Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд - Лимор Регев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы прибыли в нашу квартиру в Рамат-Гане. Какое-то внутреннее чувство побудило меня перенести уже подготовленную нами защищенную комнату в более надежное место в квартире. В конце той недели, когда мы вернулись, раздалась предупреждающая сирена. Мы сидели на полу в защищенной комнате и ждали, когда неподалеку прозвучал громкий взрыв. Все стекла в окнах квартиры разлетелись вдребезги. Ракета упала поблизости, примерно в тридцати метрах от нас, и наш дом пострадал от мощной взрывной волны. Входная дверь раскололась надвое. Семь или восемь частных домов были полностью разрушены. Если бы мы остались в первой комнате, наша судьба, скорее всего, сложилась бы иначе, и мы пострадали бы от осколков стекла.
На всех балконах домов вокруг нас развевались израильские флаги. Вид разрушений напомнил мне о других днях, но трепещущие на ветру израильские флаги служили убедительным доказательством того, что теперь мы живем в совсем другие времена.
Поскольку дом был непригоден для жилья, нам пришлось переехать к друзьям, которые пришли, как только услышали о ракете, упавшей на нашей улице. Мы вернулись домой только после того, как государство полностью отремонтировало нашу квартиру.
Год спустя, в 1992 году, скончалась моя мать. Ей было 86 лет. Смерть матери сильно повлияла на всю мою дальнейшую жизнь. Прощаясь с ней, я попрощался с последним членом моей нуклеарной семьи. Исчезла ниточка, соединявшая меня с домом, где я вырос.
Подсознательно я искал способ сохранить связь с домом моего детства и во взрослой жизни. Я знал, что именно могло бы помочь мне сохранить связь с семьей, в которой вырос и половину которой потерял во время холокоста. Еврейская традиция.
Как я уже говорил, в нашей семье почитались традиции. Еврейские обычаи и особенно соблюдение субботы и праздников были частью моей идентичности, пока нас не выгнали из нашего дома. Как и у многих евреев, переживших холокост, зверства, свидетелем которых я был, и перенесенные испытания подорвали мою веру. Эли Визель, происходивший из очень религиозной семьи, часто говорил, что его вера улетучилась с дымом крематория Аушвица. Только в возрасте восьмидесяти лет он вернулся в лоно иудаизма и пожалел о тех многих годах, что прожил без веры.
После войны я не чувствовал никакой связи с еврейской традицией. Кому я мог молиться после того, что видел?
После встречи с Евой я вернулся к практике соблюдения некоторых религиозных обычаев из уважения к ее семье, которая отличалась набожностью. В глубине души я ощущал необходимость подлинной связи с еврейской религией и ее символами. Однако смерть матери затронула самые сокровенные струны истории моей семьи.
Я понял, что единственный способ сохранить память о моем доме детства – моем отце и брате, а теперь и матери – это поддержать тлеющие угли, при свете которых я изначально рос. Я вернулся к молитве по утрам, посещению синагоги по субботам и праздникам и вере в важность соблюдения заповедей.
Я чувствовал, что возвращаюсь домой.
Я осознал, что все то, среди чего мы растем в детстве, глубоко отпечатывается в человеческой психике. Наши ценности лежат в основе образования, которое мы получаем.
Теперь, оставшись последним выжившим из дома моих родителей, я понял, что должен сохранить память о теплом и любящем еврейском доме, отобранном у меня на раннем этапе моей жизни.
В 1994 году Стивен Спилберг, режиссер фильма «Список Шиндлера», учредил Фонд визуальной истории «Пережившие Шоа». Впервые за все время я полностью изложил свою историю в трехчасовом документальном видео. Я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы пробудить ужасные воспоминания ради сохранения их для будущих поколений.
В апреле 1995 года, в пятидесятилетнюю годовщину окончания войны и освобождения Бухенвальда, в Доме прессы в Тель-Авиве состоялось волнующее мероприятие. Раввин Исраэль Лау и Эли Визель, самые известные евреи, пережившие Бухенвальд, выступили на этой встрече. Я помню слова раввина Лау: «Нам всем по пятьдесят лет… Мы возродились 11 апреля 1945 года».
