Оно. Том 2. Воссоединение - Стивен Кинг

– А потом ты когда-нибудь слышал такие голоса?

– Однажды, когда принимал ванну, – ответил мальчик. – Голос девочки. Только плач. Без слов. Я боялся вытащить затычку, когда помылся, потому что думал, а вдруг я ее утоплю.

Билл снова кивнул.

Настороженность ушла из глаз мальчика, они блестели, в них читался интерес.

– Вы знаете об этих голосах, мистер?

– Я их слышал, – ответил Билл. – Очень-очень давно. Ты знал детей, ко-оторых здесь убили, сынок?

Глаза мальчика разом потускнели, в них вернулась настороженность, к которой добавилась тревога.

– Мой папа говорит, что я не должен разговаривать с незнакомцами. Он говорит, любой может быть убийцей. – Он отступил на шаг, в тень вяза, в который двадцать семь лет назад Билл однажды врезался на велосипеде. Упал и погнул руль.

– Только не я, малыш. Последние четыре месяца я прожил в Англии. Приехал в Дерри только вчера.

– Я все равно не должен разговаривать с вами, – стоял на своем мальчик.

– Это правильно, – согласился Билл. – У нас с-с-свободная страна.

Мальчик помолчал, потом заговорил:

– Одно время я дружил с Джонни Фьюри. Он был хорошим парнем. Я плакал, – деловито закончил мальчик, доедая мороженое. Высунул язык, на время ярко-оранжевый, и лизнул руку.

– Держись подальше от водостоков и канализационных люков, – ровным голосом посоветовал ему Билл. – Держись подальше от пустырей и брошенных домов. Держись подальше от грузового двора. Но прежде всего – держись подальше от водостоков и канализационных люков.

Глаза мальчика вновь заблестели, но он долго, долго молчал, прежде чем спросил:

– Мистер, хотите услышать кое-что забавное?

– Конечно.

– Вы знаете тот фильм, где акула поедала людей?

– Все знают. «Че-е-елюсти».

– У меня есть друг. Его зовут Томми Викананца, и он туповатый. Котелок не варит, вы понимаете, о чем я?

– Да.

– Он думает, что видел эту акулу в Канале. Пару недель назад он один бродил по Бэсси-парк, и говорит, что увидел этот плавник. Говорит, что высотой он был в восемь или девять футов. Только плавник, понимаете? Он говорит: «Вот что убило Джонни и остальных. Это акула из «Челюстей», потому что я ее видел». На это я ему говорю: «Канал такой грязный, что там не сможет жить даже пескарь. А ты думаешь, что увидел в нем акулу. У тебя не варит котелок, Томми». Томми говорит, что акула выпрыгнула из воды, совсем как в конце фильма, и попыталась сожрать его, но он успел убежать. Очень забавно, правда, мистер?

– Очень забавно, – согласился Билл.

– Котелок не варит, так?

Билл помедлил с ответом.

– Держись подальше и от Канала, сынок. Ты слушаешь меня?

– Хотите сказать, что вы в это верите?

Билл помялся. Собирался пожать плечами. Потом кивнул.

Мальчишка выдохнул, шипящим свистом. Поник, будто пристыженный.

– Да. Иногда я думаю, что котелок не варит у меня.

– Я знаю, о чем ты. – Билл подошел к мальчишке, который очень серьезно смотрел на него, и на этот раз не отвернулся из застенчивости. – Ты добиваешь свои колени на этой доске, сынок.

Мальчишка глянул на ободранные колени и ухмыльнулся:

– Да, наверное. Но как-нибудь выкручусь.

– Можно попробовать? – неожиданно спросил Билл.

Мальчишка глянул на него, с отвалившейся от изумления челюстью, и рассмеялся.

– Это будет забавно. Никогда не видел взрослого на скейтборде.

– Я дам тебе четвертак.

– Мой отец говорил…

– Никогда не брать деньги или с-сладости у незнакомца. Дельный совет. Я все равно дам тебе четвертак. Что скажешь? Только до угла Дж-Джексон-стрит.

– Да бросьте вы! – Мальчишка рассмеялся, весело и от души. – Не нужен мне ваш четвертак. У меня есть два бакса. Я просто богач. Но я должен это увидеть. Только не вините меня, если что-то сломаете.

– Не волнуйся, – ответил Билл. – Я застрахован.

Он крутанул пальцем одно из колесиков, и ему понравилась легкость, с которой оно завертелось – похоже, шариков в подшипнике хватало. Хороший, приятный такой звук. Он всколыхнул в груди Билла что-то очень давнее. Какое-то желание, такое же прекрасное, как и любовь. Билл улыбнулся.

– О чем вы думаете? – спросил мальчишка.

– Думаю, что я у-убьюсь, – ответил Билл, и мальчишка рассмеялся.

