Звездный двойник - Роберт Хайнлайн

Тут пришел Дэк и тоже взял мою сторону; похоже, даже удивился, что Роджу могло прийти в голову нечто другое:

– Будь уверен, Родж, мы создадим прецедент, и, сдается мне, далеко не последний в нашей карьере!

Взгляд его упал на Жезл:

– Эй, парень! Ты имеешь виды на кого-то из нас?! Или просто хочешь стену продырявить?!

– Да я же не жму ни на что!

– И слава всевышнему – балует нас, грешных, иногда! Он у тебя даже не на предохранителе!

Он аккуратно отнял у меня Жезл:

– Повернуть кольцо, а эту штуку опустить… Уффффф! Все. Теперь он – просто стэк.

– Извините, бога ради…

Из гостиной меня препроводили в гардеробную и сдали с рук на руки конюшнему короля Виллема – полковнику Патилу. То был индус в мундире имперской звездной пехоты, с прекрасной выправкой и мягким выражением лица. Поклон, коим он меня встретил, был рассчитан с точностью до градуса: отображал он и то, что я скоро стану премьер-министром, и то, что таковым я пока еще не стал, и что мой ранг хоть и выше, но все же человек я штатский, и следует вычесть пять градусов за императорский аксельбант на его правом плече.

Заметив Жезл, он мягко сказал:

– Марсианский Жезл Жизни, не так ли, сэр? Весьма любопытно. Вы сможете оставить его здесь; уверяю вас – с ним ничего не случится.

– Жезл я возьму с собой, – ответил я.

– Сэр?..

Он так и пронзил меня взглядом, ожидая, что я тут же исправлю ошибку. Я перебрал в памяти излюбленные фразы Бонфорта и выбрал одну: ясный намек на излишнюю самоуверенность собеседника:

– Вы, юноша, свое плетите, как хотите, а моего не путайте.

С лица его исчезло всякое осмысленное выражение:

– Прекрасно, сэр. Сюда, будьте любезны.

Войдя в тронный зал, мы остановились. Трон, пока что пустой, стоял на возвышении в противоположном конце. По обе стороны прохода к нему томились в ожидании придворные и знать. Видно, Патил подал условный знак: заиграл гимн Империи, и все застыли, вытянувшись. Патил слушал с вниманием робота, я замер в утомленной неподвижности пожилого человека, исполняющего свой долг, а прочие больше всего смахивали на манекены в витрине большого модного ателье. Надеюсь, мы не станем урезать расходы на содержание двора – вся эта пышность придворных и величественность стражи создают незабываемое зрелище!

С последними тактами гимна к трону подошел Виллем, принц Оранский, герцог Нассаусский, Великий Герцог Люксембургский, Кавалер Второй степени Священной Римской Империи, Генерал-адмирал Вооруженных сил Империи, Советник Гнезд Марса, Покровитель бедных и, Божьей милостью, король Нидерландов и Император Планет и межпланетного пространства.

Лица его я разглядеть не мог, но атмосфера церемонии вызвала во мне теплую волну доброжелательности. Я не был больше противником монархии.

Отзвучал гимн, король Виллем сел, кивнул в ответ на поклоны, и толпа придворных немного ожила. Патил пропал куда-то, а я, с Жезлом под мышкой, начал восхождение к трону, хромая даже при слабом лунном притяжении. Все это здорово напоминало путь к внутреннему Гнезду Кккаха, разве что здесь я ничего не боялся. Было немного жарко, да звенело в ушах. Вдогонку звучала мешанина из земных гимнов – от «Христианского короля» до «Марсельезы», «Звездно-полосатого стяга» и прочих. Поклон у первой ступеньки, поклон у второй, и последний, самый низкий, прежде, чем взойти к трону. Колен я не преклонил – это только дворянам положено, а простые смертные по отношению к своему суверену обладают несколько большим суверенитетом. Многие – в театре или на стерео, например, – этого не знают, потому Родж предварительно учинил мне настоящий экзамен.

