Журнал Наш Современник №12 (2001) - Журнал Наш Современник

Через пару дней дети пришли в город давать показания в отделение милиции, но, заглянув в двери кабинета, узнали в людях в форме давешних головорезов. И бежали без оглядки. Отцов бег длился до самой столицы, где годом раньше вышла замуж старшая сестра Валентина. Так он стал не только сиротою, но и беспризорником, а по некоторым версиям и форточником, блатным парнем по кличке Халва. Жора Бурков, известный артист, царство ему небесное, сказывал мне со слов друзей-коллег отца: “Любая форточка была его. Ловкий был, худой и жилистый, как уж”. Не знаю, но знаю, что тетка, желая, видимо, предупредить слухи, говаривала мне, что папа-де очень любил халву. Я этого не замечал, но и не понимал тогда, к чему она клонит. А Бурков говорил, что папа у какого-то ... мешок халвы отнял: “Отдай, гад!” — сказав при этом. Стало быть, действовал по-революционному, в пользу бедных. И очень уважал Антона Семеновича Макаренко, дядю и отчима моей мамы, а он был отцом всех беспризорных Союза.

В 20 лет вдруг стихи: “Ситец”. Невольное подражание Маяковскому:

Краской валов до конца насытясь,

Краску с валов отирая,

Ползает теплый балованный ситец

Цвета небес до края.

Это он уже был рабочим 1-й ситценабивной фабрики. Маяковского очень уважал, любил, деньги у него однажды взял взаймы в буфете, обещал отдать, но не успел, — Маяковский застрелился. Все хотел подарить мне лично полное собрание его сочинений, но тоже не успел. Ушел от нас в 75-м году. Звонил нам за 15 минут до трагедии из санатория имени Горького веселый, бодрый: “Сейчас мне тут медсестра сделает одну процедуру, и я перезвоню”. Процедуру сделали такую, что с сердцем снова стало плохо (он лежал в Кремлевской Кунцевской в кардиологии). По одной версии, он умер в дороге, по другой — на столе. Не проверял, не знаю. Тогда мне было двадцать два года.

Если есть надежда у солдата попасть в рай, то только через смерть на поле брани. Хотел бы я тоже в него попасть. Пасть за родину в бою, уйти на небо из строя — вот мечта рядового бойца!

Первую тетрадку своих юношеских стихов отец послал в Сорренто Максиму Горькому. Горький ответил, благословил. Горького отец тоже любил искренне всю жизнь, до последнего дня на его даче в Переделкине в кабинете над входом висела копия картины художника Н. “Горький читает товарищу Сталину поэму “Девушка и смерть”. Тогда о Сталине хорошие слова говорили почти все, но отец, в отличие от многих, говорил их искренне. Моя мать пошла на похороны Сталина беременная мною, почти на сносях, чудом остались мы оба живы. Даже Ромм, помню, говорил, что верил в Сталина, чего уж говорить про моего отца! Но он любил его как русский человек, без всякой партийной патетики, без всякого карьеризма. Собственно, и в партию-то он вступил не раньше 57-го года.

Да, отец действительно верил в социальное обновление мира, он действительно не испытывал грусти по ушедшей православной монархической России, ничего тут не попишешь. Он всегда воспевал простого труженика в его идеале: рабочего, крестьянина, врача и учителя, воина и ученого, как ни банально это звучит. Он был поэт “правды утренней”, поэт здравого смысла, молодости, природной красоты. Всякой зауми и туманных настроений, действительно, не понимал, потому что и не хотел понимать, бежал как черт от ладана. И это не мешало ему любить и ценить Пушкина и Есенина. Отец, кстати, много сделал для реабилитации имени Есенина после войны, был первым председателем комиссии по его литературному наследию, издателем его первого собрания сочинений, организатором музея и памятника. Первая публикация Николая Рубцова в “толстом” журнале в Москве, давшая Рубцову признание, — тоже дело рук отца, взявшего ответственность на себя, — он был заведующим отделом поэзии журнала “Октябрь”.

А как он читал сам свои произведения, поэму “Голубь моего детства”, пародии и эпиграммы! Он был непревзойденный меж поэтов чтец, у него была школа Качалова и Яхонтова, которому он посвятил вдохновенные строки. А песни! Ведь он работал, творил со всеми выдающимися композиторами века, начиная с Новикова и Хачатуряна и кончая Дунаевским и Шостаковичем! Его песни и сейчас звучат как народные, хотя бы “Приходите свататься, я не стану прятаться!” И знаменитое:

Любимая, знакомая,

Широкая, далекая,

Земля родная, Родина,

Привольное житье!

Эх, сколько мною езжено,

Эх, сколько мною видено,

Эх, сколько мною пройдено,

И все вокруг мое!

