Я не люблю пятницу - Марек Гот

— Да, — я не стал ждать вопроса. — Меня зовут Питер. Питер Фламм.

Это имя им ни о чем не сказало. Ну и прекрасно.

— Но почему…

— Альф, я ничего не собираюсь объяснять. Я знаю вас, квинтов, чуть меньше, чем двое суток, но надоесть вы мне успели на две жизни вперед. Я полагаю, что в Федерации найдется немало людей, которые охотно расскажут вам, кто такой Питер Фламм. Только когда будешь их расспрашивать — не показывай на меня пальцем.

Альф обиженно замолк.

До Тако–Ито мы добрались в гробовом молчании.

***

Я опустил бинокль и сполз чуть вниз по склону.

— Я отправляюсь в город. Нужно купить что‑нибудь поесть и другую одежду для вас. Вы ждете меня здесь. Из леса не выходите. Если я не вернусь до захода солнца, то значит что‑то произошло. Тогда выпутывайтесь сами. Попробуйте обратиться к муниципальным властям, если сможете до них добраться. Все понятно?

Они синхронно кивнули головами. Я отправился в город, надеясь, что достаточно запугал их, и за пару часов Алиса не успеет влипнуть в какую‑нибудь паршивую историю.

В городе все было спокойно. Вернее, там было очень суетно и шумно, но зато нигде не висели плакаты с нашими портретами и надписью "Разыскивается". За последние три дня нам удалось съесть только одну небольшую дикую утку, которая каким‑то чудом залетела на южную сторону, поэтому вначале я купил две ковриги хлеба и большой кусок холодной говядины. Потом потолкался по рыночной площади и приобрел обновки для Альфа и Алисы, выбирая вещи поношенные, но опрятные.

Пока я отсутствовал, ничего плохого не произошло, что само по себе уже было достижением. Мы перекусили, запив невкусную говядину таким же невкусным яблочным вином, которое я принес во фляге. Когда Альф и Алиса переоделись в принесенную одежду, я оценил их внешний вид. Альф выглядел слишком хрупким для крестьянского работника, зато Алиса целиком походила на мальчика–подпаска. Портила впечатление не по сезону теплая овчинная безрукавка, но без нее было никак нельзя — косматая овчина скрывала развитые женские признаки.

- - Нормально, — вынес я свой вердикт. — Теперь слушайте меня внимательно. Мы проходим через Тако–Ито, нигде не останавливаясь. Вы — крестьяне, сопровождающие меня. Самим ни за что не платить. Ни с кем не разговаривать. От меня не отходить ни на шаг. По мосту или на пароме переправляемся на тот берег — в Тако–Но. Там я определю вас в гостиницу или на постоялый двор. Все. С этого момента я не желаю слышать ни слова. Вы — немые крестьяне. Или станете таковыми в самое ближайшее время, потому что я отрежу вам языки.

***

Я сидел в трактире "Дева и фазан" и был растерян. Очень растерян. Такое со мной не очень часто случается, но сегодня для этого были серьезные причины. На столе передо мной лежал экстренный выпуск местной газетки "От и до" недельной давности. Если убрать из него все вранье, домыслы и плоские шуточки, то содержание можно было передать несколькими фразами. Виктор Карелла убит на пороге своей резиденции в Фаро. Нападавших было не менее пяти. Дьявольская меткость и особое оперение стрел, позволяет предположить, что в нападении приняли участие эльфы с Вороньей равнины. Как минимум семь ран оказались смертельными. Все.

Я сидел, пялился в черную типографскую краску заголовка и на душе у меня было черным–черно. Что делать дальше я не знал. Виктор внезапно появился в моей судьбе, походя, уничтожил все, что смог уничтожить и самоуничтожился, оставив меня на руинах того, что раньше было моей жизнью.

— Надеюсь, что ты сейчас горишь в аду, скотина, — пробормотал я вполголоса.

— Не особо вы покойника любили, а?

Я мрачно оглядел грязного и небритого бродягу, который откуда‑то материализовался за моим столиком.

— Вам, Карелла, надо колокольчик на шее носить. А то когда‑нибудь я башку вам снесу прежде, чем вы что‑либо успеете сказать.

Человек, сидевший напротив меня, мало походил на того щеголя с маникюром, который посетил бар "Овца и мельница" две недели назад. Всклокоченные волосы, грязное лицо, недельная щетина, грязь под ногтями и рванье, которое он, очевидно, снял с пугала. А вот глаза — умные, ироничные и чуть печальные — были глазами Карелла.

— Значит узнали.

— Да вы мне каждую ночь в кошмарах снились.

— Рад, что у нас такая сильная ментальная связь, — Виктор улыбнулся. — Купите мне что‑нибудь выпить. Человек в моем наряде не может иметь денег по определению.

— Для покойника с недельным стажем вы выглядите вполне прилично, — успокоил его я, сделав заказ. — Может вы вкратце объясните мне, что происходит, а то рассказ о моих приключениях выйдет долгим.

— Один наш общий знакомый, узнав, что Совет семей послал в Фаро наблюдателей, расстроился настолько, что организовал на меня два бездарнейших покушения. Чтобы его немного успокоить, третье покушение я организовал на себя сам и погиб.

— Вы что, подкупили репортера?

— В этом не было необходимости — газета и так принадлежит мне. Все дельце я провернул лично при помощи одного очень надежного человека. Он купил в муниципальной покойницкой неопознанный труп какого‑то бродяги, одел в мою одежду и нашпиговал стрелами. К тому времени, как новость попала в газеты, я уже был в Тако–Ито.

— Это же глупость полная. Любой судмедэксперт…

— Тело уже кремировали. Я не надеюсь, что этот ход надолго собьет всех с толку. Но необходимую долю сумятицы в общую картину хаоса он уже внес. Кроме того я подумал, что находясь на виду, я представляю собой очень уж привлекательную мишень, а в последнее время у меня почему‑то появилось много влиятельных недоброжелателей. Не все же такие болваны, как Большой. Одно из покушений может оказаться и удачным. Поэтому я решил все же попутешествовать вместе с вами.

— А ваш бизнес? — я решил ничему не удивляться.

— У меня целая куча жадных родственников. Пока они не разорвут мою империю на куски, никто из посторонних даже приблизиться туда не посмеет. А им на это понадобится лет сто потому что у меня очень хорошие уравляющие и великолепные адвокаты. Теперь рассказывайте вы.

Я очень подробно рассказал все, начиная со слов "…простите, но я не очень вежливый человек…" и до слов "…а свою сестру лучше привяжи за ногу к кровати…". Виктор ни разу не перебил меня, лишь иногда чертил грязным ногтем какие‑то знаки на столешнице.

— Та–а-ак… — сказал он когда я наконец закончил. — Та–а-к… о Дэниеле Ферте и Давиде Буковски я знаю. О Флинке Тимтае слышу в первый раз, но теперь по крайней мере становится ясно, почему так резко изменилось отношение ко мне со стороны наших промышленников. Я даже догадываюсь, что он им наплел.