Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев

Разумеется, протестанты были не в восторге от интермедий, в которых, пусть и в шутливой форме, но их унижали. Неизбежный контраст сопровождал такого рода представления: смеющиеся лица католиков и хмурые, со сдвинутыми бровями, реформатов, затаивших в сердцах ненависть и обиду.

Глава 7

Как, будучи зрячим, быть слепым

В пятницу около одиннадцати часов утра после окончания Королевского Совета, на котором Колиньи вновь поднял вопрос об оказании помощи принцу Оранскому и собственным войскам, застрявшим в Монсе, адмирал отправился домой. Дом стоял на перекрестке улиц Бетизи, Монетной и Тиршап. Король вместе с Беарнцем и Конде остался в Луврском саду играть в мяч.

Каждый день ходил адмирал этим маршрутом — из дома в Лувр: улица Бетизи, потом перекресток с Арбрсек, далее Фосе-Сен-Жертье, затем, обогнув площадь Сен-Жермен Л'Оссеруа, по улице Пти-Бурбон — прямо к Луврским воротам. Теперь все повторялось в обратной последовательности. Какое-то прошение подали ему сегодня утром гугеноты, он вспомнил о нем только сейчас, когда подходил к своеобразному тройному перекрестку, образованному улицами Тизон, Фосе Сен-Жертье и Аверон. Справа от него — площадь перед церковью Сен-Жермен-Л'Оссеруа, и здесь, у бокового крыла церкви, приютился двухэтажный дом каноника Вильмюра, бывшего некогда наставником юного Гиза. И кто бы мог подумать, что на первом этаже этого дома сидит убийца с аркебузой в руках. Момент был удачный, праздничные дни закончились, гугеноты понемногу стали разъезжаться, — самое время претворить в жизнь дерзкий план, королевы Екатерины Медичи и семейства Гизов. Сам каноник отсутствовал, зная, кого он приютил там, внизу.

Чуть больше десятка гугенотов сопровождало адмирала, так было всегда, они никогда не оставляли его одного.

У него развязался шнурок на туфле, он почувствовал это, когда наступил на него другой ногой. Чертыхнувшись, адмирал положил бумагу под мышку и нагнулся. Дальше ждать не было смысла, Морвель прицелился и выстрелил. Хотел — в ногу, но мешала охрана, только руки жертвы были видны сквозь нее да само тело. Рукам и досталось. Одна и та же пуля попала в указательный палец на правой руке, потом ввинтилась в локоть левой да там и застряла.

От неожиданности и резкой боли адмирал вскрикнул и поднялся. Окровавленный палец болтался неизвестно на чем, казалось, его можно было стряхнуть. На другой руке крови было мало, но она безжизненно повисла как плеть.

— Наконец-то они достали меня! — воскликнул Колиньи побледнев и бросив взгляд в сторону дома, где еще витало в воздухе легкое голубое облачко, и куда побежали гугеноты, чтобы схватить убийцу. — Я знал это, ждал и был готов.

— Адмирал! — закричали оставшиеся. — Слава богу, вы живы, мы быстро доставим вас домой. А убийцу найдут! Он поплатится! Они все поплатятся за это!

Тесно сплотившись вокруг вождя, все вместе быстро отправились к нему домой. Послали за Амбруазом Паре, тот отсек ненужный теперь палец, обработал и завязал рану, потом, распоров рукав куртки, полез доставать пулю из кости.

Посланные вдогонку гугеноты, опустив головы, вернулись ни с чем. Убийца оказался проворным. Где-то у черного хода этого самого дома его ждала лошадь. Аркебуза осталась на месте, а ее хозяин исчез так быстро, что его даже не увидели, услышали только торопливый цокот лошадиных копыт, удалявшийся в сторону площади Трех мэрий.

Едва узнав о случившемся, король Наваррский, Конде, Ларошфуко, Телиньи и другие, игравшие в мяч, сразу помчались к дому адмирала. Король же в гневе швырнул на траву ракетку и воскликнул:

— Черт подери! Настанет ли когда-нибудь мир в моем королевстве?! Когда здесь перестанут отравлять и убивать?

Адмирал лежал бледный на подушках и тяжело дышал. Из-под повязок на обеих руках все еще сочилась кровь.

Он повернул голову и поглядел на тех, кто к нему пришел. Первыми были главари, остальные стояли сзади, их было много, прибывали еще, во всех углах дома были гугеноты, и отовсюду раздавались громкие проклятия в адрес убийц и клятвы мщения Гизам, поскольку не сомневались, что это их рук дело.

Генрих Наваррский подошел, присел на стул рядом с раненым:

— Нас, кажется, не обманывали, адмирал, и, сдается мне, за нами началась охота. Сначала моя мать, потом вы, а следующие — я и Конде… Монморанси был прав.

