Журнал Наш Современник №11 (2001) - Журнал Наш Современник

К 180-летию со дня рождения Ф. М. ДостоевскогоФ.Достоевский • Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать (Наш современник N11 2001)

К 180-летию со дня рождения Ф. М. Достоевского

ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ

ОДНО СОВСЕМ ОСОБОЕ СЛОВЦО О СЛАВЯНАХ, КОТОРОЕ МНЕ ДАВНО ХОТЕЛОСЬ СКАЗАТЬ

Кстати, скажу одно особое словцо о славянах и о славянском вопросе. И давно мне хотелось сказать его. Теперь же именно заговорили вдруг у нас все о скорой возможности мира, то есть, стало быть, о скорой возможности хоть сколько-нибудь разрешить и славянский вопрос. Дадим же волю нашей фантазии и представим вдруг, что все дело кончено, что настояниями и кровью России славяне уже освобождены, мало того, что турецкой империи уже не существует и что Балканский полуостров свободен и живет новою жизнью.

...По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, — не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что все точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, — у них характер в этом смысле как у всех, — а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут.

Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, “имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени”. Долго, о, долго еще они не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нем, — коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии.

Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее. О, я не говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Они поймут все величие и всю святость дела России и великой идеи, знамя которой поставит она в человечестве. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению. Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в Болгарии и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний Иван Чифтлик согласился наконец принять портфель президента совета министров. России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит — Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство.

Опять-таки скажут: для чего это все, наконец, и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского ее призвания — вот цель России, вот и выгоды ее, если хотите. Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим “интересам”, то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое. Тогда только скажет всеславянство свое новое целительное слово человечеству... Выше таких целей не бывает никаких на свете. Стало быть, и “выгоднее” ничего не может быть для России, как иметь всегда перед собой эти цели, все более и более уяснять их себе самой и все более и более возвышаться духом в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества.

В.Илляшевич • Достоевский и Ревель (Наш современник N11 2001)

ОТКРЫТИЕ РУССКОЙ ПРИБАЛТИКИ

Первым актом разрушения СССР стал выход из Союза прибалтийских республик. Могучая (во всяком случае, еще недавно) держава существовала, еще не покинули места дислокации многочисленные войска Прибалтийского военного округа — самого боеспособного в армии. Казалось бы, Москве ничего не стоило предотвратить начинающийся распад государства. Однако Ельцин, уже рвавшийся к Беловежью, от имени России признал независимость Эстонии, Латвии и Литвы, а Горбачев узаконил ее как президент СССР. Спокойно отреагировало и общество, миллионы советских людей, многим из которых вскоре предстояло сделаться “эмигрантами” поневоле, человеческим балластом в государствах-новообразованиях.

Если с политиками все ясно: и Ельцин, и Горбачев к концу 1991 года уже явно действовали под диктовку Запада, то равнодушие общества к потере Прибалтики (за которую Россия сражалась два века и включение которой в состав Империи щедро оплатила и кровью своих солдат, и золотом своей казны — Эстляндия и Лифляндия были не только завоеваны Петром, но и в ы к у п л е н ы у Швеции) представляется одной из наиболее драматичных загадок поздней советской истории. Рискну предположить, что едва ли не основной причиной этого безразличия было наше историческое невежество.

На Прибалтику смотрели как на ч у ж у ю землю, чья культура, язык, архитектура городов, уклад жизни разительно отличались от нашего — русского и общесоветского. Большинство воспринимали Прибалтику как Запад, туда и ездили именно для того, чтобы посмотреть и — что греха таить — полюбоваться доступным краешком Запада. Советское, русское присутствие рассматривалось как (в значительной мере) инородное — мнение, которое умело подпитывала местная пропаганда: сначала устная, а с конца 80-х и публично-официальная. Дескать, нам из Москвы н а с а ж а л и предприятия союзного подчинения, н а в е з л и лимитчиков и т. д. и т. п. Туристы из России, да и высокопоставленные визитеры из Москвы слушали эти разглагольствования по большей части сочувственно, не задумываясь хотя бы над тем, что мощные союзные предприятия обеспечивали высокий (в сравнении с общесоветским) уровень жизни, а лимитчики, в основном славяне, составляли подавляющее большинство здешнего рабочего контингента, чьими стараниями после войны отстраивались города и уже в наше время поддерживались знаменитые прибалтийские чистота и порядок.