Отец! Как он умел молчать! Мы ходили подолгу с ним по переделкинским лесам, по полю, вдоль ручья и в основном слушали птиц, коих он любил и знал, как орнитолог. Одно-два слова, скупо, но в точку он скажет и снова молчит, слушает жизнь. Или по несколько раз повторяет одну и ту же фразу, любуясь словом; меткое, ядреное слово не давало ему покоя, бродило в нем.

И если ярость азиата

Во мне как брага разлита...

Давно пора написать о Сергее Васильеве книгу, нет, не совсем такую литературоведческую, как написал о нем Вл. Цыбин, а вот такую, как эта статья, но полнее, не на ходу. Каюсь, что не сделал этого до сих пор, но все боялся приступать к самому сокровенному. К тому, чего не хватает больше всего на свете...

Н.РЯПОЛОВ • Дорогой правды и любви (Наш современник N12 2001)

ДОРОГОЙ ПРАВДЫ И ЛЮБВИ

киностудии “Отечество” 10 лет

Не так давно экранные залы Центрального Дома кинематографистов России были представлены в распоряжение киностудии “Отечество” по случаю юбилея. Творческий коллектив студии, кинозрители, представители общественности Москвы получили редкую возможность обменяться мнениями о документальных фильмах, созданных на студии на протяжении большого отрезка времени, посмотреть и обсудить две полнометражные премьерные и две короткометражные киноленты (“Россия, которую мы охраняли”, “Дар веры” — реж. Б. Криницын, “Мой родной жаворонок”, “Тимоня” — реж. Н. Ряполов). А всего снято 108 фильмов. Что несут они зрителям? Что исповедуют? “И так, напиши, что ты видел , и что есть, и что будет после сего...” (Откровение Иоанна Богослова 1, 19). А видимое — то, что есть и будет всегда для нас видимым, — это Отечество.

ОТЕЧЕСТВО! Это слово мы слышим с детства. Но его сокровенный смысл раскрывается каждому человеку по мере осознания себя в этом мире.

ОТЕЧЕСТВО! Россия! Это наша история и величайшая культура. Это то, что досталось нам в наследие от предков, которые много веков созидали и украшали наш общий дом. Это то, что дано нам от Бога... Именно это видеть в жизни и воспевать — красоту, добро и любовь — призывал своих единомышленников и воспитанников основатель киностудии “Отечество”, выдающийся кинорежиссер-документалист Борис Леонидович Карпов, которому не суждено было дожить до юбилея своего детища. В составленной им на многие годы вперед творческой программе студии красной нитью проходит призыв к человеку с кинокамерой: считать своим священным долгом средствами кино поддерживать и развивать православные традиции жизни и нравственные устои народа, его доброту и трудолюбие, твердость и терпение, предприимчивость и неистребимую веру в лучшую долю. В этом русле и видит свою задачу каждый из сотрудников киностудии “Отечество”.

Среди поздравительных телеграмм и приветственных адресов со сцены Большого зала Дома кино прозвучало послание Председателя Госдумы Геннадия Селезнева. В нем, как нам кажется, точно выражен основной моральный принцип деятельности студии. “...Множество киностудий и кинофирм породило наше сложное время. Не все из них, к сожалению, сумели удержаться от искушения торговать низкопробной продукцией во храме киноискусства, не беспокоясь о влиянии своего “самовыражения” на тех, кто придет в этот мир после них.

Киностудия “Отечество” избрала другой, более тернистый путь. Она не ставила целью в условиях всеобщего современного кинобизнеса и кинорынка богатеть любой ценой. “Отечество” понимало, что плоды ее нелегкого, подвижнического труда созреют вместе с возрастающим на его творениях поколением, которое будет воспитано на высоких примерах жизни святых и героев, подвижников, простых тружеников — патриотов Родины”.

В репертуаре студии нет ни одной картины, чернящей наше прошлое и настоящее, ибо это не язык искусства. “Гнев может быть очень сильным, но печаль не доводит до отчаяния, истерии. Печаль это жизнь. А жизнь прекрасна. Во всем должно быть жизнеутверждение, душевное изящество народа, его философическая мудрость и щедрость”, — говорил, наставляя своих питомцев, великий Довженко, которого высоко ценил Борис Карпов. Подпитываясь светлой небесной мечтой о могучей и Православной России, живущей идеалами правды и красоты, подвигами труда и жаждой познания мира, творят свое экранное искусство, несмотря на тяготы и невзгоды производственно-экономического уклада российского кино, “птенцы гнезда” Карпова — А. Васильев, Б. Лизнев, Б. Криницын, Т. Карпова, В. Демин, И. Ульянова, С. Ерофеев, Г. Мякишев, В. Шкурко, В. Маев и другие. Они продолжают служить ОТЕЧЕСТВУ той мерой таланта и усилий, что отпущена каждому Господом Богом.