Петербург - Андрей Белый

Многоэтажные груды уже присели за фабриками; сами фабрики приседали за трубами - там вон, там, да и - там; в небе не было ни единого облачка, а горизонт из тех мест казался размазанной сажей, раздышалось там сажей полуторамиллионное население.

Там вон, там, да и - там: мазалась ядовитая гарь; и на гари щетинились трубы; здесь труба поднималась высоко; приседала чуть - там; далее высился ряд истончавшихся труб, становившихся наконец просто так себе волосинками; вдали десятками можно было считать волосинки; над оконченным отверстием одной ближней трубы, угрожая небу уколом, торчала громоотводная стрелочка.

Все это Степка мой видел; и на все это Степка мой - нуль внимания; посидел на куче битого щебня, сапоги долой; переплел ноги заново, пожевал мякоть ситника. Да и далее: потащился к ядовитому месту, к пятну сажи: к самому Петербургу.

К вечеру того дня отворилась дверь дворницкой: дверь завизжала; и чебутарахнул дверной блок: в середине дворницкой дворник, Матвей Моржов, углублялся в газетное чтение, ну, конечно, "Бир-жевки"; между тем дебёлая дворничиха (у нее болело все ухо), наваливши на стол кучи пухлых подушек, занималась мореньем клопов при помощи русского скипидара; и стоял в дворницкой дух жесткий и терпкий.

В ту минуту, визжа, отворилась дверь дворницкой и чебутарахнул блок; на пороге же двери стоял неуверенно Степка (васильеостровский дворник, Матвей Моржов, был его единственным земляком во всем Петербурге: разумеется Степка - к нему).

К вечеру на столе появилась водочная бутыль; появились соленые огурцы, появился сапожник Бессмертный с гитарою. Отказался Степка от водки: пили дворник Моржов да сапожник Бессмертный.

- "Эвона... Землячок-то, землячок што докладывает", - ухмылялся Моржов.

- "Это все оттого, что нет у них надлежащих понятиев", - пожимал плечами сапожник Бессмертный; трогал пальцем струну; раздавалось: бам, бам.

- "А как батько-то целебеевский?".

- "Сказ один: пьянствует".

- "А учительша?"

- "А учительша ничаво: говорят, возьмет себе в мужи горбатого Фрола".

- "Эвона... Земляк-то, земляк што докладывает", - умилялся Матвей Моржов; и взяв двумя пальцами огурец, огурец и откусывал.

- "Это все оттого, что нет у них надлежащих понятиев", - пожимал плечами сапожник Бессмертный: трогал пальцем струну; раздавалось: бам, бам. И Степка рассказывал; все о том, об одном: как у них на селе завелись мудреные люди, что у тех мудреных людей выходило относительно всего прочего, как они на селе возвещали рождение дитяти, то ись, аслапаждение: аслапажденье всеобщее; да еще вы ходило: скоро, мол, сбудется; а про то, что он, Степка, и сам бывал на молениях мудренейших этих

людей, - ни гу-гу; и еще рассказывал он относительно захожего барина, и всего прочего вместе взятого; какой барин был относительно протчего: на село бежал от барской невесты; и так далее; сам ушел - к мудреным людям, а их мудрости все равно не осилил (хоть барин); слышь, писали о нем, будто скрылся - относительно всего протчего; да еще: в придачу обобрал он купчиху; выходило все вместе: рождению дитяти, аслапажде-нию, и протчему скоро быть. На все то балагурство дворник Моржов до крайности удивлялся, а сапожник Бессмертный, не удивляясь: дул водку.

- "Это все оттого, что нет у них надлежащих понятиев - оттого вот и кражи, и барин, и внучка, и освобожденье всеобщее; оттого и мудреные люди; никаких понятиев не имеют: да и никто не имеет".

Трогал пальцем струну, и - "бам", "бам"!

Степка же на это ни звука: промолчал, что от тех людей и на колпинской фабрике получал он ци-дули; и протчее, относительно всего: что и как. Пуще всего он про то промолчал, как на колпинской фабрике свел знакомство с кружком, что под самым под Петербурхом имели собрания; и все протчее. Что иные из самых господ еще с прошлого году, если верить тем людям, собрания посещают - до крайности: и - все вместе... Обо всем этом Бессмертному Степка ни слова; но спел песенку:

Тилимбру-тилишок

Душистый горошек:

Питушок-грибешок

Клевал у окошек.

Д'тимбру-д'тилишка

Милая Анета,

Ты не трошь питушка:

Вот тибе монета.

Но на эту песню сапожник Бессмертный повел лишь плечами; всей своей пятерней загудел по гитаре он: "Тилимбру, ти-лим-бру: пам-пам-пам-пам".

И спел:

Никогда я тебя не увижу,

Никогда не увижу тебя:

Пузырек нашатырного спирта

В пиджаке припасен у меня.

