Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

— Несомненно, — соглашается Уотерхауз. — Меньше избыточность, труднее взломать шифр.

— Проблема в том, что язык этот если не совсем мертвый, то уж точно лежит на смертном одре. Понятно?

Уотерхауз кивает.

— Поэтому каждый слышит немного по-своему. Как сейчас. Они услышали твой внешнейглмский акцент и заподозрили оскорбление. Я-то отлично все понял: во вторник ты был на мясном рынке и слышал, будто Мэри быстро идет на поправку и вскоре совсем станет на ноги.

— Я хотел сказать, что она прекрасно выглядит! — возмущается Уотерхауз.

— А! — говорит Род. — Тогда тебе надо было сказать: «Гкснн бхлдх сйрд м!»

— Но я это и сказал!

— Ты спутал среднегортанный с переднегортанным, — разъясняет Род.

— Только честно, — просит Уотерхауз, — можно ли их различить по трескучей рации?

— Нет, — признается Род. — По рации мы говорим только самое основное: «Двигай туда и захвати этот дот, не то я тебе яйца оторву», и все такое.

Вскоре оркестр заканчивает играть. Народ расходится.

— Послушай, — просит Уотерхауз. — Может, передашь Мэри, что я на самом деле хотел сказать?

— Не нужно, — убежденно говорит Род. — Мэри прекрасно разбирается в людях. Мы, йглмцы, очень сильны в невербальном общении.

Уотерхауз с трудом сдерживает ответ «Немудрено», за который, вероятно, снова схлопотал бы по морде. Род пожимает ему руку и уходит. Уотерхауз, блокированный ботинками, ковыляет вслед.

I.N.R.I

Гото Денго шесть недель лежит на тростниковой койке. Белую москитную сетку над ним колышет ветерок из окна. Во время тайфуна сестры закрывают окно перламутровыми ставнями, но обычно оно распахнуто и днем, и ночью. За окном — склон, превращенный трудами поколений в исполинскую лестницу. Когда встает солнце, рисовые всходы на террасах флюоресцируют; зеленый свет заливает комнату, как отблески пламени. Скрюченные людишки в яркой одежде пересаживают рисовые ростки и возятся с оросительной системой. Стены в палате белые, оштукатуренные, трещинки ветвятся на них, как кровеносные сосуды в глазу. Единственное украшение — резное деревянное распятие, выполненное в маниакальных подробностях, глазные яблоки у Христа — гладкие, без зрачка и радужки, как у римских статуй. Он кособоко обвис на кресте, руки раскинуты, связки, вероятно, порваны, ноги, перебитые древком римского копья, не в силах поддерживать тело. Каждая ладонь пробита корявым ржавым гвоздем; на ноги хватило одного. Через некоторое время Гото Денго замечает, что скульптор расположил все три гвоздя в вершинах идеального правильного треугольника. Они с Иисусом много часов и дней, не отрываясь, пялятся друг на друга сквозь белый марлевый полог; когда ветер колышет ткань, кажется, что Иисус корчится. Над распятием укреплен развернутый свиток, на нем надпись: «I.N.R.I.». Гото Денго мучительно пытается разгадать аббревиатуру, но в голову лезет какая-то ерунда.

Занавеска расходится. Над койкой стоит идеальная девушка в строгом черно-белом одеянии, осиянная зеленым светом рисовых всходов. Она снимает с Гото Денго больничный халат и начинает тереть его губкой. Гото Денго указывает на распятие и задает вопрос. Может быть, девушка немного знает японский. Если она и слышит, то не подает виду. Наверное, глухая, или дурочка, или то и другое вместе — христиане обожают убогих. Сосредоточив взгляд на его теле, она трет нежно, но неумолимо один квадратный сантиметр за другим. Сознание по-прежнему временами шутит с ним шутки; когда Гото Денго смотрит на собственный голый торс, все на мгновение переворачивается: ему чудится, будто он смотрит на пригвожденного Христа. Ребра выпирают, кожа — сплошные рубцы и болячки. Он явно больше ни на что не годен; почему его не отправили в Японию? Почему просто не убили? «Вы говорите по-английски?» — спрашивает Гото Денго. Большие карие глаза стремительно расширяются. Девушка несравненно хороша — красивее всех, кого он видел в своей жизни. Наверное, Гото ей омерзителен — препарат под микроскопом в прозекторской. Наверное, выйдя из палаты, она будет долго мыться, а потом постарается каким-нибудь занятием изгнать воспоминание о его теле из своего чистого, целомудренного ума.

Он проваливается в забытье и видит себя глазами москита, лезущего сквозь марлю: искалеченное, распластанное на деревяшке тело, словно прихлопнутый комар. Узнать в нем японца можно лишь по белой полоске ткани на лбу, но вместо оранжевого солнца на ней надпись: «I.N.R.I.».

