О текущем моменте №2(50), 2006г. - Внутренний СССР

«Дело „Клубок“

— Юрий Николаевич, не кажется ли вам, что между мартом и июнем в Сталине и произошла решающая метаморфоза? Еще не высохли чернила на новой Конституции, как она уже грубейшим образом нарушена: в апреле 1937 года при Совнаркоме СССР созданы сразу три неконституционных органа власти. Комиссия для разрешения вопросов секретного характера, ещё какая-то «хозяйственная» комиссия и Комитет обороны СССР вместо упраздненного Совета по труду и обороне. Во всех трёх случаях одни и те же имена: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Ежов, иногда «разбавленные» ещё двумя-тремя: Микоян, Чубарь Была «пятёрка», стала «семёрка», но не в этом суть. Суть в том, что, отрицая партию, сталинская группа именно через партию узурпировала власть. Вы с этим согласны?

— Конечно. Борьба вступила в последнюю стадию, и то, что произошло в апреле, по всем классическим канонам определяется как дворцовый переворот. «Центристская группа» прекрасно отдавала себе отчёт в том, что, если упустит инициативу, ближайший Пленум ЦК может её просто смести. Закрепившись в центральных органах партии и государства, она сама развернула чистку и перетряску высшего партийного аппарата. Но было бы ошибкой думать, что в «широком руководстве» у сталинистов были одни враги. Кстати, быть сталинистом означало в то время быть сторонником «нового курса», и только в среде высшей партократии [228] это слово звучало с явно негативным оттенком. Хочу остановиться ещё на одной фигуреѕ но тут вы, наверное, подпрыгнете на стуле. Но когда-то и я предположить бы не мог, что прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский был человеком либеральных взглядов.

— Уже и Вышинский либерал?! Да не таким ли людям слово «сталинист» и обязано своим нарицательным смыслом?

— А вы прочитайте протоколы Политбюро тех лет, там есть чему изумиться. В 1935 году, едва став прокурором, Вышинский потребовал пересмотра решения о высылке из Ленинграда так называемых «социально чуждых элементов». После убийства Кирова НКВД [229] «очистил» город от бывших дворян, сенаторов, генералов, интеллигенции — почти 12 тысяч человек были лишены политических и гражданских прав, многие осуждены по надуманным обвинениям. Политбюро, где тон задавала «пятёрка» [230], поддержало протест прокурора. Большинство лишенцев смогли вернуться в Ленинград, с них сняли судимости и обвинения, восстановили в избирательных правах, отдали невыплаченные пенсии. 1936 год: Вышинский добивается отмены судебных приговоров по закону от 7 августа 1932 года — так называемому закону «о трёх колосках», от которого пострадал целый миллион крестьян! За совершенно ерундовое хищение социалистической собственности. Теперь этот миллион крестьян тоже мог участвовать в первых выборах в Верховный Совет. 1937 год: прокурор СССР настоял на пересмотре дел инженеров и техников угольной промышленности и потребовал реабилитации всех, кто проходил по «делу о Промпартии». Тем и другим вернули ордена, звания и, само собой, право избирать и быть избранными [231]. Ну как может серьёзный историк, читая всё это подряд, не прийти к совершенно однозначному выводу, что периоду массовых репрессий предшествовал период либерализации, пусть вынужденной, оправданной борьбой за власть? И тогда уже задаться точным вопросом: что же помешало продолжению этого курса, какая катастрофа его оборвала?

— Верно ли я уловил вашу концепцию: чтобы обеспечить торжество начатой политической реформы, Сталин решил стать «диктатором на час»?

— Было ли подобное намерение у Сталина, можно только гадать. Уже шестьдесят пять лет историки мечтают увидеть одно следственное дело, которое спрятано теперь в архиве ФСБ, потому что в нём — ключ к пониманию того, что произошло между мартом и июнем 1937 года. Однако добраться до него невозможно.

— Дело «Клубок»?

— А вы откуда знаете?

— Я — из вашей книги «Тайны Кремля», из ваших статей. А вот откуда узнали вы, раз это такая архивная тайна?

