать, Люков, – ударяю кулаком в кафель. – Твою ж мать!».

Люков уходит, а я вновь опускаюсь на стул, на котором просидела полночи, и подпираю пылающие щеки сжатыми в кулаки ладонями. Утыкаюсь взглядом в ноутбук и пытаюсь вернуть ускользнувшую от меня мысль. Однако глаза не фокусируются на тексте, не ловят знакомые строчки и не следят за сюжетом разворачивающейся на экране передо мной драмы. Они упорно перебегают с ноутбука на деревянную дверь ванной комнаты, отрезавшую от меня парня, и замирают на металлической ручке, каким бы усилием воли, я вновь и вновь не возвращала их обратно.

Что я такого сказала? Чем так рассердила Люкова, что он едва не сжег меня взглядом? Надеюсь, ничего непоправимого? Ох, и глазищи! Агат! Я плохо рассмотрела их в темноте, но блеск заметила, даже сняв очки.

Мое счастье, если он ничего не вспомнит. Не хотелось бы смущать ни Илью, ни себя воспоминаниями о случившемся между нами прошлым вечером инциденте. Я достаточно взрослая девушка, чтобы учесть свою вину в нем и отнести произошедшее в графу «недоразумение». Достаточно вспомнить состояние парня и мое излишне рьяное любопытство. Да и фривольное поведение Ильи, которое исчерпало завод сразу же, едва он понял, что перед ним не одна из его подружек, а надоевшая навязчивая гостья, никак нельзя назвать настойчивым и грубым. Так стоит ли держать на него обиду?

Я все еще сижу и пялюсь на дверь, когда Люков выходит из ванной и проходит мимо меня в спальню. Тут же возвращается, набрасывая на плечи спортивную кофту, задергивая к локтям рукава и щелкая до груди молнией, и шлепает босыми ногами на кухню, не удостоив меня даже взглядом. Я замечаю, как блестит влага на его коже, как она проступает при движении на рельефных мужских бедрах сквозь тонкий трикотаж брюк, и почему-то с сожалением думаю, что понятие «полотенце», видимо, совсем незнакомо ему.

Чуть только я ухожу от крамольных мыслей о сильном мужском теле к тексту романа, вновь возвращаюсь в мир, где охотники Хамура начинают войну с хранителем, а Фред Клептон доверяет матери страшную тайну, как Люков снова отвлекает меня. Он появляется неслышно из кухни, держа в руках парующую чашку, и замирает в проеме двери, опершись плечом о косяк. Долго смотрит на меня, пока я не догадываюсь поднять голову, убрать пальцы с клавиатуры и ответить вниманием на его взгляд.

– Воробышек, – говорит негромко, медленно отведя назад упавшие на лоб влажные волосы. – Кажется, благодаря тебе я начинаю понимать истинное предназначение кухни. Я сделал нам кофе, ты посидишь со мной?

Действительно, из кухни вслед за Люковым ползет потрясающий аромат свежесваренного напитка: крепкий, дурманящий и манящий. Аромат настоящей солнечной арабики и лета, и я неожиданно для себя согласно киваю. Раньше, чем успеваю удивиться переменчивому настроению хозяина квартиры.

– Хорошо, – просто говорю и выхожу из-за стола. Закрываю, сохранив документ, крышку ноутбука и ступаю к Илье.

Люков оделся, и смотреть на него сейчас куда приятнее, чем вчерашним вечером в спальне. Видимо, серьезных повреждений у парня нет, в его теле не чувствуется болезненного напряжения или слабости, он двигается вполне свободно, и от этой мысли мне становится спокойней.

Я останавливаюсь перед Ильей, убираю за ухо упавшие на лицо волосы и, убедившись, что он не собирается отходить в сторону, чтобы пропустить меня в дверной проем, тянусь носом к парующему из его чашки дымку…

– Ммм… Замечательный кофе, – признаюсь, не сдержав довольной улыбки. – Спасибо за предложение, Люков, но… Будем пить напиток по очереди? – поднимаю глаза и ловлю на себе колючий взгляд парня. – Или все же пустишь меня на свою кухню?

Илья молча отступает, а я захожу в комнату, где мягко горит боковой свет, и прохожу к столу. На столе одиноко стоит та самая белая чашка из дорогого чайного набора, купленная нами в супермаркете, – красивая, изящная, с тонкой золотой каймой по ободку и едва заметными розоватыми мотивами лотоса на изогнутых стенках, – и я не могу не удивиться выбору парня: надо же, не такая уж я важная гостья.

