Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

– А я, – сказал францисканец, – больше всего ценю искусство исследования и не пропускаю ни малейшей возможности, чтобы не изучить чего-нибудь. Вот, например, иду я сегодня, прославляя всевышнего, давшего природе стократ по сто способов проявления его могущества в прекрасном труде созидания, как вдруг вижу Касю, которая прилегла отдохнуть у дороги. Из чисто философских побуждений я начал ее исследовать. Ведь если мы восхищаемся красотами природы, утренним великолепием, алмазной чистотой росы, можно ли пренебречь познанием красоты человека? Нельзя быть пастырем, не зная овечек. И вот моя привычка к философии вдохновила меня предпринять данное исследование, причем я должен признаться, что эта наука оказалась благодарной и полезной.

– Эй, почтенные философы, – крикнула Кася, оправляя юбку, – а не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить?

– Кое-что необходимое в пути у меня найдется, – ответил отец-францисканец.

– А у меня есть чем горло промочить, – добавил брат Макарий.

– Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, приступим к еде, ибо с приходом еще одного мудреца с философией у нас что-то ничего не получается.

– Напротив, – сказал брат Макарий, – поскольку ты, отец мой, познакомился с предпосылками, надо теперь строить самый вывод. Итак, primo,[34] краса природы полезна человеку; secundo [35], человек есть малая частица прекрасной природы, ergo [36], отсюда бесспорно вытекает, что все то, что человек делает, является благом. Таким образом, настойчивость в познании красоты и добра составляет прелесть философии, матери всех наук. И не будет ли дальнейшим проникновением в суть вещей то, что я углублюсь в исследование твоей еды, а ты, отец мой, в изучение моего напитка!

Девица захлопала в ладоши и расцеловала обоих монахов в щеки. Она проделала это так мило, что оба, ухватившись за места, к которым она прикоснулась губами, смотрели на девицу взглядами, полными нежности.

– Вижу, – воскликнула Кася, – что и я, преподобные отцы, многому научусь от вас и стану опытным философом. Давайте же поскорее примемся за эту науку.

Францисканец порылся в своем мешке и скоро извлек на свет божий жареного гуся, две отличные куропатки, подрумяненное кроличье филе и порядочный кусок сыра. Брат Макарий, как следует ознакомившись с научными препаратами отца-францисканца, не заставил себя долго ждать и вместе с экономом принес бочонок водки. Францисканец поднял его, потряс над ухом и, довольный результатами своих исследований, аккуратно положил на траву.

– А ты, отец мой, – спросила Кася, расправляясь с куропаткой, – разве не намерен углубить свои познания? Я с удовольствием стала бы твоим учителем.

– Всю жизнь мечтал о таком наставнике, – сказал квестарь, хлопоча над гусиной грудкой, – однако мое образование пошло другими путями, и боюсь, что сегодня я уже не смогу сделать соответствующих выводов.

– Вот недостаток узкого образования, приводящего к однобокости, – вставил свое замечание и отец-францисканец.

– Я тоже так думаю, но что поделать, если раньше я не встретил людей столь мудрых, какими я позволяю себе считать вас.

– Речь твоя изысканна, – сказала Кася, – если же ты удовлетворишь мое любопытство, я буду считать тебя человеком исключительно любезным. Скажи, кто этот усач, твой товарищ?

Квестарь посмотрел на эконома, сидевшего на корточках под кустом и довольствовавшегося самой тощей частью кролика.

– Это один важный пан, с которым я веду интересные беседы о бренности жизни. Он отказался от высокого поста, чтобы проводить время в дискуссиях со мной.

Кася бросила на эконома многообещающий взгляд и улыбнулась. Тот опустил голову и не подавился косточкой лишь потому, что на помощь ему поспешил квестарь, он стукнул эконома по шее, отчего кость выскочила, не причинив никакого вреда.

– Действительно, – сказала Кася, – в нем с первого взгляда виден пан высокого полета, раз его беспокоят мелкие косточки. Хотела бы я знать, пан, кем вы были У магната: постельничим или камердинером?

Эконом удивленно вытаращил на девушку глаза и жадно хватал воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды, но так и не смог выдавить ни единого слова.

– Ни тем, ни другим, – ответил за него брат Макарий. – Кем он был, ему нельзя сказать. Он связан страшной клятвой, и, пока странствует со мной, он не будет этого разглашать, чтобы не загордиться.

– Я сразу увидела, что беседую с человеком выдающимся, – заявила Кася, кокетливо улыбаясь эконому.

– Слава богу, что в азбуке много букв, – прервал их разговор отец-францисканец, увиваясь около бочонка. – Мы познакомились лишь с тремя из них и уже счастливы, а впереди еще так много осталось. Я мог бы даже воспеть это в стихах или посвятить этому краткую речь.

