Дарители - Мария Барышева

В следующие восемь дней ее самочувствие то улучшалось, то ухудшалось, но все же она исправно навещала Наташу, стараясь при этом поменьше смотреть в ее потерянные беспомощные глаза, приносила еду и лекарства и весело болтала, каждый раз с трудом сдерживаясь, чтобы не уйти сразу же, ругая себя в душе и надеясь, что Наташа ничего не замечает. А возвращаясь домой, сидела над письмами, и все чаще на ее губах начала появляться довольная улыбка исследователя, приближающегося к долгожданной разгадке.

На девятый день Вита чувствовала себя вполне неплохо, поэтому перед посещением больницы решила немного прогуляться, а заодно зайти в парикмахерскую, поскольку ее прическа уже давно оставляла желать лучшего.

Но в парикмахерской, пока толстая веселая парикмахерша занималась ее волосами, Вита неожиданно для себя крепко заснула, а проснувшись, снова почувствовала себя совершенно больной. Пока толстуха обметала с ее плеч срезанные волосы, шумно восхищаясь собственной работой, Вита, кое-как разлепив веки, критически посмотрела на себя в зеркало, откуда на нее вместо неряшливо крашеной шатенки снова глянула свежая, коротко стриженая блондинка. Только вот взгляд у блондинки был воспаленным и каким-то пыльным. Вита встала, расплатилась, сделала несколько шагов к выходу, пошатнулась, вернулась обратно и шелестящим несчастным голосом испросила разрешения позвонить. Парикмахерша сжалилась и кивнула на заклеенный изолентой старенький телефон. С трудом попадая дрожащим пальцем в отверстия наборного диска, Вита все же набрала номер и попросила предупредить Чистову из второй палаты, что сегодня к ней прийти не смогут. Старательно выговаривая слова, она тускло разглядывала старый «Фотон» в углу. На антенне висела большая упреждающая записка: «Этот ус не трогать и не шевелить».

Домой Вита шла очень медленно, то и дело останавливаясь, чтобы отдохнуть. Перед глазами все плыло, голову пронзал назойливый, зудящий звук, похожий на жужжание бормашины, горло изнутри распухло и высохло и даже те крошечные порции воздуха, которым удавалось протолкнуться к легким, раздирали его, словно каждая молекула обросла шипами. Мысли начали путаться, и в эту путаницу почему-то упорно лезла дурацкая детская песенка:

По кривой извилистой дорогеЕхал бесколесый грузовик —Ехали калеки на поминкиИ везли с собою гробовик!

Сама того не замечая, Вита постепенно начала бормотать песенку вслух, в такт шагам. Прохожие удивленно оглядывались на девушку в расстегнутом плаще, которая шла, пошатываясь, болтая руками и тускло глядя себе под ноги, и глухо выговаривала: «За рулем… сидел безрукий… а безногий жал… на тормоза… а слепой указывал до… дорогу… а немой… сигналы подавал…» Некоторые осуждающе поджимали губы — девушка, судя по всему, была вдребезги пьяна.