Рядом с кроватью сидит мужчина в черной рясе, перебирает красные коралловые четки с маленьким распятием. У него большая голова и выпуклый лоб, как у тех странных людей, которые копошатся на рисовых полях, однако высокие залысины и каштановые с проседью волосы — явно европейские, и внимательные глаза — тоже.

— Iesus Nasarenus Rex Iudaeorum, — говорит он. — Это латынь. Иисус Назорей Царь Иудейский.

— Иудейский? Я думал, Иисус был христианин, — говорит Гото Денго.

Человек в черной рясе смотрит на него, не отвечая. Гото Денго делает новый заход:

— Я не знал, что евреи говорят на латыни.

Однажды в комнату ввозят кресло-каталку; Гото Денго таращится в тупом изумлении. Он слыхал про такие: на них за высокими стенами, вдали от посторонних глаз, возят из комнаты в комнату постыдно неполноценных людей. И вдруг хрупкие девушки хватают его и сажают в кресло! Они что-то говорят про свежий воздух; в следующий миг Гото Денго выкатывают из палаты и везут по коридору! Его привязали, чтобы не вывалился; он смущенно ерзает, пытаясь спрятать лицо. Девушки выкатывают кресло на большую веранду с видом на гору. От листьев поднимается пар, кричат птицы. На стене за спиной — огромная картина: привязанный к столбу голый I.N.R.I. исполосован сотнями параллельных кровавых следов. Рядом центурион с бичом. Глаза у центуриона странно японские.

На веранде еще три японца в инвалидных креслах. Один невнятно разговаривает сам с собой и все время теребит болячку на руке, так что кровь капает на подстеленное полотенце. У другого обгорели руки и лицо, он смотрит на мир через единственную дырку в черном коллоидном рубце. Третьего накрепко прибинтовали к креслу, потому что он все время бьется, как рыба на песке, и бессвязно вскрикивает.

Гото Денго смотрит на перила веранды, прикидывая, хватит ли сил подъехать к ним и перекинуться через парапет. Почему ему не дали умереть с честью?

Команда подводной лодки обходилась с ним и другими эвакуированными непонятно: почтительно и в то же время гадливо.

Когда он стал изгоем? Явно задолго до эвакуации с Новой Гвинеи. Лейтенант, спасший его от охотников за головами, обходился с ним как с предателем. Но он и раньше был не таким, как все. Почему его не съели акулы? Может, его мясо пахло иначе? Он должен был погибнуть вместе с товарищами в море Бисмарка. Его спасло отчасти везение, отчасти умение плавать.

Почему он умеет плавать? Отчасти потому, что отец учил его не верить в демонов.

Он громко смеется. Другие японцы оборачиваются.

Его учили не верить в демонов, теперь он сам — демон.

В следующий приход чернорясый громко смеется над Гото Денго.

— Я не пытаюсь вас обратить, — уверяет он. — Пожалуйста не говорите об этом старшим. Заниматься прозелитизмом строго запрещено, и нас жестоко накажут.

— Вы пытаетесь обратить меня не словами, а тем, что держите здесь, — говорит Гото Денго. Ему не хватает английского.

Чернорясого зовут отец Фердинанд. Он иезуит или что-то вроде того; владение английским дает ему неограниченную свободу маневра.

— Каким образом мы обращаем вас в свою веру, всего лишь приняв сюда? — Потом, чтобы окончательно выбить у Гото Денго землю из-под ног, повторяет то же самое на более или менее сносном японском.

— Не знаю. Живопись. Скульптура.

— Если вам не нравится наша живопись, закройте глаза и думайте об императоре.

— Я не могу все время держать глаза закрытыми.

Отец Фердинанд фальшиво смеется.

— Почему? Большинство ваших соотечественников успешно живет с закрытыми глазами от колыбели до могилы.

— Почему бы вам не повесить что-нибудь повеселее? Это больница или морг?

— La Pasyon очень важна здесь, — говорит отец Фердинанд.

— La Pasyon?

— Страдания Христа. Они очень понятны филиппинскому народу. Особенно сейчас.

У Гото Денго есть еще одна жалоба, но, чтобы ее высказать, приходится одолжить у отца Фердинанда японо-английский словарь и поработать несколько дней.

— Правильно ли я понял? — говорит отец Фердинанд. — Вы считаете, что, окружив заботой и милосердием, мы тем самым исподволь пытаемся обратить вас в католичество?

— Вы извращаете мои слова, — говорит Гото Денго.

— Я их выправляю, — парирует отец Фердинанд.

— Вы пытаетесь сделать меня одним из вас.

— Одним из нас? В каком смысле?

— Презренной личностью.

— Зачем нам это?

— Потому что у вас жалкая религия. Религия побежденных. Если вы сделаете меня жалкой личностью, мне захочется принять вашу религию.