— Видите ли, периодически наши службы безопасности любят пустить пыль в глаза, дескать, у них от широкой общественности нет никаких тайн. Выпустят архивные документы мизерным тиражом, а потом говорят: ну как же, мы не только рассекретили, но и опубликовали! Так несколько лет назад в Казани вышел сборник «Генрих Григорьевич Ягода. Документы и материалы». Тираж — триста экземпляров. Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы раздобыть один из них. А большинство историков так и остаются в неведении о том, что прецедент рассекречивания «Клубка» всё-таки состоялся. В сборнике приведены протоколы допросов Ягоды, который, будучи главным чекистом, «прозевал» заговор против группы Сталина [232]. Удалось найти и допросы некоторых главных участников заговора, в частности коменданта Кремля Петерсона. Он был задержан в Киеве в апреле 1937-го, и с этого началась волна арестов в армии. Многие имена, обнаружившиеся в заговоре, Сталина буквально потрясли, но особенно сильно — два: Енукидзе и Тухачевского.

— Юрий Николаевич, а не миф ли этот заговор? Может, именно миф и засекречен?

— Скорее тут другая причина. Петерсон, который отвечал за охрану высших лиц государства, знал все помещения Кремля, знал, где обычно встречалась руководящая «пятёрка». В своих показаниях он говорит, что для её ареста ему требовалось не более 10 — 15 человек.

— Когда реально возник этот заговор «Клубок»?

— В 1934 — 1935 годах. Это было реакцией на «новый курс» Сталина, который начался со вступления в Лигу Наций и получил продолжение в разработке новой Конституции страны. И вот что, с моей точки зрения, важно отметить. Это оппозиция нового типа, не имеющая ничего общего со старыми, «идейными»: в ней впервые соединились ортодоксальные коммунисты, «аппаратчики» и военные [233]. Но тут и начинается чисто детективный роман, который нам, историкам, приходится домысливать за героев» (“Комсомольская правда”, 14 ноября 2002 г.).

«— И все-таки, что мы знаем абсолютно достоверно?

— Что 2 июня 1937 года Сталин приехал на расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны СССР. После доклада Ворошилова, который сообщил об аресте Тухачевского, Путны, Корка, Якира, Уборевича и других замешанных в заговоре военачальников, выступил и Сталин. Нет никаких сомнений в том, что «кремлёвский заговор», открывшийся в самый канун июньского Пленума 1937 года, был для Сталина сильнейшим ударом. Он лишился опоры в армии и теперь в дальнейшей борьбе с партийными догматиками [234] мог рассчитывать только на НКВД.

Кровь пошла

— Объясните мне одну загадку, Юрий Николаевич: Сталин ещё в январе 1935-го узнал, что против него сложился разветвлённый партийно-военный заговор, но только в мае 1937-го обрушил на заговорщиков свой гнев. Почти два с половиной года караулить момент для расправы!

— Сталин разъединял участников заговора, а точнее, своих возможных противников. И делал это в административных рамках: назначал в разные места и обязательно под контроль НКВД. Разъединял, чтобы таким образом затруднить их контакты, сломать их игру. И если бы «Клубок» развязался сам по себе, возможно, тем бы дело и кончилось. Но он, к сожалению, не развязался, и Сталин это знал. Когда наступил час главной битвы, решил заблаговременно показать кулак.

— Так это с его стороны был упреждающий удар?

— Да, и не один. Второй упреждающий удар был нанесён по партократии. Смысл предпринятой чистки был совершенно ясен: сбрасывая первый балласт, Сталин давал понять, что реальная власть в его руках и тех, кто окажет сопротивление новому избирательному закону, может постигнуть такая же участь. Короче, тон был задан. И в этот момент, с моей точки зрения, сталинская команда совершила очень серьёзную ошибку.

— Тем, что вызвала огонь на себя?

— Я бы сказал по-другому: тем, что заставила партократию сплотиться.

— В списках подвергнутых остракизму были и первые секретари?

— Четыре человека: Разумов, Шеболдаев, Лаврентьев (Картвелишвили) и Румянцев, которые соответственно представляли Восточно-Сибирский крайком, Курский, Крымский и Западный (Смоленско-Брянский) обкомы партии. Это и были самые заметные фигуры среди 28 лиц, подвергнутых опале. Однако какая конкретная провинность перед партией и страной им инкриминируется, так и не было сказано, мол, разберётся НКВД. В самой аморфности, абстрактности обвинения, которое могло быть предъявлено любому участнику Пленума, и была цель этого превентивного удара на случай, если бы высший партаппарат попытался заблокировать принятие нового избирательного закона.

— И как же аппарат перенёс этот удар?