У подъезда Вита остановилась и привалилась к косяку, чтобы отдышаться. Она жадно хватала ртом горячий воздух, в то время, как ее пальцы рылись в раскрытой сумке, отыскивая ключ. Но ключ не находился, под руку все время попадалось что-то другое, и она с трудом сдержалась, чтобы не высыпать содержимое сумки прямо на асфальт. «Где, где?!..» — она судорожно трясла сумку. Добраться до постели и кроме того… кроме того… Вита резко обернулась и воспаленно оглядела двор, но он был пуст, только на скамейке какая-то женщина вычесывала болонку, да двое мальчишек гоняли мяч. «Это уж навечно…» — пробормотала она. Ее пальцы наконец нашарили ключ и торжествующе выдернули из сумки. Вита прижала его ко лбу. Ключ был таким приятно холодным… Она оттолкнула себя от косяка и вошла в подъезд. Цепляясь за перила, Вита кое-как преодолела две лестницы, но на середине третьей перед глазами вдруг все поплыло. Она качнулась, на мгновение отпустив перила. Ее рука тут же метнулась обратно, но перила тем временем куда-то пропали. Вита попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, куда же они подевались, ее нога соскользнула со ступеньки, и она, потеряв равновесие, полетела спиной вперед. Крик не получился, и Вита только и успела, что зажмуриться в ожидании удара, но в самый последний момент ее неожиданно подхватили чьи-то руки. Сумка брякнула о ступеньки где-то внизу — страшно далеко, как показалось Вите. Сама же она смутно почувствовала, как ее подняли и как ее голова откинулась на чье-то плечо. Открывать глаза не хотелось — лежать так, на руках, с закрытыми глазами было много приятней. Вроде бы за ней никто не шел, значит, она поднималась гораздо дольше, чем ей показалось… может быть, час. Облизнув губы, она пробормотала:

— Спасибо… вы не могли бы… двадцать шестая… мне плохо…

Ей ничего не ответили, но Вита ощутила легкое покачивание и поняла, что ее несут наверх. Какой замечательный, отзывчивый человек! Надо будет не забыть как следует его отблагодарить… потом… угостить чем-то… только чем?.. ничего же нет… или есть? Хорошо бы сейчас холодной воды… холодное полотенце… как сегодня жарко… может уже лето… сколько временито прошло? Хорошо так… бережно несут, как дорогую куклу… когда она работала в «Парфеноне», ее почему-то прозвали «Барби», хотя в ее внешности не было решительно ничего кукольного… может, из-за роста… аккуратненького внешнего вида, выработанной манеры поведения, которая давала ей возможность занимать нужное место…кличка дурацкая… но улыбалась, отзывалась… так было надо… Женька долго смеялся, когда узнал… но Женька умер… кто же тогда ее несет?.. хорошо хоть, что не прозвали «Пупсик» или «Ангелочек»… Машинально Вита пробормотала это вслух, смутно почувствовала, как ключ вынули из ее податливо разогнувшихся пальцев, и услышала далекий смешок. Человек, наверное, думает, что она пьяная. Вите вдруг показалось очень важным сообщить ему, что она вовсе не пьяная.

— … не пьяная!.. — сказала она сердито. Дверь ее квартиры открылась, тут же снова закрылась, и где-то за веками вспыхнул тусклый свет.

— Вот это плохо. Была пьяная — было бы проще!

Голос она узнала мгновенно, хотя слышала его всего несколько раз — в последний больше месяца назад — а узнав, хотела закричать, но тут же снова рухнула куда-то, в душную темноту, и в этот раз ее никто не подхватил.

IV

Вита ощутила, что лежит в постели, под прохладным одеялом, и, еще не открывая глаз, подумала: «Какой жуткий сон!» Потом она шевельнула рукой, вытащила ее из-под одеяла и провела ладонью по голове — волосы подстрижены, значит парикмахерская все же была… и улица была, и звонок Наташе, и подъезд… а потом уже начался какой-то бред. Она попыталась вспомнить, как на самом деле попала в квартиру, и не смогла. Ну, конечно, наверное добралась до постели уже ничего не соображая и залезла под одеяло, а все прочее — горячечный кошмар, не более. Вита приоткрыла веки, посмотрела на потрескавшуюся штукатурку на потолке, чуть подвинулась на постели, потом нахмурилась. Странно, что ничего не соображая, она еще как-то умудрилась снять с себя всю одежду. Во всяком случае, теперь она чувствовала себя намного лучше — жар исчез, было прохладно и приятно, горло почти не болело, только ныл сгиб левой руки и легко ломило в висках. Было светло, но на потолке уже не шевелились тени, значит, время перевалило за двенадцать. А во сколько же она ушла из парикмахерской? Кажется, в десять.