Кучум (Книга 3) - Вячеслав Софронов

-- Ваше царское величество, -- начал он и стушевался, повернулся к своим спутникам и что-то тихо спросил, чуть пошептавшись, вновь повернул голову в сторону трона и, кашлянув несколько раз, продолжал, -- ваше царское величество, мы отправлены королем нашим, избранным на трон польский, чтоб вручить грамоты с заверением о мире и дружбе с московским князем Иваном Васильевичем... -- он опять прервался и скользнул взглядом по лицам бояр, сидящим на лавке вдоль стены, чуть задержался на Иване Васильевиче и опять повернулся к Симеону Бекбулатовичу.

-- Давай, давай, говори все, что король приказал говорить царю московскому...

-- Князю московскому, -- сделал ударение посол, -- но я его не вижу.

-- Великой милостью мне поручено вершить дела государства нашего, -подняв кверху подбородок с жиденькой бородкой, ответил Симеон Бекбулатович.

-- Бесчестье какое для послов Речи Посполитой, -- задохнулся посол и стоявшие сзади него шляхтичи насупились, сдвинули брови, всем видом выражая согласие со словами товарища.

Бояре на лавках зашумели, и князь Шуйский крикнул со своего места:

-- Никто вас не бесчестит, а принимает как должно.

Говорите, что нужно, а уж мы решим, чего дальше делать станем.

-- Верно, верно говорит князь, -- поддержали его остальные бояре, ударяя длинными посохами об пол.

Но послы, видимо, были людьми не робкого десятка и на них не подействовали угрожающие выкрики бояр. Старший шляхтич настойчиво повторил:

-- Наш король велел передать эту грамоту, -- он поднял над головой свиток и красная печать, качнувшись, опустилась ему на лоб, -- передать князю московскому Ивану Васильевичу. Но перед нами его нет, а потому... -но он не закончил, потому что Иван Васильевич соскочил со своего места, в несколько шагов оказался прямо перед ним и, сведя брови гневно, спросил:

-- Вот я... Перед вами... Чего хотел? Ну? Сказывай... Шляхтич опустил грамоту на уровень груди и с легким поклоном подал ее Ивану Васильевичу, но тот отстранился от свитка, словно это была ядовитая змея, махнул рукой дьяку Писемскому и приказал:

-- Читай, чтоб все слышали.

Дьяк опрометью подбежал к полякам, принял грамоту, быстро сорвал печать и, развернув свиток, принялся читать громко, произнося титулы царя московского. Но когда он перешел к оглашению самого текста, Иван Васильевич взмахом руки прервал его и обратился к послам:

-- С каких это пор тот, кого вы называете своим королем, смеет обращаться ко мне, по воле Божьей царю христианскому, как к брату? Кто ему дал такое право? Я тебя спрашиваю! -- и он упер острый конец своего посоха в грудь шляхтича. -- Значица, он меня царем уже не считает? А Полоцк? А Смоленск, уже не русские города? Почему Баторий ваш, коей и за столом-то со мной рядом сидеть недостоин, меня ровней своей считает? Это он меня бесчестит, а не я его. Да он ничуть не выше князей моих Бельских, Острожских, Мстиславских. А они все подо мной ходят, -- при этом царь все сильнее упирал наконечник посоха в грудь посла и тем теснил его из тронной залы, заставляя пятиться шаг за шагом. Потом он протянул левую руку назад, вырвал из рук дьяка Писемского грамоту и швырнул ее в лицо поляку. Бояре вскрикнули, но тут же умолкли.

-- Царь московский сам желает войны с нами, -- выдохнул почти вытолкнутый вон посол.

-- Нет, не я хочу войны, а вы, бесчестное племя, ее желаете, -- ответил Иван Василевич, сверкая глазами, -- и вы ее получите!

Выгнав польских послов, Иван Васильевич тяжелым шагом прошелся по тронной зале, вглядываясь по очереди в лица разом притихших бояр.

-- Что головы попрятали?! Ляхов испугались? Или мало мы их били? Видать, мало, коль они к нам этакие грамотки посылают. Давно ли они нас приглашали править государством ихним, склоня голову смиренно, аки овцы ждут кнута пастыря своего. Что ж то за держава такая, коль из своих никого на трон достойного найти не может? Подстилку турецкую нашли себе! Обатура венгерского! Да он готов туфлю турецкого султана лизать, лишь бы тот глянул в его сторону милостиво! -- царь распалился и бегал по просторной зале, пристукивая тяжелым посохом, выкрикивая все то, что он не успел высказать польским послам.

-- В железа Батория этого заковать да в клетке в Москву привезти, -подал неожиданно голос Симеон Бекбулатович. Но царь так зыркнул на него, что он чуть не свалился с трона.

-- А тебя кто спрашивает? -- воззрился Иван Васильевич на бедного татарина, не знавшего куда деваться со страха. -- Прости-извини, забыл, что ты у нас самый главный воевода, князь и государь всея Руси. Прости великодушно, -- и он повалился на колени перед Симеоном. К нему тут же подскочили несколько бояр, подхватили под руки, пытаясь поднять. Но Иван Васильевич не давался, брыкаясь и расталкивая бояр. -- И вы туда же, -визжал он. -- Измена!