— Кто же охотники? — глухо спросил Колиньи.

— Искать их не надо, кто — и без того ясно. Только слепой да умалишенный может не увидеть и не понять.

— Гизы?

— Не только. Одни они не решатся. Ничто не делается без участия и согласия мадам Екатерины.

Колиньи покачал головой:

— Я верю, в искренность короля и его матери. Это не их рук дело. Король любит меня, называет отцом, его мать всегда доброжелательна ко мне.

— И все же вспомните: нас предостерегали. Сначала герцогиня Ангулемская, потом ее муж, а за ними и остальные.

— Дело рук Гизов. Но я не убивал Франциска, он был моим соратником в итальянских походах. Его сын заблуждается. Как бы там ни было, я прощаю своим врагам…

— Нам надо покинуть Париж, злодеяния на этом не кончатся. Неудача еще больше обозлит врагов.

— Я не оставлю короля, мать сейчас же возьмет его в оборот, и тогда дело помощи Нидерландам пропадет, мы упустим Фландрию и гёзы не дождутся помощи. Нассау и Ла Ну проклянут нашу нерадивость.

— Это ваше последнее слово?

— Раны не опасны, я скоро поправлюсь, и мы продолжим машу борьбу.

— Адмирал, адмирал, уезжайте отсюда, сдалась вам эта война! Вслед за вами уедем мы, здешний воздух вреден, в нем запахи пороха и крови!

— Вы можете уехать, король отпустит вас, а я его не оставлю. Со мной будут мои слуги, король защитит их.

— Разве он смог защитить вас?

— Он накажет виновных, я уверен. Он любит меня и не простит моим врагам.

После полудня король собрался ехать к адмиралу. Его мать не пожелала оставлять их одних: черт знает, до чего они могут там договориться вдвоем — возникнут еще подозрения, как будто их и так не хватает в связи со смертью Жанны Д'Альбре. Заодно она прихватила сиятельных вельмож — злейших врагов адмирала в вопросах веры. Еще одно театрализованное представление, которое Колиньи со свойственными ему чувственностью и простотой принимает за чистую монету.

Карл прослезился у постели адмирала и громогласно поклялся сурово покарать обидчиков «своего отца».

— Эта боль причинена мне, а раны нанесены в сердце Франции! — воскликнул он. — Но я найду убийц, и моя месть будет страшной!

— Искать далеко не надо, — ответил Колиньи, — и так ясно, откуда повеяло дыханием смерти. Вскоре приметы и свидетели скажут об этом.

Беседа принимала щекотливый характер, и Екатерина, для виду несколько раз приложив платок к глазам, предложила королю уйти, дабы дать больному покой.

Немедленно было начато следствие, которое поручили президенту де Ту и советнику Кавеню. Им без особого труда удалось, допросив свидетелей, установить виновных в покушении — семейство Гизов. Лошадь была из их конюшен, на аркебузе стояло клеймо Лотарингского дома. Почуяв неладное, Гиз решил вовремя улизнуть, пока еще не собрали основные улики. Король нехотя отпустил герцога, но пообещал, что немедленно же разыщет его, если установит причастность к покушению. Гиз тут же поспешил убраться, но на полдороге свернул налево и заперся у себя во дворце. Теперь от его лица в качестве защитников выступали мать и дядя. На них он полностью и положился, а сам тем временем, невидимый, но для нужных лиц вполне досягаемый, принялся внедрять в жизнь план, первым и самым деятельным союзником, в реализации которого должна была стать Екатерина Медичи.

Итак, два акта трагедии уже были сыграны: один — с женщиной, другой — с мужчиной. Оставался третий, заключительный. Массовый.

А пока король предоставил улицу Бетизи и часть Монетной для гугенотов, дабы они, собравшись все вместе, чувствовали себя в безопасности.

А на улицах и площадях Парижа, по которым Гиз пробирался к дому, вовсю свирепствовали, кричали, брызгая слюной изо рта, насылали проклятия на противников Христовой веры и призывали обрушить на их головы справедливую кару монахи из близлежащих монастырей и проповедники с амвонов церквей. Так ли уж трудно было им настроить толпу на убийство? Фанатики выполняли чудовищную миссию среди населения, и оно, истово крестясь и молясь Богу, в религиозном угаре, которым заражено было отнюдь не сегодня, клялось беспощадно истреблять гугенотов по первому же знаку, данному церковью или любимцем, защитником истинной веры — Гизом. И молодой герцог понял, что звездный час пробил.

На улицах Парижа повсюду ходили вооруженные толпы гугенотов и кричали о возмездии, которое они свершат сами. Они окружили дворец Гизов и, потрясая оружием, требовали выдать убийцу адмирала, в противном случае они разнесут «рассадник заразы». Ничего не добившись, они отправились к Лувру и там произвели ту же манифестацию с теми же угрозами.