Пузырек наштырного спирта

В пересохшее горло волью:

Содрогаясь, паду на панели

Не увижу голубку мою!

И пятерней по гитаре: тилимбру, тилимбру: пам-пам-пам... На что Степка не остался в долгу: удивил.

Над саблазнам да над бидою

Андел стал са златой трубою

Свете, Свете. Бессмертный Свете!

Асени нас бессмертный Свете

Пред Табою мы, ровно дети:

Ты - Еси На небеси!

Слушал очень зашедший в дворницкую молодой барин, проживающий в чердачном помеще-нии; он расспрашивал Степу про мудренейших людей: как они возвещают представление света; и когда сие сбудется; но еще более он расспрашивал про того захожего барина, про Дарьяльского, - как и все. Барин был из себя тощий: видно хворый; и от времени до времени опоражнивал барин рюмочку, так что Степка ему еще вот назидательные слова говорил:

- "Барин вы хворый; и потому от табаку да от водки скоро вам - капут: сам, грешным делом, пивал: а таперича дал зарок. От табаку да от водки все и пошло; знаю то, и кто спаивает: японец!"

- "А откуда ты знаешь?"

- "Про водку? Перво сам граф Лев Николаевич Толстой - книжечку его "Первый винокур"30 изволили читывать? - ефто самое говорит; да еще говорят те вон самые люди, под Питербурхом".

- "А про японца откуда ты знаешь?"

- "А про японца так водится: про японца все знают... Еще вот изволите помнить, ураган-то, что над Москвою прошел, тоже сказывали - как мол, что мол, души мол, убиенных; с того, значит, света, прошлись над Москвою, без покаяния, значит, и умерли. И еще это значит: быть в Москве бунту".

- "А с Петербургом что будет?"

- "Да что: кумирню какую-то строят китайцы!"

Степку взял тогда барин к себе, на чердак: нехорошее было у барина помещение; ну И жутко барину одному: он и взял к себе Степку; ночевали они там.

Взял он его с собою, пред собой усадил, из че-моданишка вынул оборванную писулю; и писулю Степке прочел: "Ваши политические убеждения мне ясны как на ладони: та же все бесовщина, то же все одержание страшною силой; вы мне не верите, да ведь я то уж знаю: знаю, что скоро узнаете вы, как узнают многие вскоре... Вырвали и меня из нечистых когтей".

"Близится великое время: остается десятилетие до начала конца: вспомните, запишите и передайте потомству; всех годов значительней 1954 год. Это России коснется, ибо в России колыбель церкви Филадельфийской;31 церковь эту благословил сам Господь наш Иисус Христос. Вижу теперь, почему Соловьев говорил о культе Софии.32 Это - помните? в связи с тем, что у Нижегородской сектантки... И так далее... далее..." Степка почмыхивал носом, а барин писулю читал: долго писулю читал.

- "Так оно - во, во, во. А какой ефто барин писал?"

- "Да заграницей он, из политических ссыльных".

- "Вот оно што".

- "А что, Степка, будет?"

- "Слышал я: перво-наперво убиения будут, апосля же всеопчее недовольство; апосля же болезни всякие - мор, голод, ну а там, говорят умнейшие люди, всякие там волнения: китаец встанет на себя самого: мухамедане тоже взволнуются оченно, только етта не выйдет".

- "Ну а дальше?"

- "Ну все протчее соберется на исходе двенадцатого года; только уж в тринадцатом году... Да что! Одно такое пророчество есть, барин: вонмем-де... на нас-де клинок... во что венец японцу: и потом опять рождение отрока нового. И еще: у анпиратора прусскава мол... Да что. Вот тебе, барин, пророчество: Ноев Кавчег надобно строить!"

- "А как строить?"

- "Ладно, барин, посмотрим: вы етта мне, я етта вам - шепчемся".

- "Да о чем же мы шепчемся?"

- "Все о том, об одном: о втором Христовом пришествии".

- " Довольно: все это вздор..."

- "Ей, гряди, Господи Иисусе!"

Конец второй главы

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой описано, как Николай Аполлонович Аблеухов попадает с своей затеей впросак

Хоть малый он обыкновенный,

Не второклассный Дон Жуан,

Не демон, даже не цыган,

А просто гражданин столичный,

Каких встречаем всюду тьму,

Ни по лицу, ни по уму

От нашей братьи не отличный.

А. Пушкин1

ПРАЗДНИК

В одном важном месте состоялося появление, до чрезвычайности важное; появление то состоялось, то есть было.

По поводу этого случая в упомянутом месте с чрезвычайно серьезными лицами появились в расшитых мундирах и чрезвычайные люди; так сказать, оказались на месте.

Это был день чрезвычайностей. Он, конечно, был ясен. С самых ранних часов в небе искрилось солнце: и заискрилось все, что могло только искриться: петербургские крыши, петербургские шпицы, петербургские купола.

Где-то там пропалили.