Кофе парует, но пирог остается нетронутым, впрочем, как и вся остальная моя готовка. Я с удивлением оглядываю ее и поворачиваюсь к Илье, замершему у двери.

– Люков, ты все еще злишься на меня? – задаю первый пришедший в голову вопрос при виде отсутствия гастрономического интереса с его стороны к моему труду. – Я что-то сделала не так?

Он в свою очередь вскидывает бровь.

– С чего ты взяла, Воробышек? – сдержанно интересуется, прильнув плечом к косяку. – По-моему, – добавляет, проследив за моим растерянным взглядом, скользнувшим по заставленной посудой плите, – ты отлично похозяйничала здесь, впрочем, как и во всей квартире. Я более чем доволен.

– Тогда я не понимаю, – сознаюсь я. – А как же наша договоренность? Мне показалось, ты ничего не ел. Надеюсь, не я причина отсутствия у тебя аппетита? Не все так плохо выходит из-под моих рук, Илья, как ты думаешь.

Люков делает длинный глоток кофе и подходит к столу. Опустив на него чашку, садится на стул и вытягивает перед собой чуть согнутые в коленях босые ноги. Смотрит на меня слегка устало, с непонятной грустной насмешкой в глазах.

– Воробышек, что я думаю о твоих руках, – говорит прохладно, – оставь мне, хорошо? И не смотри так обиженно, девочка, не то я чувствую себя нашкодившим у порога Домовым. Не могу я есть один, зная, что ты тут. Даже деликатесы, выворачивающие нутро наизнанку одним только запахом.

– Но почему? – искренне удивляюсь я. – И почему «зная, что я тут»?.. Послушай, Люков, – расправляю плечи, поправляю очки и сердито сую руку в карман. – Я же сказала, что скоро уйду. Если на этом закончится наш уговор – навсегда. Так зачем назло мне морить себя голодом? Все равно другой возможности рассчитаться с тобой за гостеприимность и помощь в учебе, кроме уборки и готовки, у меня нет. Я даже не знаю, как завтра у меня сложится с работой и смогу ли рассчитывать на аванс. Твое приглашение на кофе, конечно, очень мило и своевременно, но мне было бы куда спокойнее на душе, если бы я, унося от тебя чертежи и реферат, знала, что угодила хотя бы в малом. Это невесело, знаешь ли, чувствовать себя чьей-то должницей.

Излишняя эмоциональность совсем не присуща мне. Я и сама не понимаю, зачем даю ей возможность проступить в словах и появиться в ночной кухне Люкова, но мне действительно немного обидно за себя, и я совершенно не представляю, как мне с ним быть.

На губах парня появляется шальная ухмылка, смысл которой я понять не могу. Отросшие волосы своевольно упали на лоб, и сейчас, когда я хмуро смотрю на него, ругая себя за непрошеные слова, они кажутся непривычно темными из-за впитавшейся в них влаги и приглушенного света. Под стать бровям и ресницам, и темным, растерявшим присущий им холод глазам, колко впившимся в мое лицо.

– Ты чудо, Воробышек, – неожиданно произносит в ответ на мои слова Илья и обхватывает пальцами чашку с остывающим кофе. Не отрывая от меня взгляда, медленно прокручивает ее на гладкой поверхности стола. – Гордое и ершистое. Ты знала об этом?

– Не смешно, Люков, – осторожно замечаю я. – Ни капли.

Он задумчиво ведет плечом и соглашается:

– Мне тоже. Не кипятись, птичка, и не надумывай себе лишнего. Я страшно голоден, запахи пищи в этой кухне сводят меня с ума, но я честно желаю использовать свое право эксплуататора до конца, пока ты в моей квартире. А еще я грязный тип, находящий тайное удовольствие в созерцании девушек, принимающих пищу. Есть в этом что-то, мм… эротичное. Признавайся, Воробышек, ты ведь не ужинала вчера?

– Нет, – отвечаю я, отступая к ряду кухонных шкафов. – В-вообще-то, вчера я собиралась уйти.

– Вот и славно, – наконец отводит от меня взгляд Илья и косится в сторону. – Что это у тебя на плите? – вскидывает любопытную бровь. – Мясо? Тащи все! – разрешает в ответ на мой кивок и добавляет в спину, когда я поворачиваюсь и ступаю за тарелками к посудной стойке, тянусь, привстав на цыпочки к верхней полке шкафа за салфетками: – И себя не забудь подать, Воробышек, под каким-нибудь соусом. Что-то я слишком голоден.