Вбежали перепуганные стрельцы и, выстави бердыши, поперли на бояр, те бросились кто куда, произошла свалка, некоторые упали, запутавшись в длиннополых шубах. Симеон Бекбулатович спрятался за трон и таращил оттуда черные глазища, то высовывая, то пряча бритую голову, потеряв в суматохе соболью шапку, украшенную драгоценными камнями.

Эта шапка и попалась на глаза Ивану Васильевичу, он поднял ее, заботливо отряхнул и направился к трону, размахнулся, больно ударил посохом касимовского царевича по бритой башке.

-- Хорош, храбрец, -- проговорил он вкрадчиво, -- спрятался, а меня пущай бесчестят, убивают... А ну, вылазь на свет божий...

-- Батюшка государь, -- залепетал тот, обходя трон по кругу и уворачиваясь от ударов тяжелого посоха, -- если бы тебя убили, то кто бы наказал изменников... Я со своего места все видел, все запомнил, всех бы казнил...

-- Ах ты морда касимовская! Ждешь, выходит, когда законного царя жизни лишат, чтоб потом расправу-суд чинить?! Хорош! Хорош! Сымай царев наряд! Кому говорю?!

Симеон Бекбулатович растерялся окончательно и слова царские, видно, не доходили до него. Но когда Иван Васильевич в очередной раз замахнулся на него посохом, он сбросил для начала узконосые сапоги, а потом торопливо стал стаскивать с себя одежды.

-- Вот так-то оно лучше, -- усмехаясь, проговорил царь, видя как Симеон Бекбулатович, торопливо сняв с себя верхнее платье, остался в одном исподнем, -- теперь так будешь послов принимать. Пусть думают, что царь московский совсем нищ и гол, все у него позабирали, всего лишили...

-- Царь-батюшка, -- неожиданно упал на колени тот, -- отпусти обратно в мой Касимов-город. Жил я там тихо мирно и дальше бы так жил. Не по силе мне удел царский. Не могу державой этакой править, ни ума, ни сил не хватает...

-- А чего ж соглашался, когда предложили? -- царь уставил острие посоха ему в голую грудь. -- Почему сразу разумных слов не молвил, а с радостью на трон царский влез? Говори! Бояре к тому времени немного оправились, видя, что царский гнев направлен на выгодную для них сторону, опять расселись на широких лавках и, не скрывая радости, скалились на раздетого и униженного Симеона.

-- Так ему, пущай знает...

-- Сел на царево место и думает, будто так и надо...

-- Из грязи -- да в князи, -- высказывались они громко, толкая в бок локтями друг друга.

-- Цыц, -- прикрикнул на них Иван Васильевич, злобно сверкнув глазами, -- а то сейчас рядом встанете. Почему с ляхами не по чину говорил? -обернулся вновь к Симеону.

-- Не научил, батюшка, как говорить с ними... Думал, послы... Думал, приехали дружбы, мира просить. Мы ж у них Ливонию всю повоевали, все крепости отобрали, -- залепетал униженно Симеон.

-- Точно, отобрали, и остальные отберем, -- к царю неожиданно вернулось доброе расположение духа, и он махнул касимовскому царевичу рукой, чтоб шел из тронной залы, -- воеводы добрые еще не перевелись у нас, -- он повел взглядом по лицам бояр. -- Где Хворостинин? Где Шереметьев? Где Мстиславский? Отчего не вижу воевод своих?

-- При войсках, -- ответил один за всех боярин Григорий Васильевич Путятин, привстав с лавки.

-- А вы чего отсиживаетесь? Кто за вас воевать будет? Кого к казакам на Дон, на Волгу отправили? Почему вестей до сих пор нет?

-- Князей Федора Барятинского с Алексеем Репниным отправили, да верно, срок не пришел им вернуться, -- с готовностью напомнил царский окольничий Осип Щербатов.

-- Долго, долго чего-то ездят они, -- царь тяжелым взглядом окинул в очередной раз бояр и закончил, -- готовьте ополчение. С ляхами нам добром не разойтись. Сеча долгая будет, -- и направился к выходу из тронной залы.

Уже только вечером пожаловал Иван Васильевич в свой новый дворец и, не скинув дорожного платья, проследовал на женскую половину, где, знал, его который день поджидает Анна Васильчикова, и он сам испытывал неловкость, редко заходя в последнее время в ее покои.

Может, потому и перебрался он в новый дворец, что слишком многое связывало его со старыми кремлевскими палатами. Там умерла его первая жена Анастасия... Единственная женщина в его жизни, которую он по-настоящему боготворил, обожал, слушал, почти во всем с ней советовался. Долго, ох, долго не заживала та рана, а все кровоточила, заставляя глядеть с подозрением на близких друзей, которые, казалось, чего-то скрывали, недоговаривали, отводили глаза, стоило ему вспомнить про Анастасию.