Таежная одиссея. - Юрий Вознюк

— Нет худа без добра,— произнес Димка, бросая мясо кабарги в котел.— Не попадись она нам — завтра бы сидели на диете.

Мы не ответили ему. Не велико счастье жевать сухое и темное кабарожье мясо, которое по вкусу, пожалуй, последнее из дичи.

Проснулись мы в середине ночи. Подшевелив костер, все трое сидели согнувшись, дремля в полузабытьи. Иногда я открывал глаза и смотрел на небо. Освещенные светом костра, стояли на его фоне деревья, занесенные снегом. Они окружили и сторожили нас, как белесые призраки. Мороз острыми иглами обложил наш бивак. В громадном и холодном мире, лежавшем вокруг, наш костер был крохотным пятнышком, затерявшимся в его просторах.

Сонное оцепенение прошло, как только мы снова нырнули в чащу леса. Рыси удалось поймать зайца, но это стоило ей ночи, и не успела она устроиться на тревожную дремоту, как в морозном воздухе раздались голоса ее преследователей. Страх охватил дикую кошку. Чувствуя, что предстоит схватка с врагом, она собрала все силы и двинулась к родному Заячьему ключу, где спокойно прожила год, где чувствовала бы себя уверенней, решив дать бой в стенах родного дома. Зверь был могучим трехлетним самцом, с упругими и гибкими мускулами, с мгновенной реакцией. Рысь, рожденная свободной, готова была защищаться от любого насилия, как от покушения на самую жизнь.

В полдень мы увидели с хребта Мельничное. Деревушка лежала в низине, и возле нее белой лентой застыла Б. Уссурка. Разгоряченные погоней, мы выскочили на хребет и, увидев открывшуюся панораму, остановились.

Ширь необъятная, напоенная вольным, голубым и прозрачным воздухом, раскинулась далеко вокруг. Взлет лесистых хребтов и провалы долин, припорошенных белым убранством зимы, кружили голову, как хмель векового вина. Перед нами лежало вечное, непреходящее сокровище, имя которому — природа. Мудрый и вечный покой...

Сузев стоял, опершись на винтовку. Димка прислонился к дереву и задумчиво покусывал былинку.

— Мать честная, и это все у нас...— сказал он.

Сузев молчал. Из-под рваного большого треуха смотрел он, прищурившись, в морозную даль, и на его небритом лице застыло выражение какой-то сосредоточенности.

Спустившись к пойме реки, мы почти сразу же подняли рысь с лежки и, подойдя к ней на близкое расстояние, спустили собак. Потревоженный зверь уходил подножием хребта, выбирая самые заросшие места. Дважды лай останавливался, кружил на месте и вновь удалялся в глубь чащи. Рысь пользовалась буреломом и легко уходила от собак. В горячке Жулик и Волга лезли за ней на деревья, срывались и снова пытались пройти ее путем. Только Букет, с житейским опытом старого охотника, срезал в таких местах круги, находил выходной след и продолжал погоню. Мы пробежали не менее трех километров, пока наконец, лай не остановился на одном месте. Собаки плотно посадили зверя — впереди предстояла схватка. Рогульки мы вырубили заранее и плечом к плечу пошли на лай.

Рысь сидела на одном из больших островов бурелома, которые изредка встречаются в тайге. В таких местах кажется, что по ним прошелся титанический дворник, гигантской метлой подметая тайгу и сбрасывая ее мусор в одну кучу. Здесь в невообразимом хаосе перепутывается и мертвое и живое. Ободранный сушняк ощеривается острыми зубьями сучьев, перевитыми гибкими лозами лиан; трухлявая гниль валежника обманывает фальшивой опорой и грозит обрушить неосторожного пешехода. Провалившись в буреломе, можно выколоть глаза и получить опасную рану.

Увидев нас, собаки с новым приступом злобы возобновили свои атаки. Жулик подобрался к рыси метров на десять, но продвинуться дальше не смог. Оборвавшись с лесины, он продолжал злобствовать где-то уже внизу.

Ворох лесного хлама был велик — не меньше тридцати метров в поперечнике,— и согнать с него рысь шестом или накинуть петли было невозможно; для того же, чтобы разобрать завал и подобраться к ней ближе, требовался, по крайней мере, бульдозер. И все же зверя нужно было брать. Наши силы подходили к концу. Второй встречи могло не состояться.

Собрав собак, Сузев и Димка увели их за край бурелома и, укрывшись, заставили замолчать. Я остался с рысью наедине. Этот зверь не был похож на первого. Рыжевато-ржавый, с темными разводами пятен, с распушенными баками и черными кисточками на ушах, он выглядел и красивей, и грозней. Он не шипел, а кричал, начиная высокими пронзительными нотами и кончая клокочущими раскатами баса. Все время он не спускал с меня враждебного взгляда.

Прошло полчаса. Рысь начала проявлять беспокойство. Она видела перед собой только одного врага и знала, что может легко уйти от него, но инстинктивно чувствовала, что где-то рядом залегли остальные. Она не задумываясь вступила бы в смертельную борьбу с каждым из своих противников в отдельности, но здесь был слишком велик численный перевес.

Видя, что рысь не решается покинуть свое убежище, я разделся и, захватив винтовку, пошел к завалу. На середину кучи рысь забралась по стволу упавшего ильма.

Балансируя винтовкой, я двинулся тем же путем. Не спуская со зверя глаз, прошел метров семь. Рысь приподнялась, выгнула спину и, прижав уши, ощерила хищную пасть. Зверь стал опасен.

Идти по ильму дальше я уже не мог — сверху были навалены другие деревья. Придерживаясь свободной рукой, осторожно перебрался через них. Не отрывая глаз от зверя, я стоял, согнувшись, чувствуя, что стоит мне выпрямиться, как что-то произойдет. Нас разделяло несколько метров. Медленно и осторожно подтягиваю отведенную назад винтовку. В тот момент когда я перехватил ее за цевье, рысь присела, в глазах се угас последний проблеск разума. Я выстрелил. Выстрел опередил ее лишь на мгновение. Пули в патроне не было — он был холостым. Упругий комок горячих газов полыхнул зверю в нос. Рысь развернулась и огромными скачками бросилась наутек. И в ту же секунду из-за бурелома вылетели собаки. Впереди несся Жулик, за ним Волга и Букет; разбрасывая снег, бежали Сузев и Моргунов.

Собаки настигали рысь. Когда между ними оставалось не более десяти метров, зверь запросил пощады. Он повалился на спину и поднял кверху лапы, как делают это щенки и домашние кошки. Жалостью колыхнулось сердце, но остановить собак было уже невозможно — они жаждали крови. И кровь пролилась. Только не рыси. Вырвавшаяся вперед Волга взлетела в воздухе и с жалобным визгом, перелетев через зверя, рухнула в снег, пятная его белизну кровью. Еще раз ударила рысь лапой, и в сторону пополз Жулик, оставляя вторую кровавую полосу. Зверь не просил пощады — он, защищаясь, убивал врагов. Следующим должен быть Букет. Я вскинул винтовку с уже боевым патроном, но мой лохматый друг оказался умнее. Пес затормозил бег и остановился недалеко от зверя. Рысь, видя приближающихся людей и трусость собаки, вскочила на ноги. Но Букет не был трусом. Он был расчетливым звероловом. Как только лапы рыси коснулись земли, он прыгнул, вцепившись зубами в ее загривок. Как ни силен казался дикий зверь — он не смог устоять под яростью пса и, беспомощно махая в воздухе лапами, пытался подняться на ноги. Глухо рыча. Букет трепал его, прижимая к земле.