Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд - Лимор Регев

Я закончил курс базовой подготовки, и во время моей первой увольнительной мы встретились снова.

Ева жила со своей семьей на улице Хасмонеев в Тель-Авиве. Как и я, она родилась в Чехословакии и иммигрировала в Израиль в 1949 году из своего родного города Братиславы. Ева и ее семья пережили холокост в лагере Новаки – образцово-показательном трудовом лагере, созданном немцами для обмана международной общественности, чтобы показать, в каких «достойных» условиях работают в нем евреи.

В августе 1944 года в лагере произошло словацкое восстание: ворота удалось сломать, и заключенные сбежали, в том числе и одиннадцатилетняя Ева с младшим братом. Дети были светловолосыми и голубоглазыми, и родители Евы нашли местную семью, которой заплатили крупную сумму, чтобы те согласились спрятать детей. Сами родители укрылись в близлежащем лесу.

В семье к двум еврейским детям относилась хорошо; в деревне было много детей, и Ева с братом легко сошлись с ними. В какой-то момент, однако, деньги закончились, и дети присоединились к своим родителям в лесу. То были суровые зимние дни 1944–1945 года. Бабушка и дедушка Евы также прятались вместе с ними в лесу, как и сестра ее матери и ее семья.

Ева не рассказывает о том периоде в своей жизни, когда их семья скиталась по лесу посреди зимы, пытаясь добраться до освобожденной территории. Ее бабушка с дедушкой не выдержали трудностей и замерзли насмерть, что, должно быть, стало для всей семьи тяжелейшей травмой.

Ева, ее брат и оба родителя наконец добрались до района, контролируемого партизанами, и сумели выжить. Позже они вернулись в Братиславу, но не нашли ничего, что напоминало бы город, который они покинули. Семья решила уехать в Израиль.

Моя жена и ее семья пережили холокост в лагере Новаки, образцово-показательном лагере, созданном немцами для обмана международной общественности, чтобы показать, в каких «достойных» условиях работают в нем евреи.

Родители Евы привыкли жить в большом, оживленном городе, поэтому они выбрали Тель-Авив. В их квартиру на улице Хасмонеев я приходил, когда получал увольнительную из части.

Еще одним трогательным моментом во время прохождения военной службы стала встреча с Йосси Гринвальдом, который был квартирмейстером в моей части. Йосси был сыном раввина Гринвальда, руководившего последним хедером, где я учился, до того, как нас всех депортировали в гетто.

Гринвальды жили неподалеку от наших родственников, и встреча с Йосси позволила мне совершить короткое воображаемое путешествие в дни моего детства.

Связь между Евой и мной становилась все сильнее. В то время у нас не было телефонов, но, к счастью, Ева работала в магазине одежды на улице Нахалат Биньямин. В магазине был телефон, благодаря чему мы общались и строили планы.

Через два с половиной года я завершил военную службу. Мы с Евой планировали пожениться сразу после того, как я найду работу и устроюсь финансово. 9 мая 1955 года, в день праздника Лаг ба-Омер, мы стояли под навесом в том же зале, где впервые встретились. Народу собралось много, зал заполнили члены семей с обеих сторон.

Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.

В 1958 году родилась наша старшая дочь Орна, за которой в 1962 году последовала ее сестра Анат.

Рождение дочерей стало для меня волнующим событием. Мое сердце, окутанное слоями страданий и боли, открылось моим маленьким дочерям.

У меня нет слов, чтобы описать нахлынувшие на меня чувства: я стал отцом, я мог воспитывать своих детей и заботиться о них. Я мог дать им детство, которое отняли у меня. Все это было так важно. Мы часто брали Орну и Анат с собой в поездки по стране; нам нравилось вместе с ними проводить выходные на природе.

Мама и Зев (Вильгельм) жили недалеко от нас и каждую пятницу с удовольствием принимали девочек у себя, так что мы с Евой могли проводить время вдвоем.

На протяжении многих лет я хранил молчание и не рассказывал о том, как и в каких условиях провел военные годы. Однажды, когда я решил, что пришло время рассказать дочерям кое о чем из того, что выпало на нашу долю во время холокоста, они остановили меня: «Папа, не надо».

