Полное собрание стихотворений - Владимир Раевский

Автограф ЦГАОР (Без заглавия) («Волжская новь»,1940, № 10)

           7Утратил дар ея в неволе           9В союзе с верною надеждой           21Сей взор приветный Ганимеда           31С усмешкой сделать вам упрек           34Зыбится легкими волнами           64Мне верной черни боевой           81Пловец! Твой кончен путь над бездной!           83–84В надежде скромной мудреца,Но в сердце с крепостью железной!           92Полет по ясным небесам           95И к мете тайной устремлял           101Вдали от вас, друзья, от света           107Под ношей скорби и напасти           114И вздохи беспрерывной муки           123Темницы хладные предметы           125Любимец муз и Аполлона           135Тебя лишь, юный Амфион           139–152<Стихи отсутствуют>           161–168<Стихи отсутствуют>           170Сияет солнце на Востоке           175Зовет вас честь, добро святое           176Спешите. Сей небесный звон           178Пробудит он народный сон

«Русская старина» 1890, № 5

       Вместо 54–62Наемной лжи перед судомЯ слышал голос двуязычнойИ презрел вид ее двуличный.С каким-то рабским торжеством,В пороках рабских закоснелый,Предатель рабским языкомДерзнул вопрос мне сделать смелый.Но я умолк перед судом!И этот тайный трибуналИскал не правды обнаженной,Он двух свидетелей искалВ толпе презренной…

«Воспоминания» В. Ф. Раевского (ЛН)

«Сабанеев был друг Дибича. Орлов защищал брата своего пред государем и, конечно, выставил меня как главного виновника по влиянию моему на Орлова и, вероятно, и представил стихи мои „К друзьям“, которые ходили тогда по рукам. Об этих стихах мне был запрос уже в Сибири. В них, обращаясь к Пушкину, я говорил»:

             129–132Сковала грудь мою, как лед,Уже темничная зараза,Холодный узник отдаетТебе сей лавр, певец Кавказа…             137–152Оставь другим певцам любовь.Любовь ли петь, где брызжет кровь,Где племя чуждое с улыбкойТерзает нас кровавой пыткой,Где слово, мысль, невольный взорВлекут, как явный заговор,Как преступление, на плахуИ где народ, подвластный страху,Не смеет шепотом роптать.Пора, мой друг, пора воззватьИз мрака век полночной славы,Царя-народа дух и нравыИ те священны времена,Когда гремело наше вечеИ преклоняло издалечеКнязей кичливых рамена.

Впоследствии я переменил так:

Сковала грудь мою, как лед,Уже темничная зараза,Жилец темницы отдаетТебе сей лавр, певец Кавказа.Оставь другим певцам любовь.Любовь ли петь, где стынет кровь,Где власть с надменною улыбкойЗа слово, мысль, за смелый взорГрозит допросами и пыткой,Повсюду видит заговор,Ведет невинного на плахуИ где народ, подвластный страху,Не смеет шепотом роптать.Пора, мой друг, пора воззватьИз мрака век протекшей славы,Народу силу, власть и нравыИ те священны времена,Когда гремело наше вечеИ преклоняло издалечеКнязей кичливых рамена.

Эти ли стихи или другие были в руках у Бенкендорфа, потому что при запросах стихи не были приложены. Вот почему я и отвечал, что «я не знаю, какие стихи мне приписывают? под моим именем мог писать и другой».

52

Копия (изд. 1961)             11–13Погиб мой верный Пелисон,Один незримый АбеонСвидетель был моей разлуки.             16–17Не может быть сей внятный взор,Сей разнозвучный разговор,             29Летая в стае птиц, с денницей,        Вместо 31–48Для друга волю забывал!И страж угрюмый дивовался,Когда беспечный забавлялся,Порхая смело над ружьем,Его блистающим штыком.Ах, он не знал, что адский громСкрывает блеск ружья лукавый,Что этот штык одно есть право, —Дово́д единственный людей.Не зная злобы и людей,Не зная рабства и страстей,Он пел природе гимн без страху,И на корзину и на плаху,На меч, порфиру и кинжал,Резвясь, равно перелетал.Певец мой часто оглашал,Взлетя на крест, церковны сводыХвалебной песнию природе.Когда ж, как ржавчиною сталь,Мне грызла грудь <мою> печаль,Кому ж? — скворцу меня лишь было жаль!И мнилось — пел мой друг сердечный:«Труды и жизнь не бесконечны!»Я звукам сладостным внималИ вдруг свободнее дышал,И друга милого ласкал.Когда ж вражда со клеветоюВ суде кичились предо мною,           Вместо 54–57И стал он жертвой слез и муки.Неси, река, неси волной,Неси певца на брег чужой,От стран родных его укройТуда, где блещут чисты воды,Где веет сладкий ветр свободы!

58

Ранняя редакция («Сиб. огни», 1938,№ 3–4)

             6Кто жизни план моей вершил,     Вместо строф 3–4       Среди молений и проклятий,Средь скопища пирующих рабов,Под гулами убийственных громовИ стонами в крови лежащих братий —

      Я встретил жизнь, взошла заря моя.Тогда я не горел к высокому любовью,     Великих тайн постигнуть не желал,     Не жал руки гонимому украдкой     И золотой надежды сладкой     Жильцу темницы не вливал.Но для меня свет свыше просиял!И всё, что мне казалося загадкой,

      Упрек людей болезненно сказал…Тогда пришла пора безмолвного страданья,Но что ж? Страданья сладки мне, когда любовь им мать,И я за целый век бездумного весельяМгновенья скорбного не соглашусь отдать.

Не для себя я в этом мире жилИ людям жизнь я щедро раздарил,Не злата их, — я ждал одной улыбки.        И что ж? Как парий встретил я —Везде одни бледнеющие лица.И друг и брат не смог узнать меня.

Но для меня блистал прекрасный луч денницы,            Как для других людей;     Я вопрошал у совести моей     Мою вину — она молчала,И светлая заря в душе моей сияла.И помню я моих судей,Их смех насильственный, их лица,Мрачнее стен моей темницы,И их значительный вопрос:Ты людям славы зов мятежный,Твой ранний блеск, твои надеждыИ жизнь цветущую принес…                 Что ж люди?..Когда гром грянул над тобою,Где были братья и друзья?Раздался ль внятно за тебяИх голос смелый под грозою?Нет, их раскрашенные лицаИ в счастьи гордое челоПри слове «казни и темницы» —Могильной краской повело.И что ж от пламенных страстей,Надежд, возвышенных желаний,Мольбы и набожных мечтанийВ душе измученной моейОсталось? — Вера в провиденье,Познанье верное людей,Жизнь без желаний, без страстей,Всё та же воля, как закон,Давно прошедшего забвеньеИ пред могилой тихий сон.

Но добродетель! Где ж непрочныйТвой гордый храм, твои жрецы,Твои поклонники-слепцыС обетом жизни непорочной?

Где мой кумир, и где мояОбетованная земля?Где труд тяжелый, но бесплодный?Он для людей давно пропал,Его никто не записал.И человек к груди холоднойТебя, как друга, не прижал.

        Давно несу я в сердце камень,Никто, никто его не приподнял,Но странника всегда одушевлялВысокий дух, страстей заветный пламень.

        Там за вершинами УралаОсталось всё, что дух живило мой —Мой светлый мир, — я внес в Сибирь с собой       Лишь муки страшные Тантала.И жизнь моя прошла как метеор.

К чему же мне бесплодный плач людей?

59