Русский Марс - Александр Рубан

Мефодий то ли разобрался наконец, то ли отчаялся разобраться, но стал объяснять, тыча прутиком в свои дуги и стрелки. Что-то про монокристаллы, пи-мерную осцилляцию и квазиразомкнутость эллипсоидов... Я покивал, глядя на него как на пустое место, поцыкал зубом, сплевывая остатки горечи, а потом спросил: есть ли в этой Стене ворота, охраняются ли они, и что сделает охрана, если мы просто встанем и пойдем?

Мефодий обиженно замолчал, а Дашка почему-то хихикнула и сказала:

- Не выпустит.

- А! Значит, ворота, всё-таки, есть? - уточнил я.

- Не про вашу честь, ваша светлость! - отрезал Мефодий и принялся захлопывать свою головоломную параматематику.

- Не про мою, - согласился я. - Тебя-то Марьян вывезет.

- Вряд ли, - буркнул он, продолжая захлопывать. - Марьяну было велено разбить мою тачку на перевале Колдун-Горы, желательно - на глазах у опричников. Если он не дурак, он просто оторвался от погони и сюда не вернется.

- Тогда как же ты думаешь выбираться отсюда? - удивился я.

- А я и не думаю. Было бы о чем думать.

- Ты хочешь сказать, что это очень просто?

- Кроме "просто - сложно", - Мефодий усмехнулся, - есть и другие измерения. "Интересно - без разницы", например. "Сложно"- это не всегда "интересно". Мне вот безразличны кроссворды - как сложные, так и простые. Но многим нравится. Кому простые, кому сложные... Зато вот этим, - он захлопал последнюю стрелку и стал вытирать ладонь о штанину, - я могу заниматься где угодно. Причем, во всех смыслах "могу": и хочу, и имею возможность. Везде. И здесь тоже... Но чем здесь хочешь заниматься ты? Русью править? Так ты скажи - я отрекусь!

- Здесь, - сказал я, закипая, - я ничем не хочу заниматься. Я хочу убраться отсюда. Подальше и побыстрее.

- Тогда извини. - Он посмотрел мне в глаза. - Я просто не понял тебя... Не знаю, разрешима ли твоя задачка, но мне она не по зубам: не мой профиль. И единственное, чем я могу тебе помочь - это тянуть с отречением. Вот я и тяну.

- И на том спасибо, - сказал я, тоже глядя ему в глаза.

Или он действительно страшный человек, - подумал я, - или на все сто была права боярская Дума, когда назначала ему регента "по формальной преклонности лет". Очень и очень похоже на старческий маразм преклоннолетнего математика: ну все ему без разницы, кроме квазиразомкнутых эллипсоидов.

- Ты не огорчайся, - сказал Мефодий (он понял мой взгляд как-то по-своему). - Кем был твой отец? - спросил он вдруг.

- Почему "был"?.. - Я отвел глаза. - Ему всего шестьдесят пять. Когда я улетал, он всё ещё работал.

- Извини. А кем?

- Вычислителем синоптической службы. Тобольский купол.

- А дед?

- По отцу?

- Пусть по отцу.

- Он всю жизнь провел на Балхаше, в ихтиологическом заповеднике. Начинал бухгалтером, кончил координатором математического обеспечения банка наследственности.

- А прадед?

- Точно не знаю, но что-то, связанное с газоколлоидными схемами: семнадцатое, мертворожденное поколение компьютеров. Прадед был неудачником.

- Как сказать... - возразил Мефодий. - Ну, про Еремея, моего сводного брата, я сам знаю. Он поступил в Новониколаевский физматлицей за полгода до старта Восьмой Звёздной.

Мефодий выжидательно замолчал.

- Ну и что? - спросил я наконец.

- Ну и все, - ответил он. - У нас с тобой неплохая наследственность. И в этом, - он похлопал по своим захлопанным дугам и стрелкам, - ты вполне способен разобраться. Было бы желание - а возможность тебе подарила Природа. Почему ты её не используешь - возможность, я имею в виду?

"Потому что желание моё осталось там, в Чукотском санатории, о мой гениальный предок! - подумал я. - И не исключено, что вместе с возможностью..." - Но вслух не сказал: три месяца в трущобах Ханьяна и год на крайнем западе долины Маринер стоили, наверное, моих трёх лет на Ваче. А вот поди ж ты.

- А словами ты рассказать можешь? - спросил я. - Без формул? Всё равно ведь уже ни черта не видно.

Я лукавил: до заката было ещё часа полтора.

- Попробую, - сказал Мефодий, помолчав.

26

Металлокварц, образующий раковины поющих устриц, представляет собой монокристаллическую двуокись кремния с атомарными включениями кальция, меди, железа и молибдена. Иногда - очень редко - свинца и золота. Но такие, "золотоносные" устрицы, как правило, безголосы: они поют в ультразвуке.

Раковина, спевшая свою последнюю песню, распадается на мириады кристаллических чешуек, каждая из которых окаймлена цепочкой атомов металла. В целой раковине эти цепочки не замкнуты, а монокристалл фактически бездефектен. Геометрия цепочек существует вне геометрии кристаллической решетки, хотя и накладывается на неё. Они как будто занимают разные пространства... Очень грубая аналогия: вышивка крестиком на разграфленной в клеточку ткани. Или, скажем, чертеж на миллиметровке. Находясь в одной плоскости, клеточки и рисунок не нарушают друг друга. Они существуют раздельно.

Между тем, рисунок - если это искусная вышивка или умелый чертеж трехмерен. То есть, очень убедительно изображает нечто трехмерное. Пейзаж. Деталь. Витязя на распутье. Червячную передачу.

Атомарные нити металла, кем-то умело наложенные на кристаллическую решетку раковины, "изображают" нечто, возможное лишь в геометрии истинного пространства. То есть, такого, в котором не три измерения, а чуть-чуть больше: приблизительно три целых и четырнадцать сотых.

Истинное пространство - пи-мерно.

Но таким оно становится только ВНЕ гравитационного поля. ТАМ, очень далеко от Солнца, где почти неощутимо тяготение этой большой звёздной массы, длина окружности равна шести радиусам. А площадь круга - площади трёх квадратов, построенных на радиусах. Потому что длина - ТАМ - немножко больше, чем длина, а площадь - немножко больше чем площадь. Потому что окружность и сфера, оставаясь геометрическим местом точек, равноудалённых от центра, не вполне замкнуты - ТАМ, в нецелочисленномерном пространстве "вселенских пределов".

Нет никакого Предела. Есть берег неизвестного материка. Западный путь в Индию мы рано или поздно проложим. Сначала в обход, южнее мыса Горн, сквозь опасные рифы. Потом - Панамский канал и межконтинентальные авиалинии... Но прежде всего, наверное, придется осваивать материк.

Когда дядя Бен наткнулся на свою первую устрицу, ему показалось, будто он видит парус "Юкона" в момент разворота. А это был один из завитков... У Мефодия не могло быть подобных ассоциаций. Сначала он был заворожен песнями и стал их записывать, коллекционировать. Так появилась его фонотека. Потом его заинтересовало поведение карбидных клопов.

Они ведь кусаются, только попадая в безвыходное положение, и если рядом нет устрицы. Если есть, они прячутся в ней и пропадают бесследно. К тому же, было совершенно непонятно, что держит их на Пустоши и чем они там питаются. Не карбидом же! У них обычный белковый метаболизм, и они не способны синтезировать белок ни из карбида кальция, ни тем более из двуокиси кремния, что бы там ни утверждали умники с биофака.