Думаю, они хотели узнать, но не все сразу. И я понял, что нужно подождать, пока они повзрослеют, а сейчас лучше просто помолчать, поберечь детей и сохранить прошлое глубоко в сердце и воспоминаниях. Я не хотел огорчать их, возлагать на них бремя воспоминаний обо всех младенцах, детях, братьях и сестрах, родителях, супругах, бабушках и дедушках, зверски убитых нацистами.

Думаю, большинство переживших холокост хранили молчание по этой причине. Мы все хотели защитить юные души наших детей и не погружать их глубоко в тот мрак, через который прошли родители. Мы предпочли взять на себя бремя памяти о годах террора вместо того, чтобы передавать это нашим сыновьям и дочерям.

Вот почему многие пережившие холокост начали рассказывать о страданиях, которые претерпели в то время, только когда их дети выросли и могли слушать и понимать.

Кроме того, если сегодня такого рода выступления приветствуются и поощряются, то тогда, в свои ранние годы, молодой Израиль был всецело поглощен борьбой за выживание и реальная обстановка не способствовала распространению историй о выживании.

В 1970-х годах Шани, мой друг и брат во время войны и после нее, приехал в Израиль.

Когда я покинул Берегсас и ушел за границу, Шани остался в городе. Хотя из всей его семьи в живых никого больше не осталось, он не спешил уезжать и в результате упустил эту возможность, потому что границы были закрыты.

Во Второй мировой войне интересы Советского Союза и Соединенных Штатов совпадали: они стремились разбить общего врага, нацистскую Германию. Но после окончания войны брешь между Западом и Востоком расширилась и начался период, известный как холодная война, в ходе которого две державы соперничали друг с другом за политический контроль над свободным миром.

Обширные территории, освобожденные Советским Союзом по мере продвижения на запад, охватывали страны Восточной Европы, объединившиеся в то, что стало называться коммунистическим блоком. Советы многое сделали для установления коммунистического правления в районах, которые они освободили (оккупировали), и осуществляли обмен населением для обеспечения сотрудничества и лояльности.

Однажды, когда я решил, что пришло время рассказать дочерям кое о чем из того, что выпало на нашу долю во время холокоста, они остановили меня: «Папа, не надо».

Население Берегсаса теперь состояло в основном из украинцев, и город стал называться Берегово. Чехословакия пыталась заявить, что это оккупированная территория, но Советы ответили так: «Вы проиграли войну – пути назад нет». В 1990-е годы, когда Советский Союз распался и на его территории образовались новые национальные государства, регион официально вошел в состав Украины.

Когда Шани пришел подавать заявление на получение паспорта, его попросили назвать имя и фамилию. «Иошуа Ицковиц», – ответил он. Напоминаю, у каждого из нас в дополнение к чешскому имени было еще и еврейское.

В рамках процесса укрепления советской идентичности было крайне важно придерживаться местных названий и имен. Милиционеры посмотрели на него и сказали: «Такого имени не бывает. С сегодняшнего дня ты – Александр».

Вот так, простым мановением руки, Шани стал Александром. По сей день его официальное имя в Израиле – Алекс.

После укрепления советского контроля и закрытия границ для свободного передвижения Шани понял, что он обречен оставаться в Советском Союзе. Достигнув призывного возраста, он пошел в Красную армию, а после увольнения женился на Марте и изучал управление кооперативами, что помогло ему в будущем найти стабильную работу в Израиле в качестве финансового менеджера торгового центра. Он уехал в Израиль в 1970-х годах, когда появилась первая возможность эмигрировать из Советского Союза.

Наше воссоединение было очень эмоциональным. Мы оба потеряли наших биологических братьев и сестер, но тяжелый, мрачный год, который мы пережили вместе, соединил нас как братьев. Сегодня Шани живет в Кирьят-Бялике. В этом году мы оба будем отмечать наше девяностолетие.

В 1991 году разразилась война в Персидском заливе. Родители Евы испытывали трудности при обращении с противогазами, и, чтобы увезти их подальше от Тель-Авива, мы отправились с ними в дом для выздоравливающих в мошаве[29] Бейт-Аарон,