Билл опустил скейтборд на тротуар, поставил на него одну ногу. Для пробы покатал скейтборд взад-вперед. Уже видел, как мчится вниз по Уитчем-стрит, к перекрестку, на зеленом, оттенка авокадо, скейтборде мальчишки, полы пиджака развеваются сзади, лысина блестит на солнце, колени согнуты, как у новичков-горнолыжников, которые в первый раз выходят на склон. И поза эта говорит тебе о том, что мысленно они уже упали. Он мог поспорить, что мальчишка ездил на скейтборде иначе. Он мог поспорить, что мальчишка ездил,

(наперегонки с дьяволом)

будто в последний раз.

И прекрасное чувство умерло в груди Билла. Он увидел, слишком уж отчетливо, как доска выскальзывает из-под его ноги, освободившись, катится дальше вниз по улице, невероятного флуоресцентно-зеленого цвета, какой мог понравиться только ребенку. Он увидел, как плюхается на зад, а может, и на спину. Медленно приходит в себя в отдельной палате Городской больницы, вроде той, где они навещали Эдди, когда тот сломал руку. Все тело в гипсе, одна нога поднята на сложной системе тросов и блоков. Заходит врач, смотрит на его карту, смотрит на него, потом говорит:

– Вам ставятся в вину две ошибки, мистер Денбро. Первая – неумелое управление скейтбордом. Вторая – вы забыли, что вам уже под сорок.

Он наклонился, поднял доску, протянул мальчишке.

– Пожалуй, воздержусь.

– Струсили? – добродушно полюбопытствовал мальчишка.

Билл сунул кулаки под мышки и замахал локтями, изображая трусливую курицу.

– Куд-кудах.

Мальчишка рассмеялся:

– Послушайте, мне пора домой.

– Будь осторожен, когда едешь на этой штуковине. – Билл указал на скейтборд.

– На скейтборде осторожным быть нельзя, – ответил мальчишка, глядя на Билла так, будто у того не варил котелок.

– Точно, – кивнул Билл. – Правильно. Как мы говорим в киношном бизнесе, я тебя слышу. Но держись подальше от водостоков и канализационных люков. И старайся гулять с друзьями.

Мальчишка кивнул:

– Я же рядом с домом.

«И мой брат был рядом», – подумал Билл.

– В любом случае все это скоро закончится, – сказал он мальчишке.

– Закончится? – переспросил мальчишка.

– Я так думаю.

– Ладно. Еще увидимся… трусишка!

Мальчишка поставил одну ногу на скейтборд и оттолкнулся другой. Как только сдвинулся с места, поставил на доску другую ногу и покатил вниз, как показалось Биллу, на убийственной скорости. Но мчался он, как и предполагал Билл, с небрежной грациозностью. Билл ощущал любовь к этому мальчишке, и радостное волнение, и желание самому стать мальчишкой, вкупе с перехватывающим дыхание страхом. Мальчишка ехал так, словно не существовало ни смерти, ни взросления. Мальчишка казался вечным и неуничтожимым в своих бойскаутских шортах цвета хаки, потертых кроссовках, с ободранными и грязными коленками, и волосы летели у него над спиной.

«Осторожно, парень, тебе не пройти этот поворот!» – подумал Билл, но мальчишка переложил тело влево, как танцор брейк-данса, ноги развернули фиберглассовую зеленую доску, и он безо всяких усилий свернул на Джексон-стрит, заранее предположив, что на пути ему никто не встретится. «Мальчик мой, – подумал Билл, – так будет не всегда».

Он подошел к своему прежнему дому, но не остановился, лишь замедлил шаг чуть ли не до черепашьего. На лужайке в плетеном кресле сидела женщина со спящим младенцем на руках и наблюдала за двумя детьми, лет восьми и десяти, которые играли в бадминтон на еще влажной от дождя траве. Младший из них, мальчик, отражая подачу, перебросил волан через сетку, и мать похвалила его: «Молодец, Скэн!»

Цвет дома не изменился, остался темно-зеленым, и над дверью Билл увидел знакомое веерообразное окно, но цветочные клумбы его матери с лужайки исчезли. И с заднего двора, насколько Билл мог видеть с тротуара, исчез спортивный комплекс, который отец построил из позаимствованных на работе ненужных отрезков труб. Билл вспомнил, как однажды Джордж свалился с верхней перекладины и отколол кусок зуба. Как же он ревел!

Он смотрел на свой дом (что-то осталось прежним, что-то ушло с концами) и думал, а не подойти ли ему к женщине с младенцем на руках. Он мог бы сказать: «Добрый день, я – Билл Денбро, когда-то я жил в этом доме». И женщина ответила бы: «Как интересно». И что за этим могло последовать? Мог он спросить ее, сохранилось ли лицо, которое он так старательно вырезал на одной из чердачных балок? Это лицо они с Джорджем иногда использовали вместо мишени для дартса. Он мог спросить, спят ли ее дети на огороженном заднем крыльце в особенно жаркие летние ночи, тихонько разговаривая перед тем, как уснуть, наблюдая далекие зарницы? Наверное, он мог бы задать эти вопросы, но при этом очень уж сильно заикался бы, если б попытался обаять женщину… да и хотел ли он знать ответы? После смерти Джорджа дом стал мертвым, и причина, по которой он вернулся в Дерри, не имела к дому ни малейшего отношения.