Наша семья продолжала расти. Наши дочери вышли замуж и создали свои собственные семьи.
У Орны два сына – Итай и Идо, у Анат – дочь Майя и сын Рой.
Рождение внуков стало важным признаком того, что наша жизнь продолжается и идет в нормальном, счастливом русле. Для меня важны и значимы отношения с внуками. Дети питают нас любовью и теплом, как умеют делать только они. Мы часто видели их и были рядом с ними, когда они росли. Их счастливое детство исцелило мою душу.
В 1994 году Стивен Спилберг, режиссер фильма «Список Шиндлера», учредил Фонд визуальной истории «Пережившие Шоа». Впервые за все время я полностью изложил свою историю в трехчасовом документальном видео.
Орна живет в Рамат-Гане, недалеко от нас, и мы регулярно видимся с внуками.
У Анат свой дом в мошаве Нир-Цви. Когда дети были маленькими, по понедельникам мы забирали их во второй половине дня сначала из детского сада, а затем из школы, готовили для них горячую еду и с удовольствием наблюдали, как они беззаботно бегают по зеленым лужайкам у дома.
Я чувствовал, что мне удалось восстать из пепла и построить новую жизнь. По прошествии многих лет я получил благодарственный сертификат от муниципалитета Рамат-Гана как человек, сумевший вернуться к жизни. То прошлое присутствует в моем сознании, но я считаю, что смог отделить его от повседневной жизни и дать моей семье полноценную, счастливую жизнь.
Соблюдение бар- и бат-мицв внуками отозвалось во мне сравнениями с моим собственным детством.
В повседневной жизни мы постоянно проводим такие сравнения, но на особых мероприятиях, таких как бар-мицва, я особенно тщательно продумываю каждую деталь, чтобы церемония дала по возможности более глубокое понимание выживания иудаизма и связи с прошлым. Для меня было очень важно сохранить продолжение традиции родительского дома.
Именно тогда у меня возникло желание задокументировать свою историю.
Заключение
Идея написать историю моей жизни возникла у доктора Лимор Регев, подруги моей дочери Анат. Цель ее инициативы – детализация исторических записей на благо будущих поколений.
С годами моя готовность говорить стала внутренней потребностью наряду с сильным желанием рассказать свою историю как можно более широкой подростковой аудитории с тем, чтобы они поняли, что я тоже, как и они, когда-то был ребенком. А потом этого ребенка не стало…
Я был мальчишкой, подростком, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову.
Сейчас, оглядываясь в далекое прошлое, даже мне трудно понять, через что я прошел во время холокоста, но факт в том, что я здесь.
Я восстал из пепла, как и все выжившие в лагерях. Мы создали семьи и выбрали жизнь.
Ключ к пониманию нашей способности выжить и подняться заключается в нашем вкладе в создание государства и дома для еврейского народа.
Механизм эмоционального подавления, выработанный в тот момент, когда я попрощался с матерью и Арнольдом в Биркенау, действовал и в последующей жизни, уже после войны. Долгое время я считал, что двигаться дальше и жить счастливой жизнью невозможно, не задвинув прошлое в самую глубину сердца.
Не приходится сомневаться, что, несмотря на мои усилия построить жизнь заново, в Израиль я приехал с тяжелой эмоциональной травмой. В плане физического здоровья я полностью реабилитировался, но душевные травмы продолжали кровоточить. Переезд в Израиль принес мне моральное успокоение, но настоящей эмоциональной реабилитацией стала для меня служба в Армии обороны Израиля. Призыв в мою армию, в армию моей страны исцелил мою душу. До этого мне приходилось повторять себе, что бояться больше нечего. Взяв в руки оружие, я испытал огромное облегчение. Это моя страна, и отныне уже никто не сможет меня изгнать. В этой стране у нас есть армия, и ее цель – защитить меня. Это еврейская страна, и, как говорят дети, если мне кто-то угрожает – я ведь могу и ответить.
Много раз за время военной службы – а я отвечал за распределение оружия – мне на ум приходил образ немецкого солдата, направившего на меня автомат. Если бы только у нас было тогда оружие, они не смогли бы уничтожить треть еврейского народа.
Даже сегодня, через