– Ave, Imperator!

Будь я голландцем, сказал бы: «Rex», но я – американец. Мы обменялись загодя вызубренной школьной латынью – он осведомился, чего я хочу, я ответил, что, будучи призван им… И так далее. Затем он перешел на англо-американский с легким акцентом восточного побережья:

– Ты верно служил нашему отцу. Мы выражаем надежду, что и для нас ты будешь верным слугой. Ответь же.

– Воля императора – закон для меня, Ваше Величество.

– Приблизься.

Может, не стоило так спешить – ступени были высоки и круты, а нога действительно вела себя ужасно. Боль хоть и психосоматическая, но ничем не лучше настоящей. Я чуть было не загремел вниз, а Виллем вскочил с трона и поддержал меня за локоть. В зале загомонили. Император улыбнулся и, sotto voce, сказал:

– Ничего, старина, мы все это быстро провернем.

Он довел меня до табурета у самого трона и усадил немного раньше, чем сел сам; протянул руку за свитком, развернул его и сделал вид, что внимательно изучает чистый лист.

Зазвучала негромкая музыка, придворные начали изо всех сил наслаждаться обществом друг друга. Дамы хихикали, джентльмены отпускали галантности, мелькали веера… Никто не покидал своего места, но и не стоял столбом. Маленькие пажи, точь-в-точь херувимы Микеланджело, сновали по залу, разнося сладости. Один, став на колено, протянул поднос Виллему, тот, не отрывая глаз от свитка, взял с него конфету. Мальчик предложил поднос и мне, я тоже взял себе что-то, лихорадочно соображая, прилично ли это делать. «Что-то» оказалось изумительной шоколадкой без начинки, какие делают только в Голландии.

Вскоре я обнаружил, что многих придворных знаю по газетным фото. Присутствовали здесь многие земные монархи, оказавшиеся в наше время не у дел и деликатно скрывающиеся под вторыми титулами – герцогов, графов… Говорят, Виллем нарочно подкармливает их при дворе: для пущей важности, а может, чтоб были на глазах и подальше от политики и прочих соблазнов. А по-моему, он тут обе эти причины учел. Полно было и некоронованных потомков благородных семейств всех национальностей – из них некоторым действительно приходилось «работать» пропитания ради.

Я невольно старался различить в толпе габсбургские губы и виндзорские носы.

Наконец Виллем отложил свиток. Музыка и разговоры разом стихли. В мертвой тишине он произнес:

– Весьма достойные люди. Мы подумаем.

– Благодарю вас, Ваше Величество!

– Мы все взвесим и известим тебя.

Наклонившись ко мне, он прошептал:

– Не вздумай пятиться по этим проклятым ступеням! Просто встань; я сейчас исчезну.

– О, спасибо, сэр, – прошептал я в ответ. Он поднялся – за ним и я вскочил – и удалился, подняв мантией небольшой вихрь. Оглянувшись, я заметил несколько изумленных взглядов, но вновь заиграла музыка, придворные занялись светскими беседами, а я смог потихоньку уйти.

На выходе меня подхватил Патил:

– Сюда пожалуйте, сэр.

Выпендреж кончился, началась настоящая аудиенция. Патил провел меня сквозь маленькую дверцу, по длинному, узкому коридору, к еще одной двери. За ней оказался самый обычный кабинет, разве что на стене висел щит с гербом Дома Оранских и бессмертным девизом: Я поддержу!. Посреди комнаты стоял громадный письменный стол, заваленный грудой бумаг. В центре его, под металлическим пресс-папье в виде детских башмачков, лежал оригинал списка, копия с которого была у меня в кармане. На стене в раме висел семейный портрет: покойная императрица с детьми. У другой стены – потертый диван и рядом – небольшой бар, несколько кресел и качалка возле стола. Все остальное вполне подошло бы к несуетно-деловой обстановке кабинета домашнего врача.