Алая линия - Яков Свет

– Масло, сорок две бочки кипящего масла, – отозвался король.

– Я полагал бы, ваше высочество, – обратился к королеве кардинал, – что следовало бы как можно скорее направить к Гарсила-со гонца с новыми инструкциями.

– Да, да, как можно скорее, – встрепенулся король. – Мы пошлем гонца сегодня, нельзя терять ни минуты.

– Святая истина, – отозвалась королева. – Только я думаю – и вы, мой супруг, вероятно, со мной согласитесь, – что гонца отправлять в Рим бесполезно. Наш благородный посол способен, любого противника выбить из седла на рыцарском турнире, но в поединке с папой он будет снова повержен в прах. В Италию поедете вы, ваше высокопреосвященство. И Барселону вы покинете завтра.

– Но, ваше высочество, – нарушая все правила этикета, воскликнул кардинал, – могу ли я, в мои годы!..

– Можете! Повторяю: вы отправитесь завтра. И не прямо в Рим. По дороге вы навестите неаполитанского короля. А папе вы скажете, что заезжали в Неаполь, чтобы освежить в памяти старого короля Ферранте историю с договором, который его святейшество недавно заключил с врагами этого государя. Намекните святому отцу, что от Неаполя до Рима войско короля Ферранте может дойти за три дня, и папа станет мягче воска. Адмирал советует провести новую линию в ста лигах[6] к западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Запомните: в ста лигах. И эти сто лиг должны быть вписаны в новую буллу. А вы, ваше преосвященство, обязаны получить ее любой ценой.

– Беда, однако, в том, – изрек король, – что папские канцелярии буллу «Среди прочих» разослали по всему свету, и ее скоро получит наш кузен Жуан. От него не укроется, что мы отрядили кардинала Мендосу в Рим, чтобы вырвать у папы новую буллу. Поэтому надо спрятать концы в воду. Пусть Рим на новой булле поставит дату задним числом, лучше всего совсем близким к тому, которым помечена булла «Среди прочих». И, пожалуй, есть смысл начать эту новую буллу теми же словами. Тогда у всех явится мысль, что папа в один присест обнародовал две буллы и что новая «Среди прочих» лишь слегка уточняет старую.

– Восхищен, ваше высочество, этим предложением, – сказал кардинал. – Однако в регистре Апостолической камеры останется истинная дата, и когда-нибудь историки обнаружат…

– Подлог?

– Я не хотел, ваше высочество, употребить это слово, но, пожалуй, иначе не назовут нашу хитрость с датами.

Король ехидно усмехнулся.

– Мой дорогой кардинал, мнение грядущих летописцев меня интересует в такой же мере, как мысли на мой счет этой кошки -вон она сидит под креслом королевы. Ну, а вам, ничего не поделаешь, придется смириться с темным пятном на алой мантии.

– Не беспокойтесь, ваше высокопреосвященство, – проговорила королева, – я уверена, что историки не сойдутся во мнениях. Многие будут справедливо утверждать, что ради достойной цели можно применять и не вполне благовидные средства. А теперь обсудим второстепенные подробности…

Кардинал отбыл в Италию. Одновременно королева Изабелла выпроводила из Барселоны адмирала. Она приказала ему отправиться в Севилью и сидеть там безотлучно. Флотилия, снаряжаемая в севильской гавани, должна была выйти в море не позже сентября, и адмиралу поручалось во что бы то ни стало выдержать этот срок.

Между тем кардинал Мендоса, побывав в Неаполе, благополучно добрался до Рима.

Накануне его торжественного въезда в Вечный город весь папский двор дня три гулял на свадьбе. Его святейшество выдал свою дочь Лукрецию за графа Джованни Сфорцу, ближайшего родственника миланского герцога.

Сильно поредело за эти свадебные дни куриное и гусиное племя, изрядно оскудел запас ватиканских винных погребов, но зато повеселился папский городок на славу, и в ночь брачного пира Борго был подобен полю жестокой битвы: крепкие вина разили без промаха, и тела павших усеивали ватиканский холм.

Не очень трезвые папские челядинцы перетаскивали эти живые трупы в дворцовые подворотни и в замок святого Ангела. Волокли божьих слуг и за ноги, и за руки, пренебрегая их ангельским чином и не щадя их сутан, подрясников и мантий.

Папа, даром что шел ему седьмой десяток и что пил он за четверых, головы не терял и в часы разгула исподволь готовил достойную встречу высокому испанскому гостю.

Что говорить, встреча была знатной! К Латеранским воротам вышли кардиналы, генералы духовных орденов, начальники папских канцелярий, придворные его святейшества, послы великих и малых христианских держав.

Сын папы Цезарь Борджа и папский зять Джованни Сфорца, после того как у самых Латеранских ворот сошлись обе процессии, римская и испанская, пристроились в голове кортежа, один по правую, другой по левую сторону от кардинала Мендосы.

За баронами и прелатами из свиты испанского гостя шли приближенные папы, и в авангарде этой части процессии гарцевали щитоносцы и пажи его святейшества. Пажей было шестеро, и ехали они гуськом. Первый паж на испанском коне и в испанских одеждах, с длинной испанской пикой в руках. Второй на коне, убранном на французский манер. Третий в облачении турецкого всадника. Четвертый и пятый, с гербами папы на красных плащах, везли дождевик и дорожный мешок наместника святого Петра, а замыкал эту пеструю шестерку юноша, опоясанный мечом с рукояткой и ножнами, усеянными бриллиантами, рубинами и сапфирами. В крупных бриллиантах была сбруя его снежно-белого иноходца.

Папа ждал кардинала Мендосу в своем дворце, однако надменный гость, грубо и резко нарушая все правила церемониала, отправился не к папе, а в свою временную резиденцию на Кампо-ди-Фиоре.

Но это был лишь первый удар, который рукой кардинала Изабелла нанесла папе. Следующий удар оказался гораздо более тяжким. В папскую консисторию – главную канцелярию Ватикана -явился представитель кардинала Мендосы, испанский прелат Лопе де Аро, и от имени королевской четы произнес громовую речь.

– Папа, – заявил он, – сеет в мире смуты и своими кознями изничтожает святую веру. Папа превратил римскую церковь в торговое заведение, где с молотка торгуют бенефициями, распродавая выгодные должности недостойным кандидатам с тугим кошельком за поясом.

Сами по себе эти обвинения никого не удивили. Козни, торговля бенефициями… Да, с тех пор как папы сидят в Риме, здесь всегда обделывались темные делишки и всегда торговали доходными местечками.

Но с подобными обвинениями выступил не какой-нибудь нищий проповедник, а посланец самых могущественных государей христианского мира, и это внушало всем папским приближенным смятение и тревогу.