Похищение чудовищ. Античность на Руси - Ольга Александровна Кузнецова

Рассказ о победе хитроумного Одиссея над сиренами тоже сохранен в «Книге естествословной» — видимо, троянские события вызывают у автора больше доверия, чем «басни» о каком-нибудь Геракле.

Абие в сицевыя страны древле возвращаяся, шествуя некогда по раззорении славнаго града Трои, некто един бяше от греческих царей, Уликс именованныи, со оставшим своим воинством плывущ в неколицех кораблех своих, вплыве абие в то место и сицевую хитрость сотворил есть противу их. Повеле бо всем бывшим в кораблех <своих> с собою слухи ушеи своих воском затыкати и убрусами главы своя крепце об<в>язати, до толика яко невозможно бяше слышати нимало гласу их пения, и тамо <тако> более их тысящи убиша, сами же цело и невредно место <то> проидоша.

Удивительно, но в этом рассказе Одиссея и его спутников спасают платки-убрусы, которые использовали русские воины. Замотанные платками уши — похоже, русское изобретение.

В латинском источнике было сказано без какой-либо конкретики, что Одиссей крепко заткнул, закупорил всем уши, и пения не было слышно. В переводе для русского издания, наверное, из-за слова крепко появилось дополнение про голову: «и главу крепце обвязах». А автор «Книги естествословной», большой эрудит и любитель конкретики, уточняет, что средствами этих манипуляций были воск (о котором он явно знал из другого источника) и убрус, то есть полотенце или платок.

Полюбить чудовище

Самая частая характеристика средневековой русалки, как и большинства гибридных женских персонажей, — двойственность, сочетание мерзости с красотой. На западноевропейских изображениях сирены (часто сразу с двумя рыбьими хвостами) в основном занимаются самолюбованием: они смотрятся в зеркала, расчесывают волосы гребнями, кокетливо придерживают кончик хвоста. Недаром в эмблемах они трактовались как аллегории роскоши, легкой «красивой жизни». На русских перерисовках XVIII в. руки сирен чаще заняты букетами, как у чудесных женщин-птиц, а хвост бывает по-прежнему скрыт под слоем воды (например, на изразцах). В Средневековье рыбий хвост у женщины вовсе не воспринимался как нечто поэтическое, притягательное, а в русской культуре его особенно избегали. Но в позднее время русские сирены, уже предъявлявшие хвост, под влиянием литературных текстов становятся и человечнее, и красивее. Одна из первых хвостатых русских сирен появляется в сборнике «Символы и эмблемата» (1705): там она наконец почти полностью показывается из воды. Это действительно привлекательная женщина с длинными волосами и прекрасным телом. Надпись к этой картинке на всех языках гласит, что перед нами красавица… но только в верхней части. В позднем издании дается больше русского текста и очень удачно переводится девиз — стихотворным афоризмом «Сирена морская. Сверху кра́сна, снизу безобразна».

Сирена морская («Поверхней лепа»). «Символы и эмблемата> 1705 г.

Интерес к чувственности сирены и к любовной теме вообще поддерживается в это время привозными рыцарскими романами. В 1670-е гг. переводится с польского и издается знаменитая история о Мелюзине, причем персонаж влияет на фольклор, и мемозинами даже называют фараонок-сирен. В XVII в. с чешского языка переводится «Повесть о Брунцвике» — забавная история о чудесных приключениях рыцаря, своеобразная одиссея. Там герой встречается и даже строит отношения с сиреной по имени Европа («географические» имена носят несколько героев этого текста: это след эмблематической традиции, где Африка, Америка и другие части света изображались в виде людей). На вопрос рыцаря о природе сирены это существо отвечает примерно следующее: «Я такова, какой ты меня видишь, не злое и не доброе». Изумительная сирена действительно проявляет свойства то женщины, то рыбы, час от часу меняясь.

Раз сирена теряет монструозность, не грех и человека поставить на ее место. В «Книге естествословной» с сиренами сравниваются охотники на горлиц. Согласно средневековым поверьям, горлица подобна святому отшельнику, потому что любит уединение и стремится избегать людных мест. Но как же тогда ее можно добыть? Оказывается, у этой птицы есть одна, но пламенная страсть: горлица теряет волю, услышав человеческое пение. А потому птицеловам, расставляющим сети под деревьями, рекомендуется петь. Даже не играть на дудке (что могло бы подойти для аспида), не имитировать птичьи трели, но петь своим голосом что-нибудь по возможности приятное. Поверье о странном пристрастии горлиц существовало на Руси в XVII в., но автор «Книги естествословной» дополняет рассказ прямой отсылкой к приключениям Одиссея, о которых он читал в «Истории о разорении Трои». Из этой книги заимствуется даже колоритный оборот «впасть в сиринов» — то есть попасть в лапы сирен, наткнуться на них. Но, видимо, идея сравнить людей с сиренами все-таки не показалась достаточно простой для современников. По крайней мере, в нескольких рукописях финал рассказа искажен: сказано, что эти самые горлицы «уловляют ея» (то есть ловят ее). Кого именно они теперь ловят — неизвестно, таинственная незнакомка возникла из-за ошибочного прочтения слова «уловляются».

…пребывает в пустых мест<а>х и не живет с людьми, и молв и мятежей человеческих зело ненавидит. Даде ей натура охоту зелну до пения человеческаго, коего с великим пожеланным хотением слушает. Того ради хотящи яти их, простерши сети своя под древесем, и поют какое ни есть сладкое пение. Они же, желающе слышати, прилетают и помалу снисходят, <и седают> на землю, ничто же памятствующе погибели своея. Тако якоже и человецы, по еллинскому баснословию, плавающи по морю, впадают в сирины — дивеса морская — и сладостию пением их во удивително забвение приходят, и от них потопляеми бывают. Тако и сии горлицы, в сети, простертой от ловцев, увязши, уловляют<ся>…

В куртуазной культуре Раннего Нового времени сирена приобретает все больше привлекательных черт, хотя и не избавляется полностью от своей мистической двойственности. Ее соотнесение с монстрами уходит на второй план, а красота становится главной характеристикой. В первых театральных пьесах сирены участвуют в массовых сценах, где играют роль изящных духов воды, вроде наяд и нереид. Например, в спектакле «Слава печальная» (нач. XVIII в.) показано смятение морских жителей в связи с кончиной Петра I. Описывается скорбь самых удивительных существ: огромные киты ревут, а сирены,