1941: Время кровавых псов - Александр Золотько

Орлов посмотрел на часы, бросил быстрый взгляд на капитана, докурившего папиросу, уронившего окурок и что-то со смехом говорившего пограничнику.

– Осталось минут десять…

Из блиндажа вышел лейтенант в выгоревшей, испачканной чем-то бурым гимнастерке. Вздохнув с видимым облегчением, он пошел к навесу.

– Внимание, – скомандовал Орлов.

– Но если все-таки…

– Я тебя сам пристрелю. – Орлов с недобрым прищуром посмотрел в глаза Севки. – Иди и стреляй. А потом бросай в сторону револьвер, падай на колени и кричи во весь голос, что это диверсант, только лицо не прячь, ищи взглядом глаза начальника, смотри в них просительно и жалостливо… у тебя получится, я знаю. Я в тебя верю…

Капитан Скрипников пробежал трусцой мимо Орлова, остановился перед блиндажом и стал что-то быстро говорить стоявшему в дверях автоматчику. Тот оглянулся вовнутрь, что-то спросил, потом шагнул в сторону.

Скрипников повернулся к машине и крикнул:

– Не глуши мотор, Петров! Через три минуты едем!

Капитан показал три пальца, чтобы водитель без сомнения понял, что именно три минуты понадобится капитану для того, чтобы…

Севка стиснул зубы.

Три пальца – средний, указательный и большой. А как бы показал тройку Севка? Правильно: указательный, средний и безымянный. А с большим пальцем цифры показывают немцы, про это Севка где-то читал. Не помнил, где именно, но помнил точно про эту особенность.

Значит, Орлов снова прав?

Севка решительно двинулся к блиндажу.

Часовой, стоявший снаружи, шагнул к нему навстречу, не снимая винтовку с плеча, протянул руку, чтобы остановить резвого политрука.

– Да у меня вот… – выпалил Севка, поднимая край гимнастерки, будто собираясь лезть в карман. – Очень важно!

– Нельзя… – Часовой, паренек лет двадцати, курносый, конопатый и с лопушистыми ушами, хотел объяснить, что без разрешения лейтенанта из конвоя начальства все равно нельзя входить, даже если очень нужно, но Севка ударил его револьвером в лицо, по этому самому конопатому носу.

Часовой выронил винтовку и схватился руками за лицо. Севка толкнул его в грудь и влетел в блиндаж.

Вот этого Орлов не учел – с улицы в блиндаже было почти темно. Сквозь узкое отверстие под самым потолком вовнутрь проникало немного света, но это не помогало, а скорее мешало, превращая людей, стоявших в глубине, в одинаковые черные силуэты.

…– А твоя задача, – сказал Орлов сержанту, когда Севка быстрым шагом пошел к блиндажу, – твоя задача, товарищ старший сержант, сделать так, чтобы меня не убили. Хотя бы в ближайшую минуту. Мне больше не нужно… Как только я прекращу стрельбу, бросай оружие и падай на землю с криком про диверсантов… Понял?

– Чего уж тут не понять… – Малышев пошел следом за Орловым.

– Ребята! – крикнул старший лейтенант, приближаясь к полуторке. – Ни у кого закурить не найдется? Сил уже никаких нет терпеть…

Поравнявшись с «ДШК», Орлов мельком глянул на него, потом повернулся к Малышеву и гневно закричал:

– Ты что с пулеметом сделал, остолоп? Кто же бросает оружие под дождем? Я тебя…

Орлов подошел к пулемету, взялся за ручки. Снова посмотрел на старшего сержанта, который что-то громко отвечал ему, извиняясь, наверное, но Орлов его не слушал.

Пятьдесят патронов в ленте. Пятнадцать человек в кузове полуторки. Калибр пули – двенадцать и семь, темп стрельбы – восемьсот выстрелов в минуту. Расстояние – десять метров.

Орлов рывком развернул пулемет и нажал на гашетку.

Пули ударили в деревянный борт, разнесли, не останавливаясь, его в щепу, и за несколько секунд перемололи всех сидящих в кузове людей в мертвое мясо. Никто даже не попытался выпрыгнуть или выстрелить в ответ. Тяжелые пули прошивали все навылет и уходили к низким серым тучам, чтобы сорвать на них свою неутоленную злость.

Тремя последними пулями Орлов разорвал в клочья водителя, и пулемет замолчал.

Оказывается, Малышев все это время кричал, стоя спиной к спине с Орловым, орал, надсаживаясь, что диверсанты, что скорее, что все сюда, в машине диверсанты…

Когда пулеметная очередь закончилась, Малышев оглянулся на Орлова и, отбросив в сторону винтовку, упал на колени, поднимая руки. Рядом с ним рухнул коленями в лужу старший лейтенант Орлов.

И их стали бить.

…Черные одинаковые силуэты. Севка почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Слева от входа – не Скрипников. Туда отступил автоматчик. Где-то еще должен быть один, старшина говорил, что двое охранников…

Мысли неслись вскачь, автоматчик слева начал движение, поворачиваясь к внезапно появившемуся в блиндаже чужаку.

Лейтенант в фуражке. И второй должен быть в фуражке. И начальство – наверняка в фуражке… а капитан Скрипников был в пилотке. В пилотке он был, точно.

Севка вскинул руку с револьвером.

Выстрел. Отдача отозвалась в руке, уши заложило.

Высокий человек в пилотке рухнул, капли крови полетели вперед, забрызгав тех, кто сидел за столом лицом к двери.

– Не стреляйте, – крикнул Севка, отбрасывая в сторону оружие. – Не стреляйте, прошу вас!

Он упал на колени, поднимая руки и продолжая кричать.

– Это немец! Слышите! Немец!

Только сейчас, в эту секунду, Севка понял, что его могут убить. Нет, он сознавал, что рискует, но больше боялся убить своего, советского, а теперь осознал, что и сам может погибнуть, расстрелянный в упор этими черными силуэтами.

И поэтому он кричал с неподдельным ужасом, вцепился побелевшими пальцами в край стола, запрокинув голову, пытаясь увидеть лицо того самого начальника, от слова которого теперь зависит жизнь Всеволода Залесского.

– Не стреляйте!

– Не стрелять! – прозвучало в блиндаже.

Севку ударили в лицо, швырнули на пол, устланный ветками. Навалились сверху, заламывая руки.

За дверью взревел пулемет.

– Посмотри, что там, – приказал спокойный голос.

Севка лежал, прижавшись щекой к листьям на полу, и продолжал шептать, крепко-крепко зажмурив глаза:

– Не стреляйте, это немец, немец… Не стреляйте…

Пулемет замолчал, послышались невнятные крики. Потом кто-то вбежал в блиндаж.

– Что? – спросил уверенный низкий голос, принадлежавший, по-видимому, начальнику.

– Старший лейтенант расстрелял из зенитного пулемета грузовик. Сказал, что это диверсионная группа…

– И что?

– Я посмотрел… Похоже, он прав. Немецкая рация, карты, ракетницы… Нужно тщательнее ознакомиться, но пока я приказал старшего лейтенанта не убивать.

– Значит, и этого можно поднять на ноги, – сказал начальник. – Поднимайте.

Севку поставили на ноги, но рук не отпустили. Кто-то невидимый смахнул у него с лица приставшие листья.