– Лучше будет, преподобный отец, – сказал квестарь, – если тяжесть этого бочонка ты распределишь между всеми нами. Ведь нехорошо, когда один надрывается от тяжести, а другие сидят с пустыми руками.

– Эта тяжесть мне вполне посильна, – сказал францисканец, передавая бочонок квестарю. – Однако я с благодарностью отмечаю вашу добрую волю и искреннее стремление помочь ближнему.

Кася тоже попробовала вес бочонка, а эконом довольно долго возился с ним, воспользовавшись тем, что квестарь с отцом-францисканцем увлеклись обсуждением различных ученых вопросов. Францисканец при этом ссылался на «Великое зерцало примеров» и приводил из него цитаты, столь удивительные и непонятные, что квестарь лишь покачивал головой и в свою очередь припоминал кое-что из ученой книги «Труба громогласная», над страницами которой он дремал в монастыре.

За спором они и не заметили, как красавица Кася, кивнув эконому, шмыгнула в кусты и там преподала ему вступительный урок, в результате которого эконом быстро превратился в заядлого философа.

– Где же Кася? – хватился наконец отец-францисканец, утомленный обменом мнений. – Я охотно приступил бы к делу, потому что предпочитаю абстрактной теории осязательное или, так сказать, эмпирическое познание.

– Измена! – воскликнул брат Макарий. – Девке оказалось мало ученых.

– Не дам ей отпущение грехов, и пропадет, как червь, в пучинах адовых, – рассердился отец-францисканец.

Квестарь рупором приложив руки ко рту, закричал:

– Почтенный эконом! Не злоупотребляй моим терпением!

– Кася, дрянь ты этакая, иди сюда. Я тебе что-то чрезвычайно интересное скажу, – закричал францисканец и потом добавил, обращаясь к квестарю: – Любопытство сгубило уже не одну женщину.

– Вот как нас обманули! – возмутился брат Макарий.

– Меня не удивляет этот факт, – заметил отец-францисканец. – Я уже кое-что заметил, когда этот тип пил водку. Кто обманывает при выпивке, тому нельзя доверять ни в чем другом. Он плохо кончит, так как задел интересы воинствующей церкви. – При этих словах францисканец вытащил из-под рясы короткий меч и помахал им над головой.

Квестарь сердито нахмурился.

– Нас подвела духовная пища, которую мы принимали, – заявил он, – но это ничего. Еще не нашелся человек, который провел бы меня. Спрячь, отец мой, это злодейское оружие: мой пояс будет пострашнее.

Он развязал узловатую веревку, которой подпоясывался, взял ее в руку и, наклонившись, словно гончая над следом, побежал в кусты.

Отец-францисканец успокоился и в одиночестве быстро осушил бочонок до дна, закусив остатком куропатки, валявшимся на земле. Немного спустя он услышал громкий крик: «Вот вы где, ангелочки!» – и многозначительное шлепанье веревкой по спине. Не успел он закончить «Отче наш», как из-за кустов появились беглецы. Брат Макарий с победоносным видом вел Касю за передник.

– Как же это ты, девка, позволила пренебречь ученым спором? – укоризненно спросил францисканец.

– А вот этот мой подлый товарищ собирался углубить установленное святым Фомой Аквинским понятие центра и стать в этом отношении умнее нас, да, к счастью, я помешал этому процессу познания. Однако я должен признать, что эта Кася с милыми ямочками на Щечках оказалась неплохим философом, поскольку в такой короткий срок ввела его в курс науки. Хорошо, что наш народ имеет такое стремление к знанию, но плохо то, что сразу рвется к практике, не познакомившись вначале с теоретическими основами.

– Я на тебя сердита, отец мой, – сказала девица, надувшись и бросая при этом многообещающие взгляды эконому.

– На меня, Кася? – всплеснул руками брат Макарий. – Да разве твой избранник в состоянии оценить столь мудрую философскую систему?

Кася топнула ногой.

–. А я все-таки сержусь на тебя.

– Почему же?

– Ты сам – невежда, которому, кроме пустой болтовни, ничего не надо, а другому, алчущему света, не позволяешь прозреть.

– Так нельзя говорить, – серьезно заявил францисканец. – Наше положение позволяет воспринимать всяческие познания в целях дальнейшего совершенствования. А другим это кружит голову, и они, попробовав сладкого вина философии, не захотят никакой другой деятельности. Поэтому я забираю тебя, Кася, с собой, а отец с приятелем пойдут своим путем и будут продолжать жизнь, достойную подражания.