Там, на войне - Теодор Вульфович

Иванов принял игру и даже козырнул с форсом.

— Есть! — И побежал.

Пехотного старшину на передовой может удивить разве что проявление железной воинской дисциплины.

— Это вас вчера на бугре власовцы косили? — спросил я.

— Видел, что ли? — мрачно буркнул старшина.

— Видел.

— А откуда смотрел?

— Ну не из власовских же окопов!.. Из-за сарая, слева от тебя.

— А чего же не подмог?

— Хрен бы я сейчас с тобой здесь разговаривал, если бы подмог. Ты их крупнокалиберный помнишь?.. И задача была другая.

— Разведка, что ли?

Я-то его уже видел, а он меня не знал вовсе и потому был крайне настороже.

— Скажи своему, чтобы он сел на землю. Чего зря торчит?

Старшина гыкнул и жестом усадил на землю своего сопровождающего.

— Сами-то чьи? — спросил он.

— Танкисты.

— Где они, ваши танки?

— А везде…

— Какой день я их не вижу.

— Плохо смотришь.

— То-то мы оба здесь елозим. По мотору в каждой заднице.

Вечные подковырки между танкистами и пехотой. Я переменил тему.

— И это все, что у вас от той роты осталось?

Старшина выразительно промолчал.

— А задача?

Тут он выдохнул и с оттенком безнадежности:

— Атаковать противника, захватить к рассвету эту Коростову. Она, что ли? — Я кивнул. — Деревня вот она (уже стало видно почти всю), а противника, кроме тебя, не видно.

— Опоздали малость. Противник полчаса назад как рванул отсюда. Под натиском наших соединенных сил! — Старшина наконец улыбнулся, Иванов и Тимофей стояли рядом, и он понял, что с нами больше никого нет. — Умотал враг. Железнодорожная станция полностью разбита, так что он мог двинуться только на юг. Я бы посоветовал сейчас, поскорее… Ты вроде мужик толковый?..

— А звание у тебя какое? — на всякий случай спросил старшина.

— Гвардии лейтенант.

— Это хорошо.

— Чего хорошего?.. А за вчерашнюю атаку вам бы следовало всё ценное поотрывать.

Старшина не обиделся.

— Отрывальщиков и без вас хватает. Но пока не отрываются.

Тут я, кажется, перебрал — что было, то было, и не мне их судить, не мне всуе поминать горемычную роту.

— Так вот, отец-старшина, заставь своих поднатужиться, пусть прокричат «ура!» или «ку-ка-ре-ку!». На всякий пожарный прочеши все село — здесь кое-кто из них мог застрять. На кривую не надейтесь, ты их знаешь…

— Еще бы… — подтвердил старшина.

— И валяй донесение: «Село «К» с боем взял! Потери незначительные. Противник в панике удрябывает на юг!»

— Да уж ладно там «в панике!». А вам что, эта деревня не нужна?

— Нам все деревни нужны! Но тебе она сегодня нужнее. И твоему лейтенанту. Он хоть жив?

— Жив, да… — Старшина махнул рукой, видно, не легкую пулю схватил их ротный.

Сейчас он где-нибудь в корчах трясется по ухабам, или буксует в грязи, или уже в полевом госпитале, или…

— Вношу поправку, — заявил я, — сначала отправь донесение, а потом поднимай своих гренадеров в атаку.

— Так и сделаем, — не моргнул старшина.

— Ну будь…

— И вам здравия. Вы теперь куда?

— Через дамбу на ту сторону. Полувзвод вашей пехоты там с пулеметом. Смотри не схлестнись с ним случайно. А я, если успею, предупрежу. Скажу: «Село взял старшина со своими архаровцами». Как фамилия?

— Теплухин.

— Принято. Старшина Теплухин!

Такого оборота я, вообще, не ожидал — уж больно благостно все завершилось, как в сказочке.

Светало нехотя. Тимофей вел нас к дамбе. Я просил обоих «варежку не разевать и глаза держать нараспашку!» — при возвращении назад чаще всего вмазываются в какой-нибудь переплет.

Когда мы уже подошли к крайней хате и Тимофей разговаривал с родителями, раздались поодаль глухие винтовочные выстрелы и послышалось не слишком многоголосое и не больно-то боевое не то «У-у-у!», не то «А-а-а!». Но все равно клич оповещал всех остальных, что еще один населенный пункт полностью освобожден от противника. Но это кто как поймет — в зависимости от сообразительности.

От еды мы отказались, торопились на ту сторону. Но гвардии рядовой Иванов-Пятый снедь от хозяев принял, аккуратно уложенную в торбочку, и пообещал вернуть торбу Тимофею. Его родители нас провожали снова как на фронт и даже облобызали.

— Это вам не наша бабуся. — шепнул мне Иванов. — Полбуханки хлеба, картошка вареная и сало! А у нас там пустота… И два куска сахара осталось.

— Да еще до них дойти надо, — вроде бы пошутил я, но не знал, куда заглянул.

Самого Тимофея родители нагрузили полумешком с веревочными лямками — мука и какие-то другие продукты. Легкий туман затягивал дамбу, пруд, тот берег и всю пойму речушки. А туман — явление тревожное. Даже опытному человеку управиться с этим чувством трудно. Особенно на воде или поблизости от воды. Туман все скрывает и все преувеличивает одновременно. Уж больно много неожиданностей в тумане. Ни справа, ни слева от нашего села, по всей видимости, противник не отходил — может быть, и собирался, но делал это крайне скрытно. И это тоже настораживало.

«Назад! К своим!» — вроде радостного клича… Но это слова. А наяву каждое возвращение оказывалось делом уязвимым. Самые большие потери разведка обычно несла не при переходе туда — тут все вздрючено, подготовлено; не там, в соприкосновении с врагом, где тоже все на пределе человеческих возможностей, а порой и свыше их; а вот возвращение… Задание позади, свои— вон они, рядом — рукой подать, и силы все отданы, ничего не осталось, да и гонор со счетов тоже сбрасывать не стоит — как же! Вот и расслабился, вот и позволил себе «шалтай-болтай. Знай наших!». Тут тебя и настигает противник. И прижимает, и достает до печенки.

Ведь, кроме этого небольшого выступа, весь остальной передний край, по всей видимости, и справа, и слева враг все еще держит. А раз держит, то и не бездействует. Враг нам достался не дурак, и зря его этакой вымуштрованной лапшой изображают. Тогда мы говорили: «Ищи врага, как хлеб в голодуху!» Мы ищем его, а он ищет нас— неусыпно. Туман — это подарок, но подарок обоюдный. Как бы самому в тумане не нарваться да не угодить… Вот он откуда берется — мандраж в тумане. И меня трясло. Как оказалось, не зря.

Мы двигались по отлогому склону дамбы со стороны пруда. Хотя могли бы идти поверху. Я был впереди, Иванов с малой торбой за мной, а замыкал цепочку Тимофей с полумешком на лямках за плечами. Мы не очень таились и не слишком-то высовывались. Прошли уже более половины, когда длинная пулеметная очередь распахала поверхность дамбы. Вот оно! Родное «восвояси!». «Не прыстрылял!» — сука пулеметная! Очень даже хорошо пристрелял он свой «максим».